Солнце довольно высоко поднялось над горизонтом, а бой становился все ожесточеннее. В окопах появились солдаты 103-го полка. Вид у них был потрепанный, изнуренный. А вокруг свистел смертоносный металл. Тут и там валялись убитые, стонали раненые, зыкали кругом пули. Но что это? По полю бежит Миша Величко. Правая рука у него по локоть оторвана; кровь хлещет вовсю.

— Миша, сюда! — кричит ему Ванюша, разрывая зубами бинт.

Он старается перевязать товарищу рану, скорее закрыть оголенную розовую кость.

— Выше, выше перехватывай, кровь останавливай! — кричит Душенко, быстро поворачивая пулемет и изготовляя его к стрельбе.

Мишу перевязали и увели санитары.

Ванюша быстро подал в приемник конец ленты, Душенко зарядил пулемет, оценивающим взглядом окинул наступающие цепи врага. Вот проклятые пруссаки, прут прямо во взводных колоннах. Ну, погодите, сейчас мы вас проучим! Душенко выбрал колонну, поднимавшуюся на бугорок. Пулемет вздрогнул всем телом, застрочил и задрожал, изрыгая смерть; надульник обволокло легким букетом пламени. Колонна противника мигом рассыпалась. Многие немцы упали и больше не поднимались.

Пулемет строчил ровно, без перебоев, как бы подтверждая: стреляет Душенко. И германцы, очевидно, оценили мастерство пулеметчика, стали вести по нему прицельный огонь. Пули защелкали по щиту. Справа и слева легли близкие разрывы тяжелых «чемоданов» и обдали пулемет землей. В ответ пехотинцы батальона открыли огонь пачками. А Душенко перезарядил пулемет, сменил прицел и положил на землю другую цепь.

Вдалеке появились новые колонны немцев. Душенко снова дал длинную очередь. Пар из пароотводной трубки кожуха сильной струей ударил в землю.

— Козыря, воды! — крикнул Душенко, и сейчас же Казимир подполз с банкой.

Ванюша быстро приладил банку, охладил раскалившийся ствол, вместо пара из трубки полилась тонкая струйка воды. Быстро закручена пробка — и снова пулемет строчит, косит, как траву, немецкие колонны и цепи. Еле успевают подносить патроны: уже четырнадцать лент выпущено, почти все поле рыжеет от ранцев убитых немцев, а противник все лезет и лезет.

Пулемет перекатили в подготовленный окоп. Стрелять стало удобней, да и вражеские пули не достают — шипят и зыкают немного выше, а то ведь невмочь было — прямо рядом, перед самым носом, взрывают землю, прошивают полы шинели. Вон у Душенко пуля пробила рукав у локтя и вырвала кусок сукна, а другая расколола каблук у левого сапога.

Но вот немцы вроде бы успокоились и перестали подниматься в атаку. Можно и пулеметчикам дух перевести. Подсчитали: выпущено двадцать семь лент. Можно сменить ствол, хоть это дело далеко не простое.

Солнце между тем перевалило за полдень. Немцы помалкивали; видно что-то замышляли. Ближе к вечеру в туманной дымке показались новые колонны. Стало ясно, что противник собрался с силами и решился на новую отчаянную попытку прорвать русскую оборону. Наша артиллерия открыла шрапнельный огонь. Ванюша давно уже заметил, что артиллеристы любят обстреливать врага шрапнелью, а немцы ее боятся.

Приготовились и пулеметчики: поднесены патроны, свежая вода и масло. Бой завязался страшный, изнурительный. Сколько уже людей погибло и сколько погибнет еще!..

Мучит жажда, на зубах скрипит песок.

Вот нарастает свист летящего снаряда. Свист переходит в сильный грохот — совсем близко взорвался немецкий «чемодан», султан земли поднялся в небо и заволок его бурой пеленой. Пулеметчиков обдало комьями земли и клубами дыма, остро пахнущего пороховой гарью. Осколки сделали свое: начальник пулемета младший унтер-офицер Ковальчук дернулся и уткнулся головой в землю — убит.

Снаряды ложились один за другим. Особенно густо рвались они на позиции пулеметного взвода. Наши батарейцы в свою очередь осыпали врага шрапнелью. Сильную, хотя и беспорядочную стрельбу открыли пехотинцы. Все поле было в дыму и пыли.

