– Как мы вам уже докладывали, очень похоже на взрыв. Что странно, так это выбор могилы, – младший по званию, осторожно перелез через погнувшуюся оградку, и отряхнул брюки.

– Кто он такой, вы не уточняли?

– Минутку, сейчас сделаем запрос. Мы пока других проверяли, с нерусскими фамилиями, – лейтенант достал из кармана мобильный. Через минуту стали поступать данные. – Васнецов, Игорь Васильевич, сорок девятого года рождения, местный житель, работал учителем географии в школе №24, с семьдесят второго года и до момента смерти. Скончался от обширного инфаркта. Антиобщественного поведения за ним не замечено. К уголовной и административной ответственности не привлекался.

– Обычный человек. Сколько ему… шестьдесят было на момент смерти, немного. Пьющий?

– Нет. Я же говорил, в вытрезвитель не забирали, милицию домой не вызывали, – теперь я догадался, что они подразумевали под антиобщественной деятельностью. Мне почему-то показалось, экстремизм. Но это уже сила привычки. Хотя у них должна была сформироваться та же подозрительность, наверняка, сперва прогнали через свою базу. – Мы сейчас восстанавливаем картину происшествия, надо сказать, единственная зацепка – годы смерти. Выбирали только тех, кто похоронен от трех лет до нескольких дней. Даже вчерашние могилы тронули.

– Сколько вчера было захоронено?

– Трое. И всех вскрыли вот таким диким способом. Можете взглянуть, участок будет как раз за поворотом.

– А всего могил вскрыто?

– Девяносто три. Еще не все кладбище осмотрено, ведь есть же подхоронения, а иной раз и они тоже…

– Подозреваете бритоголовых?

– Сперва подозревали. Пока не проверили фамилии захороненных. Девяносто процентов русских, а остальные – любой национальности, из тех, что здесь проживают. Есть даже два вьетнамца. Мы предполагаем возможность заблаговременной подготовки.

– А как вы это себе представляете? Приходить каждую ночь, бурить свежие могилы… или может взрывчатку в течение последних лет прям в гробы закладывали?

Оба переглянулись, не зная, шучу ли я.

– Если вы настаиваете, проверим здешнее бюро ритуальных услуг, с кем работало, на кого, чья крыша, всех работников за последние годы.

– Тоже ищете грузинский след?

Старший пожал плечами.

– Сейчас все его ищут. Грузины они такие – как ни высылай, непременно кто-то останется. Здесь работал один Адамидзе, замдиректора кладбища, но после абхазского конфликта вынужден был уволиться.

– Тогда как объяснить тоже на другом кладбище?

– Да проще некуда – эта фирма монополист в Ярославле и области.

– Но не в Хабаровске.

– А что в Хабаровске?

Оба парня сделали лишний шаг и повернулись ко мне. На лицах сосредоточенность, чувствуется, что они сразу все ухватили и теперь оценивают масштаб.

– Тоже самое, что здесь. Вандализм. И примерно в тех же масштабах, и тоже на новых захоронениях.

– Я понял, – это уже старший. – Мы проверим Адамидзе. Для грузин кумовство настолько естественно, что даже такому удивляться не приходится. Тем более, учитывая, что они всюду пролезть могут. И своих протащить, даром, мы их три года вытряхнуть из России пытаемся.

– Так они двести лет сюда наезжали, – усмехнулся я. И тут только обратил внимание на памятник, стоявший неподалеку. Вернее, на дату смерти, случайно выхваченную глазом из череды других дат, и спустя какое-то время, совсем недолгое, бросившуюся в глаза своей несуразностью.

– Подождите. Ну-ка посмотрите вот сюда. На Киселева.

Оба синхронно повернули головы по направлению моего пальца. Небольшой гранитный памятник, овал эмали с лицом молодого человека. Киселев Олег Георгиевич, девяносто третьего года рождения. Умер год назад. Надпись под датами «Прости нас, сынок». Обычная, ничем не примечательная могила, если б не крупные числа, выбитые в граните, прошел бы мимо, не обратив внимания.

– Его не тронули, – заметил я. – Поищите, кто это.

