С этими словами Морель отправился в комнату нового жильца и приступил к внимательному изучению чемоданов, расставленных по стенам. Вдруг он страшно побледнел и изменился в лице. Его взор упал на медную дощечку, привязанную к одному из чемоданов; на ней он прочел: “Собственность поручика Годэна де Сэн-Круа”, и задумался о том, что предпринять? Новый житель был не кто иной, как столь страшный для Мореля воспитанник убитого Тонно. Но, быть может, только чемодан принадлежит Сэн-Круа, а новый жилец — просто его знакомый? Однако носильщик говорил, что он — офицер и большой кутила, а все это подходило к Сэн-Круа; только занятия химией и уверенность в том, что Годэн в тюрьме, внушали Морелю некоторые сомнения.

Поразмыслив немного, он, казалось, пришел к какому-то решению, так как стал внимательно осматривать комнату, стучал в стены, прикладывал ухо к полу и выглянул из окна. Однако этот осмотр по-видимому не удовлетворил старика; он остановился посреди комнаты, озабоченно покачал головой и пробормотал:

— Нечего терять время!.. Он может каждую минуту прийти.

Вдруг при взгляде на камин безобразное лицо Мореля озарилось радостной улыбкой. Открыв дверь в коридор и убедившись, что там никого нет, старик принялся внимательно осматривать камин и увидел, что его труба непосредственно соединяется с трубой камина в лаборатории Гюэ. Сделав это открытие, Морель поспешил удалить решетку, находящуюся на дне топки. Под этой решеткой была дверца, которую можно было теперь свободно открывать. Затем старик привел комнату в порядок, а решетку выбросил из окна в сад. Выйдя, он запер дверь на ключ, отдал его хозяйке и поспешил в лабораторию.

Морелю во что бы то ни стало нужно было разузнать, кто такой новый жилец. Если это был действительно Сэн-Круа, то ему нельзя было оставаться под одной кровлей с этим опасным человеком, и надо было поскорее отправляться куда-нибудь подальше; кроме того надо было стараться не попасться ему на глаза. С тех пор, как Морелю была известна тайна подземного хода, ведущего в старые каменоломни, он ничего не боялся; там он всегда мог скрыться от какого угодно преследования.

Когда Гюэ вышел из лаборатории, Морель поспешно отставил от стены стол и токарный станок, закрывавшие потайную дверь; он хотел приготовить все на всякий случай. В это время открылась дверь с улицы и кто-то вошел. Морель отодвинул форточку в дверях лаборатории и стал наблюдать.

— Добро пожаловать, сударь! — сказал Гюэ, приветствуя вошедшего, — я очень рад, что Глазер…

В эту минуту незнакомец снял большую шляпу, скрывавшую его лицо.

— Господин де Сэн-Круа! — с изумлением и испугом воскликнули Гюэ и Аманда, также бывшая в сенях.

— Это — он! — прошептал Морель у своей форточки, — надо быть поосторожнее.

— Да, это — я, господин Гюэ, — проговорил Сэн-Круа. — Рекомендация, которую мне дал Ваш друг, знаменитый мастер Глазер, склонила госпожу Брюнэ отдать мне комнату. Для меня очень важно жить именно в этом доме, так как я с некоторых пор занимаюсь науками, и — не смейтесь! — хочу найти философский камень.

— Это прекрасно, это восхитительно! — воскликнул Гюэ. — Вы удачно попали ко мне!

— Я тоже так думал, — продолжал Сэн-Круа, — а потому и хотел поселиться у Вас. Надеюсь, Ваша прелестная дочь ничего не будет иметь против? Не правда ли? — обратился он к Аманде. — А как поживает молодой юрист, мой спаситель?

— Недурно, — с улыбкой проговорил Гюэ.

— Прекрасно! — твердо сказала Аманда, — он устроился в Париже, в Шателэ, и часто бывает у нас, это — очень умный человек; он, вероятно, скоро займет выдающееся место в обществе:

Сэн-Круа немного задумался, а затем, после небольшой паузы, сказал:

— Укажите мне, пожалуйста, мою комнату!

Гюэ и Брюнэ проводили нового жильца в приготовленную для него комнату. Аманда не пошла к себе. У нее было тяжело на душе, сердце сжималось безотчетной тоской.

— Да, да, господин Гюэ, — сказал Сэн-Круа, — мы давно не виделись.

— Да, это был печальный вечер; мне было очень жаль бедную маркизу, да и господина Териа тоже.

