— Не смотри на это! Закрой глаза и не открывай их! — прокричал Пазаниус, с трудом отрывая Уриэля от поверхности купола.

Уриэль слышал настойчивый зов, который сулил ему могущество и неземные наслаждения, если он перестанет сопротивляться. Хаос требовал от него, чтобы он и дальше созерцал ужасное великолепие варпа, но Уриэль не открывал глаз, не желая отдавать свою душу Имматериуму.

Наконец, задыхающиеся и вымотанные, Уриэль и Пазаниус выбрались из атриума, избежав коварного обольщения варпа. Ультрамарины чувствовали, как слабость и тошнота отступают по мере того, как они отходят от опасного места.

Уриэль поднял глаза, вязко кашлянул, сплюнув остатки рвоты, и сказал:

— Спасибо тебе, мой друг.

Пазаниус только мотнул головой:

— Нам туда! Вход в гимназиум должен быть вон за той аркой.

— Да, похоже, что так, — согласился Уриэль, сражаясь со слабостью. — Будем надеяться, что он все еще там.

Спотыкаясь, Космодесантник прошел через арку и заглянул в зал.

— О нет, — только и прошептал он, пораженный открывшимся видом.

Вместо арочных окон тренировочного зала перед ними возник широкий коридор, украшенный вычурными панелями. Он вел к земляной арене, которую трудно было окинуть взглядом. Что было еще неправдоподобнее, так это то, что над ареной была не крыша, а словно подсвеченное снизу темно-малиновое небо с мерцающими кроваво-красными облаками.

Уриэля оглушил отчаянный хор мучительных воплей, который отдавался эхом в коридоре и стиснутом острой болью черепе. Эти ужасные крики были лишь отдаленно похожи на человеческие.

Его желудок опять сжался — густой запах свежей крови перебивал все другие.

Солдаты с Макрэйджа-808, за которыми шли Ультрамарины, были здесь, но полк, готовый сражаться во славу Императора, превратился теперь в исступленно визжащие кровавые ошметки.

Люди корчились на земляном полу, пропитывая его своей кровью. Они безуспешно пытались сражаться с противником, атакующим из-под земли. Костяные, даже без намека на кожу и мышцы, руки тянулись прямо из пола, хватали воинов и рвали их когтями. Уриэль активировал меч и бросился на арену, но его ноги провалились в мягкую болотистую почву, сочащуюся красноватой жидкостью. Кости и ухмыляющиеся черепа отсвечивали белым сквозь бурую землю, и Уриэль понял, что земля напитана отнюдь не водой, а только что пролитой кровью.

Его ум лихорадочно заработал, прокручивая все возможные варианты действий. Сколько же должно быть пролито крови, чтобы твердокаменная почва арены, утоптанная множеством солдатских сапог, превратилась в вязкое болото? Сколько артерий фонтанировало кровью, чтобы утолить отвратительную жажду этой темной земли?

Уриэля передернуло от ужасного зрелища — мужчина, который был уже наполовину в земле, жутко кричал, запрокинув перекошенное, залитое слезами и кровью лицо.

— Помоги мне! Заклинаю именем Императора! Помоги мне! — визжал несчастный.

Уриэль одним ловким движением вогнал свой меч в ножны и побежал к человеку, простиравшему к нему руки в мольбе. Но перемазанные кровью ладони страдальца выскользнули из латных перчаток. Тогда капитан скинул плащ и бросил перед несчастным, чтобы тот мог выбраться по нему. Когда же солдат схватился за ткань, Уриэль с силой потянул и в ужасе отшатнулся — ниже пояса у солдата ничего не было, точнее, вся нижняя часть его тела лишилась плоти. Голодная земля обгладывала кости умирающего, не желая отдавать свою добычу.

Чувство абсолютной беспомощности захлестнуло Уриэля, когда он наблюдал в оцепенении, как проклятая земля пожирает обессилевших мужчин и женщин. Кошмарные звуки поглощаемой плоти, отрываемой от костей со смачным треском и хлюпаньем, сводили его с ума.

— Святой Император, нет! — выкрикнул Пазаниус, пытаясь спасти воющую женщину от такой же участи.

Хохочущие тени носились вокруг, как черные вестники, выделывая антраша и издеваясь над душами, устремившимися с поля бойни вверх, к кроваво-красному небу.

Внезапно тишина спустилась на арену, и кровавая земля поглотила останки с утробным чавканьем. Едва исчезло последнее тело, из центра арены донеслось тихое зловещее бульканье, и Уриэль увидел, как длинный узкий утес поднялся из кровавого болота. На глазах изумленных Космодесантников утес превратился в… железнодорожную платформу, совершенно обычный будничный вид которой говорил о каком-то издевательском чувстве юмора устроителей этой свистопляски. Через арену пролегли рельсы.

