— Председатель тебя в поселок зовет, доктор Тамара — сказал Гриша, усаживаясь в снег. — Какое-то важное письмо пришло, однако…

— Ты привез его?

— Нет, в правлении осталось. Сейчас ехать надо. Чай будем пить, и поедем.

Сидя в просторном чуме бригадира рыбаков, Тамара прихлебывала терпкий чай без сахара и думала о загадочном письме. Почему его получил председатель колхоза, а не Галка? Такой же фельдшер, как и Тамара, могла бы помочь председателю разобраться… А если это письмо от Евдокимова? Или даже не от самого Евдокимова, а из геологического управления: «Просим откомандировать медработника Вавилову в распоряжение партии такой-то дробь такой-то…» Нет, такое письмо придет не председателю, он надо мной не начальник. Скорее всего, завтра будет заседание правления, новая смета будет утверждаться, снова придется торговаться из-за каждого рубля, снова просить, чтобы выделили побольше дров для медпункта, чтобы дали, наконец, санитарку от колхоза — господи, в который уж раз!..

— Поехали, поехали, — заторопил ее Гриша, приподнимая полог чума.

Тамара попрощалась с рыбаками и выбралась из чума. Все ее вещи уже лежали на нартах, а рядом, держа в руках оленью полсть, стояла старая Санаре. Тамара села на нарты, и Санаре заботливо укутала ее. Гикнув на оленей, Гриша побежал рядом с упряжкой, пока олени не набрали ход, а потом запрыгнул на свое место сзади. Через минуту все шесть чумов бригады скрылись из виду, и только сизоватые дымы над кромкой берега столбами вздымались в небо, указывая место стойбища. Нарты свернули в протоку, и дымы остались где-то в стороне, а сзади были видны обрывистые берега узкой протоки да серое месиво клубящихся над тундрой облаков.

Время от времени Гриша сталкивал Тамару с нарт и заставлял бежать рядом, чтобы разогнать по жилам кровь, а потом и сам бежал сбоку нарт, на ходу поправляя оленью полсть. Олешки шли резво, без остановок, и в каких-нибудь пять часов примчали нарты на факторию.

В окнах правления горел свет, но никого из колхозного начальства уже не было. Уборщица сидела в коридоре и курила длинную трубку, набитую душистым табаком.

— Здравствуй, тетя Кула!.. — сказала Тамара, сбивая снег с валенок. Тетя Кула следила за тем, чтобы в правлении было чисто, и Тамара, едва держась на ногах от усталости, вынуждена была долго сметать мельчайшие порошинки, чтобы не наследить на свежевымытом полу. — Гриша сказал, что мне пришло письмо. Председатель ничего не передал вам?

— Почему не передавал? Все передавал. Лежит твое письмо у него на столе. Пойди и возьми.

Тетя Кула прикрыла глаза и глубоко затянулась ароматным дымом, давая понять, что разговор окончен. Потоптавшись у порога, Тамара прошла в кабинет председателя и увидела лежащий отдельно от остальных бумаг конверт. Адрес на конверте заставил Тамару улыбнуться: «Таймырский национальный округ, город Жданиха, горздравотдел». Вместо обратного адреса стоял чей-то размашистый росчерк. Тамара сунула письмо в карман и вышла из правления.

— Важное письмо? — спросил Гриша.

— Нет, наверное… Кто-то пошутил.

Уставшие олени пошли по темной улице неторопливым шагом, мимо полузанесенных снегом нахохлившихся домиков с подслеповатыми окнами, мимо огромного амбара-клуба, мимо зверофермы.

А дома сейчас, наверное, тепло… Галка печку затопила, сидит небось английским занимается, а тут и я! Ввалюсь, с порога крикну: «Вина и фруктов!..» Мы с Галкой чаю попьем, а потом я сяду возле печки и буду долго читать все письма, которые пришли, пока я была в тундре… А потом — спать, спать, спать… И кровать подтащу к самой печке, отогреюсь за две недели тундры и на целый месяц вперед…

Но в окнах света не было, а на крыльце вырос целый сугроб слежавшегося снега. Пока Гриша перетаскивал рюкзаки поближе к крыльцу, Тамара кое-как расшвыряла ногами снег у двери и сняла амбарный замок, ключ от которого был утерян еще в прошлом году. Первые месяцы жизни на Севере Галка и Тамара пользовались замком по-материковски — уходя на работу, закрывали его на ключ. Но однажды в нем от пятидесятиградусного мороза замерзла смазка, и они не могли попасть в дом, пока сосед не отогрел замок паяльной лампой. С тех пор замок навешивали, не закрывая на ключ, — так поступало большинство жителей фактории.

