С Петром Ивановичем мальчики ходили по всей экономии, выезжали в поле на жатву и молотьбу, на сахарный завод в Гнивань, в карьеры по добыче и обработке гранита, на кирпичный и винокуренный заводы, на водяную и паровую мельницы, в мастерские — и всюду получали от Петра Ивановича или от специалистов подробные объяснения.

Больше всего понравилась Ванюше молотилка. Все в ней ходило и стучало, а вокруг машины вилась легкая золотистая пыльца; мальчиков и одетого в белую рубаху, подпоясанную витым пояском с кистями, Петра Ивановича обдавало густым, вкусным запахом пшеницы. Ванюше очень хотелось подержаться за ритмично двигавшиеся детали, и он старался поближе стать к машине. Работавшие около молотилки поденщики добродушно посмеивались:

— Погоди, сынок, еще наработаешься!

Они-то знали, что он не графчук.

Поденщики прекрасно уловили разницу между Ванюшей и тремя графчуками, и если к нему относились с покровительственной снисходительностью, то на графчуков посматривали с явным недружелюбием: чего, мол, ходят, представление тут, что ли?

Однажды Дорик хотел заглянуть в чрево молотилки, откуда сыпалось зерно, и подошел поближе, а мужик, с огромным мешком на плечах, в серой посконной, распяленной на побагровевшей шее рубахе, пошел прямо на него (конечно, в шутку) и громко крикнул:

— Ушибу, ваше сиятельство, посторонись!

Дорик побледнел, отскочил. С лица его медленно сходило выражение испуга, дрожащие губы складывались в гримасу обиды и презрения. А поденщики хохотали, да так смачно и жестоко, что Ванюше даже стало жаль нелюбимого Дорика. Он и представить себе не мог, что пройдет немного времени, и над дориками всей России, уже отнюдь не в шутку, пронесется:

— Посторонись, ушибу!..

Иногда по утрам приводили лошадей, покрытых плотными оранжевыми потниками, затянутыми крепко троками, и мальчики учились ездить верхом: Миша и Сандрик на маленьких пони, а Дорик и Ванюша на обычных лошадях; подбирали для этого самых спокойных: ездить верхом на потниках очень трудно — сразу можно слететь.

Все дни были расписаны. Вставали дети рано, умывались холодной водой или шли с Петром Ивановичем в купальню и купались в Буге, закалялись и загорали. Завтракали, обедали и ужинали в определенные часы. Ванюша обедал с мамой, но ел почти то же, что давали графчукам. Больше всего Ванюша не любил есть всякую зелень, а Варвара Николаевна упорно заставляла, и главным образом потому, что это ели графские дети.

— Это шпинат, — говорила Варвара Николаевна, — он полезен.

«Куда там! — думал Ванюша. — На короварне этого блюда сколько хочешь, свеженького и даже тепленького».

Но ничего не поделаешь, по настойчивому требованию мамы приходилось есть и шпинат — лишь бы не отлучили от графчуков!

Так прошло лето. С весны жила у графов какая-то дальняя родственница, молодая вдова мадам Ирен с двумя мальчиками-близнецами, которые напыженно ходили в матросских костюмчиках со своей мамой и никогда не играли с графчуками и Ваней. В августе мадам Ирен с мальчиками уехала. «Ну и шут с ними», — подумал Ванюша, не любивший их за высокомерие.

Осенью вся графская семья уезжала за границу — в Германию — и там проводила зиму, а весной опять приезжала на лето в имение. Иногда граф Александр Федорович появлялся и зимой, подкатывая ко дворцу со станции Гнивань на четверке в карете, и проводил в имении несколько дней.

Тогда дворец оживал, чтобы вскоре опять погрузиться, подобно медведю, в зимнюю спячку.

Осенью Ванюша пошел в школу. Мама его уже научила читать, и в школе он шел впереди всех первоклассников. Оставалось время и на то, чтобы побаловаться — учитель даже жаловался на него Варваре Николаевне. Много тогда было упреков и слез. Это было самое страшное испытание для Ванюши, и он старался меньше шалить. Но все же как-то утащил у мамы ключ — такой красивый, блестящий, и главное, у него было удобное горлышко, как стволик у маленького пистолета. В него Ванюша набивал очищенную со спичек серу, вставлял в отверстие гвоздь, привязанный веревочкой к ушку ключа, а потом, сильно размахнувшись, ударял гвоздем о камень. Раздавался треск, напоминавший выстрел, а из ключа даже выскакивал огонек.

