После перерыва выступал Элдеп. Я слушал его и будто шел по улицам монгольской столицы. Наш вчерашний разговор то и дело всплывал в памяти. «Дороги наших республик одинаковы. Задачи — близки» — каждым словом своего доклада Элдеп подтверждал это.

Прения, как и у нас, шли без регламента. Бады-Сагана, который вместе с Сухэ-Батором начинал революцию, сменял на трибуне Демир-Чыргал — скотовод из Улан-Гомского аймака, вслед за боевым другом Сухэ — Санхо из Хомду выступал тот самый арат с обмороженными ушами, который сетовал на отсутствие врачей… Больше всего говорили о скотоводстве — основной отрасли монгольского хозяйства, но почти каждый непременно заявлял о поддержке ЦК и правительства, их программы борьбы с феодалами и церковью. Я «мотал на ус», когда заходила речь о культурной революции — строительстве школ и больниц, когда вносились предложения о развитии местной промышленности, строительстве дорог, коллективизации сельского хозяйства…

Шагдыржап был прав: эта поездка на многое открыла мне глаза. Как он говорил? «Хорошее нам привезет, плохое там оставит». Несколько дней, проведенных на Великом хурале в Улан-Баторе, не только дали мне в обратную дорогу увесистый груз «хорошего», они подсказали, научили, как бороться со своим «плохим». А плохого в Туве оказалось больше, чем мы подозревали…

Через несколько дней меня срочно отозвали домой. В ответ на решения нашего партийного съезда недобитые феодалы и ламы в нескольких хошунах подняли контрреволюционный мятеж.

Многое было неясным. Судя по отрывочным сведениям, Дамдыкай мээрен, вставший во главе мятежа, сумел обманом и силой сколотить из аратов Шеми, Чыргакы, Чадана и Хондергея несколько банд. Мятежники хватали активистов, членов партии, пытали, мучили, убивали их. Но что замышляют мятежники, каковы их планы, что они предпримут, на что рассчитывают, — оставалось неизвестным.

При ЦК создали революционный штаб под председательством Шагдыржапа. В районы, охваченные восстанием, направили правительственные войска.

Обстановка несколько прояснилась, когда в Кызыл приехал Ензук. Поскольку никто не знал о его истинной роли в разгроме банд Сумуиака, ему удалось затесаться в отряд Дамдыкая и кое-что выведать. Он сумел проникнуть даже на «военный совет» мятежников.

— Дамдыкай так заявил, — рассказывал Ензук. — Сначала захватим Верхнее и Нижнее Чаданские хуре, тогда перед нами лягут Хемчикский и Улан-Хемский хошуны. Ну, а если ими овладеем, — считайте, наша взяла! Главное, нагнать страху на всю эту сволочь. Ошеломить. Показать нашу силу, решимость. Действовать сразу в нескольких местах, чтобы проклятые кулугуры не сообразили, где вперед им спасать свои шкуры… Я имею священное напутствие Чамзы-камбы и сына прославленного Сумунака.

— Верите, — признался Ензук, — не мог на месте от злости усидеть! Еле сдержался, чтоб виду не подать. Надо сказать, не все у них такие самоуверенные, как Дамдыкай. Карма-Сотпа считается у них вторым после Дамдыкая, но он побаивается. Пока еще, говорит, в наших руках ничего нет, народу в отрядах мало, основную задачу никто не знает…

После его слов Дамдыкай прямо рассвирепел. Если у тебя кричит, колени дрожат или сердце не выдерживает, лучше уйди с нашей дороги. С тобой или без тебя мы восстановим в Туве доброе старое время. Нам помогут с той стороны, откуда восходит солнце…

После этого Карма-Сотпа вроде бы успокоился немного, и Дамдыкай тоже поостыл. А тут Чарык-Карак осторожно, чтобы не рассердить «сайгырыкчи», заявляет: «Я незаметно объехал многие места. Не то что простые бедняки, даже некоторые баи на нас не надеются. Что делать?» Будто кипятком плеснули на Дамдыкая.

— Чепуха! Трусливые сволочи! Посмотрим, что будет, когда я захвачу Чаданские хуре. Ламы и ховураки на нашей стороне! Чамзы-камбы выехал к нам. — И опять повторил: — На восстание силы хватит…

Ензук усмехнулся.