— Маркизе пришлось перенести много горя. Раздоры с родителями и с мужем, а теперь новая утрата: умер ее отец.

— Да, жаль его; он был очень порядочный человек.

Сэн-Круа во время этого разговора снял свой плащ, а так как Брюнэ в это время вышла из комнаты, то он осторожно осмотревшись кругом, быстро подошел к Гюэ и, взяв его за руку, тихо проговорил, показывая крест:

— Я от Экзили.

Гюэ вздрогнул.

— В Бастилии я сделался его учеником, — продолжал Сэн-Круа, — по его совету обратился к Глазеру, и тот направил меня к Вам; я хочу…

— Приготовлять яды? — со страхом спросил Гюэ.

— Глупости! Я хочу искать философский камень. Ваша лаборатория мне не нужна, я буду работать у Глазера. Вы должны только ввести меня в братство Розианум; это Вам приказывает Экзили, ради этого он и послал меня к Вам.

Гюэ задрожал. У него в памяти воскресла ужасная ночь ареста Экзили и все последствия этого; теперь его снова втягивали в этот заколдованный круг.

— Значит, Вы… Вы хотите произвести опыты перед собранием? — заикаясь произнес старик.

— Да.

— Какие же?

— Это — мое дело. Я не ударю лицом в грязь.

— Вам, вероятно, нужна защита братства?

— Да, это верно.

— Значит, Вы имеете преступные намерения. Но при таких условиях мы не можем принять Вас, Вы не должны оставаться здесь.

— Вы же приняли Экзили?

— Его вина до сих пор не установлена. Если бы он укрылся у нас, то ему, наверное, удалось бы скрыться из Парижа.

— Почему Вы знаете, что я не стремлюсь спастись от преследования врагов?

Гюэ покачал головой и задумался, видимо не зная, к какому прийти решению. Наконец он произнес:

— Я исполню желание Экзили, Вы можете остаться здесь, но я возьму с Вас одно обещание.

— Какое же?

— Вы никогда не должны входить в мою лабораторию. Я уже достаточно научен горьким опытом. Экзили работал здесь и впутал меня в неприятную историю.

— Я уже сказал вам, что буду работать у Глазера, — ответил Сэн-Круа.

Прошло несколько дней. Нового жильца почти не было видно; он около полудня уходил из дома и возвращался только вечером. В старом доме все шло своим чередом. Гюэ изготовлял всевозможные косметические препараты для Лавьенна, а Аманда занималась хозяйством. Беспокойство, овладевшее ею при появлении Сэн-Круа, мало-помалу улеглось, так как он не бывал у них, и она почти никогда не встречалась с ним; иногда только Аманда видела молодого человека у окна его комнаты. Расстройство в денежных делах Бренвилье было известно всем, а потому Аманда, да и другие, знавшие Сэн-Круа решили, что молодой человек, лишенный материальной поддержки со стороны маркизы, решил заняться изготовлением золота.

Сэн-Круа начал снова появляться в веселящемся парижском обществе, из которого был исключен в течение такого продолжительного времени, и скоро завоевал себе свое прежнее место. Источники его доходов оставались загадкой для всех, но по-видимому в деньгах он не стеснялся. Его пребывание в старом доме Гюэ объяснялось усиленными занятиями таинственными науками. В водовороте светской жизни Сэн-Круа узнал о смерти старика д‘Обрэ. Вслед за тем Пенотье передал ему письмо маркизы, в конце которого была какая-то приписка, но Сэн-Круа никак не мог понять ее; это беспокоило его, и он с нетерпением ждал новых известий.

Гюэ, довольный тем, что сплавил молодого человека из своей лаборатории, со страхом ждал дня, когда тот захочет быть представленным на собрании братства Розианум. Морель со времени прибытия нового жильца сделался удивительно трудолюбивым и деятельным; он целыми днями не выходил из лаборатории, постоянно находил себе какую-нибудь работу, так усердно чистил все реторты, банки и трубки, что они горели как жар, и даже начал, к великому удовольствию Гюэ, изучать какую-то старинную книгу рецептов. Но, как только последний уходил из лаборатории, Морель немедленно доставал лестницу, взбирался к самому потолку и внимательно прислушивался к тому, что делается наверху, или же залезал в камин и слушал там. Но в комнате жильца царила полная тишина. Наконец старик шел к отверстию в дверях лаборатории и наблюдал за тем, что делается в сенях.