В то время как слуги ресторана Алена Кокка разносили блюда с жарким, к стулу Ренэ приблизился высокий, бледный господин и, подав ему руку через спинку кресла, сказал глухим голосом:

— Юный доктор, примите мои благопожелания.

То был Камилл Териа. Неспокойный, терзаемый муками ревности, он искал случая рассеяться, и приглашение его друга, Мартино, принять участие в банкете было для него как нельзя более желательно.

В этот момент у входа произошло движение. Сквозь толпу зевак, состоявших из слуг, кухонных мальчиков и нищих (последнего рода публика неизменно присутствовала на всяких общественных собраниях), протискивался стройный, красивый офицер под руку с не менее красивой дамой. Ренэ, внимательно следивший за всем, что происходило вокруг, тотчас же заметил входивших, и у него невольно вырвалось восклицание:

— Черт возьми, пришли таки!

— Кто это? Кто? — торопливо спросила Аманда.

— Отпусти меня на минуту, — прошептал Ренэ, — я сейчас вернусь.

Молодой герцог должен был разыграть гостеприимного хозяина, а потому поспешил навстречу новым гостям и приветствовал поручика.

— Доктор Ренэ, герцог Дамарр, — сказал Сэн-Круа, представляя своего нового друга спутнице. — Маркиза де Бренвилье, разрешившая мне проводить ее сюда, чтобы присутствовать на веселом, интересном празднестве.

Ренэ был смущен. Маркиза наоборот держалась вполне непринужденно и с интересом любовалась оживленной массой гостей. Ренэ успокоился. К тому же настроение гостей стало более приподнятым, и он надеялся, что появление маркиза возбудит мало внимания и толков.

Мария очень внимательно рассматривала красавца-доктора; когда же он отошел, чтобы дать слугам некоторые необходимые распоряжения относительно вновь прибывших гостей, она обратилась к Сэн-Круа и сказала совсем тихо:

— Действительно твой спаситель обладает фигурой паладина. Но одно мне бросилось особенно в глаза.

— Что же именно?

— Ты присматривался к нему внимательно? Он поразительно похож на тебя. Если бы у него были такие же черные волосы, как у тебя, то он мог бы сойти за твоего двойника. Ты, правда, мощнее, серьезнее, но черты лица удивительно похожи.

Сэн-Круа засмеялся, а затем спросил:

— Мария, разве ты не знаешь, что между тобой и мной также находят большое сходство?

Разговор был прерван появлением Ренэ. Он возвратился и пригласил обоих к столу. На несчастье молодого доктора случилось так, что поручик и его дама заняли места поблизости нескольких офицеров, которые, конечно, сейчас же узнали Сэн-Круа. Среди гостей воцарилось многозначительное молчание. Однако, как ни строго следили за нравственными качествами дам, принимавшими участие в банкете, все же никто не решился беспокоить блестящих гостей и, после некоторой паузы, пиршество продолжалось беспрепятственно.

— Куда к черту девался Камилл Териа? — спросил один студент своего соседа Бутиля, бывшего торговца пряностями, которого он ввел сюда, как гостя.

— Я тоже не вижу его, — ответил Бутиль, — если я не ошибаюсь, он вышел из зала в то время, когда пели.

— Да, — подтвердил кто-то, — он стремительно бросился к дверям. Впрочем, вот он идет.

Камилл Териа снова появился в зале. В этот самый момент к креслам Сэн-Круа и маркизы подошли два итальянских студента. Распределитель букетов обратился к красавице со стихами и, вынимая из-под своей широкой пелерины маленький букетик из сосновых ветвей, обратился к ней со словами:

— Итак, прелестная принцесса, позвольте преподнести Вам букетик, как награду за Вашу красоту и добродетель.

Но в этот самый момент он был отброшен в сторону, и Камилл Териа бросился к Марии де Бренвилье со словами:

— Нет букета для этой бесстыдной женщины!

Панический страх овладел всеми присутствовавшими. Камилл крикнул настолько громко, что его слова раздались по всему залу.

Подбежал изумленный Ренэ и воскликнул:

— Камилл, Камилл! Что Вы делаете? Ведь это — мои гости.

— Тем хуже для Вас, Ренэ, если у Вас такие друзья, — произнес Камилл, а затем обратился к маркизе Бренвилье: — Где твои клятвы и уверения, которыми ты околдовала меня? Где твои обещания? Ах, какая невыносимая боль у меня здесь, в груди! — крикнул молодой человек в неистовстве.

