Волки, они только с виду страшные, но, говорят, трусливы, как дворняги. Выстрелить пару раз — они разбегутся, только их и видели! А если Мишка из ракетницы бабахнет!..
Держа ружье наизготовку, он быстро пошел вперед, спиной ощущая движение стаи следом за собой. Волки уже не выли. Рассыпавшись полукольцом, они ленивой трусцой бежали по твердому насту, постепенно отжимая Ленкова к обрывистому берегу. Река делала крутой поворот, и обычно в этом месте Ленков спускался на лед, проскакивал неширокое русло и потом неторопливо, лесенкой, поднимался на противоположный берег. На этот раз он решил сделать петлю вдоль берега, чтобы не оказаться на ровном месте. Здесь же он по меньшей мере с одной стороны мог не опасаться нападения.
Пронзительно и холодно светились на высоком небе первые звезды, а небо на глазах темнело и опускалось ниже, ниже…
Над горизонтом замигал рубиновый огонек. Он быстро приближался, вспышки становились ярче, поднимались выше, ровно загудели самолетные моторы, смолкли, и вспышки вскоре затерялись в черном небе. Рейсовый «ИЛ-18» пошел на Москву. Восемьдесят шесть пассажиров, три стюардессы и пять человек экипажа пронеслись в эту минуту над тундрой.
Ленков выматерился, на ходу зачерпнул варежкой снег и сунул его в рот. Волки подошли ближе, уже слышно было их прерывистое, с присвистом дыхание. Не сбавляя скорость, Ленков повернулся и подряд два раза выстрелил в неясные темные силуэты. Он понял, что промахнулся, потому что в ответ послышалось лишь угрожающее рычание. От стаи отделились два матерых гривастых великана и забежали вперед, пересекая путь.
Выбросив стреляные гильзы в снег, Ленков зарядил ружье картечью и куропачьей дробью. Затем он нашарил на поясе длинный нож и сдвинул его вперед, предусмотрительно отстегнув петельку, которой нож привязывался к ножнам.
До зимовья оставалось полтора километра.
В ноябре Ленков и Блажевич заканчивали службу в армии. До призыва они работали каменщиками на стройке в Ленинграде. И служить попали в стройбат — та же кладка стен, привычные свары с прорабом, наряды и актированные дни, на Севере их было больше. Но служба закончилась, Ленков и Блажевич получили расчет — по восемьсот рублей на брата — и уже собирались улетать, но тут в голову Блажевичу пришла идея. Шкурка песца в то время стоила тридцать рублей на Севере, а в Ленинграде — сто. Уговорив Ленкова, Блажевич сдал билеты в кассу, и парни поселились в гостинице аэропорта. Блажевич познакомился с пилотами, они пригласили его от делать нечего поиграть в преферанс, деловито вычистили из него шестьсот рублей, да так, что он и опомниться не успел, а рослый бортмеханик уже прятал колоду под подушку и, позевывая, говорил:
— Наскребешь еще пару сотен, приходи…
Пилоты, впрочем, были людьми покладистыми и согласились отвезти Ленкова и Блажевича на факторию.
В магазине парни купили два ящика спирта, рассовали бутылки по рюкзакам и полетели на факторию. Самолет опустился на лед, подрулил к высокому берегу, на котором в ряд выстроились несколько домиков. Бортмеханик распахнул дверцу.
— Завтра, если будет рейс, заберем вас, — сказал он на прощание и сплюнул в снег. — Купцы…
На фактории Блажевич направился в магазин, убедился, что спирта на прилавке нет, и тут же познакомился с каким-то местным стариком, утверждавшим, что он лучший охотник… Пришли к нему в дом, стали торговаться. Позже пришли еще трое колхозников, принесли облезлые, не сортовые шкурки, просили за каждую по пятьдесят рублей. В ход пошел спирт. Размякшие колхозники вскоре согласились продавать шкурки по сорок рублей и бутылку в придачу. Торг шел весь день и всю ночь. Рюкзаки опустели, у Ленкова и Блажевича не осталось ни спирта, ни денег, но зато были шкурки.
А наутро кто-то из похмелившихся колхозников побежал к участковому, сказал, что прилетели какие-то люди, спаивают народ, скупают шкурки.