Как всегда, четкую строчку вел пулемет Душенко. Пулеметчик медленно и старательно двигал из стороны в сторону дрожащие ручки затыльника, все крепче сжимая их, а Ванюша слегка поддерживал ленту с патронами, помогая ей легче скользить в приемник. Лента все время вздрагивала и подскакивала в руках. Вот мелькнул медный наконечник, и пулемет умолк. Ванюша сразу же воткнул в приемник наконечник новой ленты. Душенко протянул ее левой рукой, а правой подал рукоятку пулемета положенное число раз, перезарядил пулемет и в это время увидел шагах в двухстах впереди бегущих прямо на позиции взвода немцев. Он быстро, но спокойно навел пулемет и открыл огонь с близкого расстояния. Немцев срезало, как бритвой. Одни совсем не шевелились, другие корчились в предсмертных судорогах, третьи пытались отползти назад, сверкая лакированными касками и медными шишаками. Справа и слева атакующие добежали до наших цепей. Пехотинцы поднялись им навстречу, послышался треск ручных гранат. Завязалась рукопашная.

Группе немцев удалось прорваться в тыл полка. Душенко быстро повернул пулемет и дал несколько коротких очередей. Многие немцы попадали замертво, остальных добили штыками подоспевшие пехотинцы.

На поле появились немецкие «черные гусары». Попав под огонь пулемета, они рассыпались, повернули назад, а некоторые, кувыркаясь, полетели на землю вместе со своими лошадьми. Запад уже начал розоветь, а бой все не утихал. Первый батальон подался назад шагов на пятьсот, но все остальные подразделения полка удерживали свои позиции.

В сумерках немцы пошли в новую атаку, введя в бой свежие силы.

Огонь артиллерии, винтовок и пулеметов вспыхнул с новой силой и закипел по всему фронту. Немецкие снаряды ложились все ближе к пулемету Душенко. Он теперь не вел беспрерывного огня, а строчил короткими очередями по наиболее значительным скоплениям немецкой пехоты. Произошло какое-то замешательство, и немцы с винтовками наперевес оказались прямо перед русскими окопами. Пехота встретила их контратакой, кое-где прокатилось глуховатое «ура». Душенко дал сначала длинную очередь, а потом быстро перешел на короткие кинжальные удары, разбрасывая их по всему фронту. И на этот раз атака была отбита.

Наступила густая, темная ночь; всходила поздняя луна. Снова начали считать потери. Пулеметный взвод отделался сравнительно легко: двое убито, трое ранено; из четырнадцати человек осталось в строю девять. Совсем недавно были все вместе, разговаривали, читали облитые слезами письма жен... И вот нет уже этих людей. Каждый, очевидно, думал об этом, и к сердцу подкатывала тоска: а может, и меня завтра недосчитаются во взводе?..

Молча обступили подъехавшую кухню, молча пережевывали пищу. Стрельба стихла, лишь кое-где рвались снаряды и слышались винтовочные выстрелы. Солдат одолевал сон, и они валились на землю там, где стояли или сидели. Взводный Митрофан Иванович Шаповалов назначил дежурных, которым спать запрещалось. Сам он решил бодрствовать вместе с дежурными, чтобы дать возможность поспать начальнику четвертого пулемета младшему унтер-офицеру Моховому. Остальные уже спали тут же у пулеметов.

Санитары сновали по окопам и то и дело выносили на носилках тяжелораненых, полковые музыканты подбирали убитых и сносили их в кучи. На повозках подвозили патроны, а потом на этих же повозках отправляли убитых в тыл, где и хоронили. То же самое, наверное, делалось и на немецкой стороне.

Козыря, дежуривший у пулемета, пристально всматривался и вслушивался в темноту, готовый в любую минуту нажать на спусковой рычаг и открыть огонь.

Темнота помогает на войне солдату. Можно подняться, сходить куда надо, поднести боеприпасы и все необходимое, убрать поле боя.

Вот уже и луна, большая и скорбная, повисла над горизонтом, и, кажется, оттого печален ее вид, что глядит она на изрытое воронками и окопами, обильно политое кровью поле, где убивали друг друга обезумевшие люди. Тихий, будто бы тоже печальный ветерок уносит с поля брани запах крови и гари, устоявшийся в ложбинках пороховой дымок. А наутро овеянная свежим ветром земля опять задрожит от разрывов, снова затянется дымом и пылью, будет разрываться в клочья снарядами, прошиваться пулями.