— Завтра утром приходи в правление, — сказал Гриша, садясь на нарты.

— Приду.

— Хэй-хэй! — крикнул Гриша, и олени рванули с места. Издалека донесся еще один выкрик каюра: — Чум! Чум!.. — и все стихло.

Тамара внесла рюкзаки в комнату, зажгла керосиновую лампу и увидела на столе записку. «Я повезла роженицу в район. Скоро вернусь. Галина». Дата на записке была недельной давности.

Полушубок Тамара повесила на гвоздь у входа. Все гвозди, вбитые в стену, поблескивали белыми от инея шапками, а те гвозди, на которые вешали одежду, обросли ледяными шишками, каждая величиной с грецкий орех, и теперь по форме напоминали настоящие крюки настоящей вешалки.

Оставшись в легком демисезонном пальто, Тамара подошла к печи и заранее тяжко вздохнула. И, как выяснилось, напрасно, потому что печка была заправлена дровами, оставалось лишь плеснуть туда немного керосину и чиркнуть спичкой.

Пламя загудело в топке, багровые отсветы заметались по стенам и потолку… Тамара знала, что через полчаса в доме станет настолько тепло, что можно будет снять и пальто.

На полке в сенях Тамара отыскала тарелку с окаменевшими котлетами, заготовленными впрок хозяйственной Галкой, а в кухонном столике — Тамара знала наверное — стояла початая бутылка спирта и валялась пачка «Беломора». Не бог весть что, но жить, однако, можно! Тамара обыскала этажерку в поисках писем, но ничего не было. В сердцах она швырнула на сковородку котлеты и уселась перед раскрытой дверцей печи, не отрывая взгляда от мечущегося пламени. А на пуховом платке неслышно таял иней и стекал по лицу мелкими слезинками.

Была бы рядом Галка, устроили бы сейчас баньку. Нагрели бы ведра три воды, еще и на постирушку хватило бы… Хотя одно ведро все-таки надо поставить, решила Тамара.

Вся вода в бочке, конечно, давно замерзла, и ее пришлось рубить топором.

Боже, как это все уже надоело — в трех ведрах и помыться, и постирать, и потом еще полы вымыть, а наутро они становятся ледяными, хоть на коньках катайся…

Пока Тамара нарубила ведро льда и снова уселась перед печкой, дрова уже почти прогорели. Она принесла из сеней остекленевшее на морозе полено и долго откалывала от него крупные щепы. За печью хранились сухие дрова, но их трогать было нельзя — вдруг когда еще придется вернуться из тундры в холодный дом, промороженными поленьями печь не сразу растопишь… Да хоть был бы мужик в доме!..

Тамара вспомнила о письме, лежавшем в кармане полушубка, и вскочила с табурета. Кто еще мог пошутить, как не Евдокимов? Конечно же это он!.. «Таймырский национальный округ, город Жданиха…» Ха-ха, город! Евдокимов прекрасно знает, что здесь маленькая фактория, маленькая амбулатория и два фельдшера, которых посылают в тундру лечить и людей, и оленей, — весь горздравотдел. Обратный адрес: город Елец на почтовом штемпеле… Тамара улыбнулась и надорвала конверт, достала сложенный вчетверо листок с ученическими линейками. Листок был исписан округлым старательным почерком, с нажимом, но это была не мужская рука. Тамара недоумевающе прищурилась.

«Уважаемые товарищи из горздравотдел а города Жданихи!»

Нет, конечно же это не Евдокимов… Это даже не шутка, кто-то всерьез думает, что Жданиха — город и в ней есть горздравотдел.

Тамара снисходительно рассмеялась. Она представила себе человека, написавшего это письмо, — романтик, наверно, — а может, от скуки водил пальцем по карте, увидел название населенного пункта, обозначенного кружком «до 50 тыс. жит.» — самым маленьким кружком на крупномасштабной карте страны, сел и написал: «Уважаемые товарищи!..»

— Ой, не могу! — сказала Тамара вслух и потянулась к столу за папиросами.

Пачка «Беломора» лежала на месте, но папирос в ней уже не было.