Прилетел самолет, но на берегу Ленкова и Блажевича ждал милиционер. Шкурки он быстро конфисковал, парней задержал для проведения следствия. Когда они шли, проваливаясь по пояс в глубоком снегу, к правлению колхоза, добродушный милиционер объяснил, что получат они немного, лет по шесть строгого режима, и похвастался, что на его участке нераскрытых преступлений нету…
В правлении ребят пожалел председатель колхоза.
— Стрелять можешь? Капкан ставить можешь? Иди ко мне на сезон в охотники!..
Через два дня Ленков и Блажевич уже обживали заброшенную охотничью избушку.
— Хотя это не положено, я тебе разрешаю, — сказал председатель. — Невеста есть, понимаю. Одну-две шкурки можешь не сдавать, повезешь в Ленинград своей девушке…
— А если — десять? — угрюмо спросил Блажевич.
— А тогда опять участковый будет рюкзак проверять, — сказал председатель, усаживаясь на нарты. — До свидания!..
Ткнул хореем вожакового оленя и умчался в снежном вихре…
За первый месяц в капканы попалось двенадцать песцов. Потом началась темнота, на охоту не ходили.
В феврале Блажевич два раза выходил в тундру, но возвращался с пустыми руками. Потом по очереди отправился на охоту Ленков.
Ушел он рано утром. Блажевич ждал его к обеду. Но и в пять часов вечера Ленков еще не появился. Пообедав, Блажевич улегся спать. Проснулся он уже затемно — показалось, будто неподалеку кто-то дважды выстрелил.
Блажевич вышел из дома, потоптался на крыльце — вокруг все было тихо — и снова завалился на нары.
Стая догоняла, держась то ближе, то дальше и не решаясь, видимо, броситься на ружье, которое Ленков не опускал. Оно мешало бежать, но Ленков держал его крепкой рукой в шерстяной перчатке. Без варежки рука замерзла, пальцы шевелились с трудом. Ленков перехватил ружье в левую руку, а правую сунул под кухлянку.
Волки подходили ближе, ближе, матерый вожак забежал сбоку и неожиданно прыгнул. Ленков левой рукой вскинул ружье и выстрелил картечью. Раздался визг, вой, урчание, звери смешались в кучу.
Собравшись с силами, Ленков побежал. Пока волки грызли неудачливого собрата, Ленков успел отбежать полкилометра и снова почувствовал за спиной погоню.
Ветром задувало в лицо, относило запах в сторону волков.
Ленков дважды выстрелил крупной дробью, и стая на время отстала, зализывая раны.
Ленков сбавил ход, с трудом переводя тяжелое запальное дыхание. Оглянулся — сзади никого не было видно. И тогда к нему пришел страх, подкрался, навалился гнетущей тяжестью.
Не видя волков, он расслабился, руки и ноги устало шевелились, по лицу стекал пот. Дыхание стало сиплым, натужным, и Ленков уже не знал, сможет ли он добежать до избушки за один переход.
Опять началась полоса кустарника. Справа и слева замелькали тени. Стая, разделившись надвое, обходила охотника с двух сторон, смыкала смертельное кольцо. Волки, забежавшие вперед, уселись в снег прямо на тропе.
А до избушки полверсты!.. Надо лишь подняться на взгорок, потом спуститься на лед, пересечь реку, а там уже и Мишка…
Он поднял ружье, старательно прицелился, затаил дыхание и выстрелил вперед, освобождая тропу. Промах! Волки, отпрыгнув в стороны, вновь приближались…
Перезарядив ружье, он пошел прямо на них, стискивая зубы от страха и злости. Еще выстрел! Стая опять отбежала, подпуская Ленкова еще на несколько шагов. На ходу Ленков проверил патроны, вытаскивая их из патронташа и по весу пытаясь определить, где у него жакан, а где последний куропачий заряд. Патрон с дробью выпал в снег, и Ленков наклонился, беспокойно шаря рукой, стал на колено, не сводя глаз с волков, и вовремя успел заметить, как матерый волчище изготовился к прыжку, напружинился, сверкнули зеленые глаза, и он взлетел в воздух.
Выстрел в упор на лету перевернул тело зверя, он упал в глубокий снег, конвульсивно забился, брызгая во все стороны горячей кровью, и вскоре замер черной неподвижной тушей на сером снегу.
Ленков снял перчатку, голой рукой отыскал патрон, очистил его от налипшего снега и вогнал в ствол. Потом он поднялся на ноги, распрямился и нерешительно зашагал вперед. Волки держались в некотором отдалении, но Ленков понимал, что это ненадолго и, если еще один кинется, это будет конец.