Это оружие — пистолет — отобрали у Ванюши старшие ученики, как он ни отбивался от них. Его повалили, взяли ключ и попутно надавали тумаков. Ванюша, затаив злобу, молчал. Вдруг Варваре Николаевне потребовалось открыть шкаф со столовым бельем. Она долго искала ключ и, не найдя, спросила Ванюшу, не брал ли он его. Ванюша ответил, что не брал, но Варвара Николаевна заподозрила, что сын говорит неправду, и настаивала, чтобы Ванюша сознался. Он же упорно отказывался. Варвара Николаевна плакала. Ванюша плакал вместе с ней, но признаться в нечестном поступке у него не хватило сил.

Учитель Петр Иванович работал зимой в Виннице. Как-то раз он приехал в имение вместе со своими друзьями Николаем Ивановичем и Василием Александровичем — все они разместились в комнатах мансарды.

Василий Александрович — дядя Вася — много занимался и все что-то писал; к нему часто забегал Ванюша и наблюдал за тем, как страница за страницей покрываются красивыми, тщательно выведенными буквами. Иногда дядя Вася разговаривал с ним и рассказывал интересные истории из книжек. Николай Иванович, рослый мужчина лет тридцати пяти, с небольшой русой бородкой, ничего не делал, отдыхал. Иногда Петр Иванович засиживался с ним у Варвары Николаевны за чаем. Николай Иванович не спускал с нее глаз, а если она вставала и куда-нибудь уходила, то провожал ее своим неотрывным взглядом: она ему очень нравилась. Иногда их взгляды встречались, и тогда Варвара Николаевна опускала глаза и на ее щеках появлялся румянец.

Наведываясь к Василию Александровичу, Николай Иванович подолгу сидел молча, о чем-то раздумывая, потом брал на руки Ванюшу, возился с ним на диване и все говорил:

— Хороший ты паренек, Ванюша.

Через неделю Петр Иванович и его друзья уехали в Винницу, и опять дворец зажил тихо. Правда, с этого времени к Варваре Николаевне стал придираться старший лакей Лаврентий. Он все грозился, что о ее поведении расскажет графине, хотя рассказывать-то было не о чем.

Недели через две вновь появился Николай Иванович — приехал навестить Варвару Николаевну. Они пили чай, подолгу разговаривали, а когда она уходила по делам, Николай Иванович, или дядя Коля, как называл его Ванюша, долго занимался с ним: проверял, как тот подготовился к урокам, заставлял читать вслух, поправляя произношение. Иногда они играли — дядя Коля подбрасывал на руках Ванюшу, словно маленького, щекотал его лицо своей бородой и усами. Ванюша очень привязался к дяде Коле. Варвара Николаевна была этим довольна. Когда не было Николая Ивановича, Ванюша скучал, но он так же неожиданно уехал, как и появился.

Мороз заковал Буг в прочный ледяной панцирь. Возчики возили лед, выпиленный пилами на реке, в ледник. Когда лед сгружали и спускали по желобам в глубокий подвал, он искрился и отливал синевой на солнце. По возвращении из школы Ванюша все время вертелся среди возчиков, помогал им в работе: кому лошадь подержит за вожжи, с кем на реку съездит. В общем, был он свой среди крестьян, и они даже вроде любили его.

Вообще Ванюша старался быть ближе к мужчинам, любил подражать им, ведь у него не было отца. Не любил он только молодого лакея Сережку, который каждое утро приносил начищенные ботинки для Варвары Николаевны. Он их чистил не столько по ее просьбе, сколько по собственной инициативе и долго-долго задерживался, следил за каждым ее движением, когда она была дома. А она в это время что-нибудь делала и не обращала на него внимания, словно не замечала его.

Сергей — худой, высокий. Он всегда чисто и аккуратно одет в лакейскую черную пару. Бледное лицо с тонкими чертами и гладко зачесанные назад темные волосы делали его облик приятным и даже красивым, но вот резко выступавший кадык портил все дело, и Ванюша из-за этого кадыка терпеть не мог Сергея, хотя тот старался ему понравиться. Через Ванюшу Сергей пытался найти ключ к сердцу Варвары Николаевны, в которую он был без памяти влюблен.