197. В ГУРЗУФЕ
Посвящается памяти Пушкина
Он был когда-то здесь; на склоне этих гор
Стоял он в царственном раздумьи; это море
Влекло его мечты в неведомый простор
И отражалося в подъятом к солнцу взоре.
На этом берегу, в соседстве диких скал,
Беглец толпы людской, лишь волн внимая шуму,
Свою великую в тиши он думал думу
И песни вольные в мечтаньях создавал.
Те песни разнеслись по свету, и доныне
В сердцах избранников они звучат… а он,
Певец земли родной, погиб, людской гордыней,
Отравой клеветы и завистью сражен.
В холодном сумраке безвременной могилы
На дальнем севере, под снежной пеленой,
Лежит он — и доднесь презренные зоилы
Святыню имени его сквернят хулой.
Но сердцу верится, что в царстве вечной ночи
Певцу невнятен шум житейской суеты;
Что, сквозь могильный сон, души бессмертной очи
Доступны лишь лучам бессмертной красоты;
Что, может быть, сюда, на этот склон оврага,
Где верные ему платан и кипарис
Под небом голубым и солнцем разрослись,
Где дремлют старые утесы Аю-дага, —
Певца святая тень приносится порой
Вдали земных сует, страстей, обид и горя,
Как некогда, смотреть в простор безбрежный моря,
С волнами говорить и слушать их прибой.
198. «День кончен, ночь идет, — страшусь я этой ночи!..»
День кончен, ночь идет, — страшусь я этой ночи!
Я знаю: тихий сон в приют мой не слетит,
И будет мрак ее смотреть мне прямо в очи,
И тишина ее со мной заговорит.
О чем заговорит? Какой коснется раны
В заветном тайнике души моей больной?
Какие озарит в ней бездны и туманы?
Какие призраки поставит предо мной?
Что вновь она создаст? Что прежнее разрушит?
В какую глубину свой бросит взор немой?
Всё — тайна в ней! Но страх томит меня и душит
Пред этой шепчущей и зрячей темнотой.
О сон, покрой меня ревнивыми крылами!
О бред, зажги вокруг победные лучи!
Явись, желанный лик, и стань перед очами,
Чтоб тьмы мне не видать… О ночь, молчи, молчи!
199. «Не в ласке девственной лазури…»
Не в ласке девственной лазури
И не в лобзаньях тьмы ночной —
В огнях грозы и в стонах бури
Мне внятен вечности покой.
Сквозь шум и вихрь стихий мятежных,
Сквозь знойной страсти вопль и бред
Ясней он шлет с высот безбрежных
Свой всепрощающий привет.
И чем больнее буря стонет,
Чем злее страсть, безумней сны,
Тем безвозвратней, глубже тонет
Душа в блаженстве тишины!
200. «В моей душе уж вечереет…»
В моей душе уж вечереет,
Последний гаснет отблеск дня,
И близкой ночи сумрак веет
Струей холодной на меня.
Но встреча с юностью счастливой,
Ее веселье, смех и шум
Порой живят волной шумливой
Печальный мрак вечерних дум.
Участным взором я встречаю
Ту мимолетную волну
И, ей любуясь, вспоминаю
Свою далекую весну.
201. В САДАХ ИТАЛИИ
Если ждет твое сердце любви — поспешай
В тот излюбленный солнцем, пленительный край,
Где у склонов цветущих прибрежий и гор
Расстилается моря лазурный простор,
Где красу юных пальм сторожит кипарис,
Где с землей небеса в томной неге слились.
Там недвижной теплынью окутанный день
Будет нежить мечтаний беспечную лень;
А крылатая, черная южная ночь
Обоймет… обольстит… и умчит тебя прочь
От забот и боязни, сомнений и слез
В звездный мир воплощенья несбыточных грез.
Этот мир… он — порыв, он — безумье, он — бред!
Ни минувшего в нем, ни грядущего нет!
Он, лобзая, молчит, потому что нет слов,
Чтобы выразить зной его пламенных снов;
К жизни робкого сердца, объятого тьмой,
Он прильнет лишь на миг… Но тот миг — будет твой!
202. «В сонме поздних теней ты желанной звездой…»
В сонме поздних теней ты желанной звездой
Мне блеснула на миг — и пропала.
Эта ласка мечты, эта радость тобой
Словно песня в душе прозвучала.
Прозвучала и смолкла… И звук ее слов
Замер в далях ночных сновидений —
И опять надо мной лишь немых облаков
Пролетают тревожные тени.
В них луча твоего уж глазам не найти;
Кроткой песни потеряны звуки;
Умирая, слились и привет, и «прости»
В призрак встречи, любви и разлуки.
Но не властен я сердца мятеж превозмочь,
Жгучий пламень под пеплом таится,—
И тоска по тебе, как заря во всю ночь,
Не дает ни забыть, ни забыться!
С. А. АНДРЕЕВСКИЙ