– Ученик десятого класса, сорок второй спецшколы города Ярославля с углубленным изучением английского языка. Полных шестнадцать лет. Покончил с собой из-за развода родителей. Обычный парень, правда, из благополучной семьи. Отец владеет мастерской шиномонтажа. Мать работала в мэрии. Сейчас уволилась, сразу после смерти. На текущий момент… минуточку, она тоже умерла. Три месяца назад. Покончила с собой, приняв дозу снотворного, откачать не успели. В предсмертной записке сказано, что вся вина на смерти Олега лежит именно на ней.

– Где ее могила?

– Дальше. Я так понимаю, ее не подхоронили не случайно. Видимо, отец паренька… – оба остановились, как вкопанные.

Покосившийся железный крест с датами, написанными кладбищенской службой ритуальных услуг, взрытый холмик, разбросанные комья земли.

– За могилой никто не следил, – медленно произнес я, подходя ближе. – совершено не понимаю, почему она, но не ее сын. Оба ведь покончили с собой. Кстати, как он умер?

– Выбросился из окна десятого этажа. Раскроил череп. Мгновенная смерть.

– А она просто уснула…. Нет, не вижу логики. Может быть, молодых не трогали?

– Нет, – снова старший. – Тут и дети похоронены недавно. И все равно – вскрыты. Вот ведь мерзавцы.

– Затребуйте директора, пускай по книгам пройдется и выяснит, какие захоронения последних двух-трех лет не тронуты, – я прыгнул вниз и позвал остальных последовать примеру. Они оказались расторопны, эти два лейтенанта. Мне даже не пришлось ничего особенно делать. Пяти минут не прошло, как взмокшие как мыши под метлой особисты закончили махать лопатами. Домовина была очищена от земли. Чистая, не тронутая тлением домовина, даже красный креп подгнить не успел. Изнутри она была обита белой тканью, местами порезанной и загрязненной лезвиями лопат. В отличие от нее крышка гроба была выбита этим неведомым взрывом, вырвана вместе с гвоздями, расколота по досточкам.

– Замечательно, – пробормотал, потрясенный увиденным старший лейтенант. – Гроб цел, но крышка разбита в щепы, земля выброшена…. Взрывотехники на глаз установили, нужно минимум килограмм тротила, чтобы устроить подобное.

– Фантастика в другом. Вы где-нибудь видите тело?

Все соседствующие захоронения оказались изуродованы в точности так же, как и могила матери Олега. Три или четыре десятка, затем, ровный крест еще одной позабытой могилы, и дальше, соседние участки, на которых не осталось живого места. Хотя нет, слово «живой» для кладбища как-то мало подходит.

– Как после бомбежки, – пробормотал я. Голова закружилась. – Ребят, воды бы, аспирин запить. Голова просто разваливается.

– Идемте к нашей лаборатории, это через два участка. Заодно у них поспрашиваете, что да как. Вдруг, что еще отметите, что мы не успели.

Я кивнул и поплелся дальше, к «Газели», снаружи украшенной вывеской «Мебель в каждый дом».

Экспресс-экспертиза ничего не обнаружила. Никаких следов, даже эфирных, примененной взрывчатки. Словно гробы рвались сами по себе. Вернее, словно у них само по себе срывало крышку с невероятной силой, уродуя могилу. Взрывотехник ФСБ, приятный мужчина средних лет с щегольской бородкой, показал мне результаты, сопровождая комментариями, в которых было больше черного юмора, чем я мог переварить.

– Знаете, это как будто пробка из бутылки шампанского. Такое впечатление, что в гробу некоторое время под влиянием неестественных причин образовывался некий взрывчатый газ, который и вышиб крышку. Хотя, лучше предположить, что тело само выбило крышку, так проще объяснить отсутствие малейших повреждений домовины.

– И куда делось после этого.

– Куда делось, – он хмыкнул. Сколько ни копали ребята из ФСБ, в экстренном порядке все последующий час с четвертью, но ни одного тела в разрушенных могилах не нашли. Ни фрагмента, ни клочка одежды. Я нервно постучал пальцами о крышку какого-то прибора. Время шло, а Денису Андреевичу я так и не позвонил.

– Не представляю, с чем я в Москву обратно поеду.

– Да ни с чем! – он хлопнул руками по бедрам. – Вот что мы накопали на обеих кладбищах, с тем и вернетесь.