Маркиза, несмотря на все свое самообладание, дрожала и бледнела.

— Ты мне должна принадлежать, ты должна быть моей, — крикнул Териа.

При этих словах сцена переменилась. Сэн-Круа, до тех пор хранивший мрачное молчание, нашел, вероятно, что дольше не может оставаться праздным зрителем. Он взял в руку шпагу, стал между Камиллом и маркизой, и сказал Камиллу:

— Довольно! Вы можете ревновать, можете приходить в отчаяние, но Ваши страдания не дают Вам права оскорблять мою даму. Еще одно слово — и Вы раскаетесь.

— Ах, я чувствую, произойдет несчастье! — воскликнул Гюэ.

— Господа, господа! Опомнитесь! — раздались голоса.

— Где распорядители? — послышались вопросы.

Камилл ничего не слушал; он весь был во власти своей ревности… Как, мало того, что его покинули и заменили другим, этот его вчерашний соперник осмеливается еще грозить ему? Это уж чересчур!

— Отойдите прочь, прошу Вас, — крикнул он Сэн-Круа. — Вы не имеете никаких прав на Марию де Бренвилье.

Он схватил Сэн-Круа за грудь и старался оттолкнуть его; но поручик освободился от него, с силой толкнув его руку.

Этот толчок был равносилен удару; а так как Камилл был не из тех людей, которые способны отнестись безразлично к подобному обстоятельству, то он, несмотря на возгласы и увещевания старших, крикнул:

— За этот удар Вы заплатите своей кровью.

— Я готов, — ответил Сэн-Круа, держа обнаженную шпагу.

Камилл быстрым движением сбросил свой плащ и схватил рапиру. Их шпаги скрестились, и поручик отразил первый удар.

— Разъедините их, — поднялся крик, — до этого нельзя допустить…

Ренэ и Мартино с опасностью для собственной жизни бросились между дерущимися. Но, очевидно, судьба потребовала жертвы. Мартино, который намеревался удержать руку Камилла, бросился между ними как раз в тот момент, когда тот с яростью направлял вторичный удар в поручика. Вдруг раздался ужасающий крик, и Мартино упал на землю — шпага Камилла пронзила ему грудь.

Ужас, овладевший присутствовавшими, разразился всеобщими криками. Все теснились к тому месту, где лежал несчастный Мартино; присутствовавшие врачи спешили оказать помощь, и тотчас же раненого, истекавшего кровью, понесли в соседнюю комнату. Тут Камилл опомнился и, увидев свою руку, обагренную кровью несчастного, диким голосом завопил:

— Боже мой, я — убийца!

Как прикованный, стоял он на месте и тупым взглядом уставился на кровавое пятно, широкой полосой выделявшееся на полу.

— Стой, ни с места! — раздалось в этот момент. — Стража идет! Здесь произошло убийство.

— Камилл, беги, — крикнули студенты. — Убирайте его поскорее.

Несчастного вытолкали в заднюю дверь. Сам он был до такой степени потрясен, что неспособен был двинуться с места, а вследствие этого друзья должны были насильно увести его.

— Я — убийца! Пустите меня! — восклицал он беспрестанно.

Между тем в зал уже входил полицейский дозор.

— Стража, к дверям! — приказал его начальник. — Никто не смеет выйти из зала! Где убийца?

В этот момент возвратились в зал друзья Камилла, спрятавшие его.

— Господин начальник дозора, — раздался вдруг голос, — я приказываю Вам оставить зал. Здесь случилось несчастье, а не убийство; мы, здесь собравшиеся, имеем право требовать, чтобы Вы не применяли насильственных мер и удалились.

Человек, сказавший это, был доктор Ахилл Ренар, глава юридического факультета, почтенный энергичный старец. Все собрание боязливо прислушивалось к его словам.

— По какому праву такой старикашка, как Вы, осмеливается приказывать начальнику дозора? — грубо спросил полицейский.

— Вы, должно быть, — новичок, — сказал Ренар с большим спокойствием, — в противном случае Вы, как представитель исполнительной власти, должны были бы знать, что привилегией, дарованной королем Людовиком Одиннадцатым, магистрам и людям науки предоставлено иметь собственный суд, и личности таковых особ неприкосновенны. Я приказываю Вам оставить зал собрания. Если Вы сейчас же не уйдете, то завтра же я привлеку Вас к суду Сорбонны.