— Кричать-то кричит, а все же терять своих сообщников не хочет. Приказал налить всем араки. Выпейте, говорит, лучше соображать будете… Пили много. Языки у всех развязались. Дамдыкай спрашивает, где партийцы, которых захватили. Чарык-Карак ответил, что о них можно не беспокоиться: которые поважнее — прикручены к стенкам юрты, а остальных караулят. «Сайгырыкчи», пьяный уже, бахвалится: «Пусть немного стемнеет — я с этой сволочью сам поговорю, особо. Или они к нам присоединятся, или мы их в кандалы закуем, а после того, как Верхне-Чаданское хуре возьмем, принесем в жертву флагу».

Жертва флагу — древняя и самая жестокая расправа с противниками. У человека взрезают грудь, и его трепещущее сердце подносят к флагу… Этот варварский обряд должен вызывать у воинов ненависть к врагу, воодушевлять их на полное истребление противника. То, что Дамдыкай решился возродить бесчеловечный обычай, говорило о том, что главарь мятежников все поставил на карту, Всех, кто слушал Ензука, охватило негодование. А наш разведчик продолжал:

— Уже совсем пьяный Дамдыкай выболтал свои планы. Мы направимся по верховью Шеми через Хондергей, сказал он, и соединимся с повстанцами сайгырыкчи Сонам-Байыра, которые поднялись за благородное дело желтой религии в районе Чаа-Холя и Шагонара. Когда захватим эти места, наших воинов будут считать тысячами. — Мээрен сидел раскачиваясь, ноги калачом, руки в бока, как «богдо гэгэн». — Поглядим, кто станет тогда противиться новому хану Тувы!..

Шагдыржап поблагодарил Ензука.

— Понимаю, что тебе было тяжело. Но придется возвращаться. Мы должны знать о них как можно больше. Все, что узнаешь, передавай Лопсанчапу. Будь осторожен!

* * *

Несколько дней спустя по приказу ЦК я выехал в Чадан, где находилась часть революционной армии под командованием Достай-Дамбаа. Комиссаром у него был Пюльчун. В эту часть влились добровольцы Лопсанчапа.

Партийцы Чаданского района, служащие хошуна и сумонов, прослышав о бандитах, вооружились старыми дробовиками и еще до подхода наших регулярных войск укрепили позиции перед хошунским центром. Активных действий они не предпринимали, поскольку бандиты значительно превосходили их численностью и вооружением, но к возможному нападению на хошунный центр были готовы.

Между тем Дамдыкай сумел захватить Верхнее Чаданское хуре. О подробностях этой первой боевой операции мятежников рассказал Лопсанчапу Ензук.

…По существу, хуре незачем было захватывать, поскольку в нем находился сообщник Дамдыкая — камбы Соржу. И он, и преданные ему ламы ждали появления новоявленного сайгырыкчи, чтобы, соединившись, начать войну по-настоящему. Тем не менее Дамдыкай устроил демонстрацию. Его банда окружила хуре. Лишь после этого группа всадников с желтым знаменем устремилась в атаку. Впереди них на гнедом коне скакал сам мээрен в темно-синей кандаазы ^[86], перепоясанной желтым поясом. На левом боку сабля в черных ножнах, справа — маузер в деревянной кобуре, за плечом драгунская винтовка. Чуть поотстав от него, трясся в седле Чамзы-камбы.

«Атакующие» осадили коней перед шатром камбы. Дамдыкай несколько раз выстрелил в воздух.

— Приехали! Приехали! — закричали ламы.

Мээрен сидел на коне вполоборота, ожидая торжественной встречи.

Из шатра к нему спешила верхушка духовенства. Поодаль растерянно толпились простолюдины, прислужники, ламские ученики…

Один из верховных лам принял повод коня, другие подхватили Дамдыкая, понесли на руках к шатру, усадили на сложенный в несколько слоев цветастый ковер-олбук. Под руки — с меньшей почтительностью — привели Чамзы-камбы.

«Грозный повелитель» милостиво здоровался с ламами, едва касаясь пальцами простертых к нему рук.

— Красные зря бахвалятся, непутевые они негодяи, — снисходительно цедил он сквозь зубы. — Я за два дня овладел Шеми, Чыргакы, Чаданом и Хондергеем. Хем-Белдир для меня — пустяк!

В шапке из выдры с темно-коричневым чинзе — шариком высшего чина и одага — еще одним отличием, состоящим из павлиньего хвоста, вправленного в мундштук, Дамдыкай величественно поводил плечами. Со стороны казалось, будто кто-то дергает его сзади за ниточку, как куклу.