Зловещую тишину нарушили свист и шипение. Затем снова послышались звуки человеческих голосов — стоны, бормотание, вскрики. Словно тысячи человек метались в ночном кошмаре, от которого никогда не смогут очнуться.

— Святой Император, защити нас от зла, даруй нам силу духа и тела, дабы мы могли сражаться с твоими врагами и разбить их войска с твоим благословением, — молился Пазаниус.

— Слишком поздно, — прошептал Уриэль, вновь обнажив меч и готовясь сразиться с чем угодно, с любыми чудовищами варпа, сорвавшимися с привязи.

— Нет… Вы еще не начали…

Ультрамарины завертели головами в поисках источника голоса.

— Ты что-нибудь слышал? — спросил Уриэль.

— Да, — кивнул Пазаниус. — Но мне кажется, этот… этот голос раздался внутри моей головы. Скоро произойдет что-то страшное, Уриэль.

— Я знаю, но что бы ни случилось, мы будем сражаться с отвагой и честью.

— Отвага и честь, — повторил Пазаниус, заливая прометий в огнемет и проверяя наконечник распылителя.

— Пойдем, — решительно сказал Уриэль, кивая на окровавленную платформу в центре арены. — Что бы нас ни ожидало, мы встретим все опасности с гордо поднятой головой.

Пазаниус зашагал за своим бывшим командиром по мерзко хлюпающей земле к платформе. Пока они поднимались по ступеням, источник жалобных протяжных стонов обнаружил себя. Материалом для шпал, держащих железнодорожное полотно, послужила человеческая плоть — спрессованное месиво из конечностей, торсов, крови и слизи. Рты, распяленные или плотно сжатые, стонали, мычали, хрипели… Уриэль не увидел ни одного знакомого лица, но догадался, что это были воины Ультрамара, чьи души и тела все еще страдают.

Уриэля затрясло от ярости, и он, чтобы не потерять самообладания, прикрыл глаза…

Хрупкие кристаллы переменных мироздания столкнулись и завибрировали, разъединяя грани и перемещаясь для того, чтобы срезонировать на других частотах. Эхо времени позволяло граням перемещаться и изменяться, искажая ангелов реальности, чтобы те позволили измерениям разъединиться и сложиться вновь во всех возможных вариантах.

…потом открыл их снова, испытав отвратительную дрожь во всем теле. В воздухе зарябило. Острые иззубренные выступы костяных остовов поднялись из земли, уходя корнями далеко в кровавые глубины, а люди-шпалы заплакали от новых мучений. В том месте, где рельсы исчезали в стене этого огромного помещения, кладка сочилась потоками разноцветной слизи.

Спирали мерцающего света исходили от стены, образуя огромную линзу. Казалось, что стена растягивается, словно некая сила пытается разорвать плаценту реальности. Когда же это произошло, не осталось ничего, кроме пульсирующего водоворота непроглядной тьмы, а дорога в ад была обрамлена ожерельем из пронзительно кричащих черепов, славящих смерть.

Варп и реальность сошлись здесь, соединились во времени и пространстве на бронзовых рельсах. На дороге, ведущей из Ниоткуда в Никуда, Омфал Демониум вызволил сам себя из небытия, чтобы обрести тело. Он выполз из своего дьявольского лона и ничего не принес с собой, кроме насилия и смерти.

Пророчество о пришествии Омфала Демониума свершилось.

Жалкий бред кенобита о пришествии Омфала Демониума ни в малейшей степени не передавал величие твари. Демон вселенского зла несся с ревом и хохотом из пасти только что образовавшегося туннеля на огромном поезде, и ад следовал за ним. Омфал Демониум несся по кровавым рельсам, приближаясь к двум остолбеневшим Космодесантникам.

Огромный паровоз с железными вагонами мчался к платформе, работая поршнями из костей, разбрызгивая кровь и расточая тысячи безгубых улыбок, — черепа скалились со всех поверхностей. Колеса грохотали по рельсам, поезд представлял собой совершенно невообразимое зрелище. Локомотив был очень похож на древний паровоз, как помнил Уриэль из курса истории Империума, но приводился в движение, конечно, не углем, а темными силами варпа. Состав несся с таким грохотом, что отказывались служить все доступные человеку пять чувств. Звук многократно отражался от плоскостей, что существовали и перекрещивались за гранью этой реальности.