— Лурт сказала, что она, должно быть, построила себе хижину.

— Вполне логично.

— Так что мы можем просто изучить спутниковые фотографии на предмет появления новой хижины, которой четыре месяца назад ещё не было.

— Ты забыла, где находишься, любовь моя, — сказал Понтер. — У барастов нет спутников.

— Точно. Чёрт. А аэрофотосъёмка? Ну, ты знаешь — фотографии, сделанные с самолёта?

— Самолётов тоже нет. Правда, есть вертолёты.

— Ну, может быть, вертолёты делали облёт окрестностей Кралдака с тех пор, как она ушла?

— Скажи ещё раз, когда это было?

— По словам Лурт четыре месяца назад.

— Ну, тогда да, наверняка. Лесные пожары — это летом большая проблема; лес может поджечь молния или люди по небрежности. Лес фотографируют с воздуха, чтобы следить за их распространением.

— Мы можем получить доступ к этим фоторгафиям?

— Хак?

В голове Мэри зазвучал голос Хака.

— Я уже с ними работаю, — сказал компаньон. — Согласно архиву алиби компаньон Вессан Леннет отключился 148/101/17, и с тех пор было три обследования окрестностей Кралдака с воздуха. Однако хижину легко обнаружить только зимой, когда на деревьях нет листьев. Заметить её с воздуха летом очень трудно.

— Но ты попытаешься? — спросила Мэри.

— Конечно.

— Хотя, возможно, это бессмысленно, — со вздохом признала Мэри. — Наверняка ведь другие уже пытались её отыскать, если то, что Лурт рассказала о кодонаторе — правда.

— Почему?

— Ну как же: стерилизованные преступники, желающие обойти наложенное на них наказание.

— Может быть, — согласился Понтер, — но Вессан ушла из общества не так давно, а стерилизованных не так уж много. Ну и, в конце концов, никто в этом мире не собирается зачинать детей до следующего лета, так что…

— Простите, — прервал его Хак. — Я нашёл.

— Что? — спросила Мэри.

— Хижину — или, по крайней мере, хижину, которой не было на старых картах. Она примерно в тридцати пяти километрах на запад от Кралдака. — Хак перевел расстояние в километры для Мэри; Понтер, вероятно, услышал что-то вроде «70000 саженей» через свои кохлеарные импланты.

— Здорово! — воскликнула Мэри. — Понтер, мы должны встретиться с ней!

— Конечно, — ответил он.

— Мы можем поехать завтра?

— Мэре… — начал Понтер тяжёлым голосом.

— Что? Ах, да, поняла. Двое ещё не стали Одним. Но…

— Да?

Мэри вздохнула.

— Да нет, ничего. Ты прав. Ладно, но мы сможем поехать, как только Двое станут Одним?

— Конечно, любовь моя. Тогда мы сможем сделать всё, что пожелаешь.

— Договорились, — сказала Мэри. — Считай, что это свидание.

Бандра и Мэри оказались родственными душами — Бандре очень понравилось это выражение. Они обе любили тихие домашние вечера, и хотя у них было множество научных тем для разговоров, они часто касались многих вещей личного характера.

Эти разговоры напомнили Мэри первые дни с Понтером, когда они находились на карантине в доме Рубена Монтего. Обсуждение идей и мнений с Бандрой стимулировало её интеллектуально и эмоционально, и неандерталка была к ней замечательно добра, весела и внимательна.

И всё-таки эти разговоры в гостиной иногда касались тем если не горячих, то довольно острых.

— Вы знаете, — говорила Бандра, сидя на противоположном от Мэри краю дивана, — эта неумеренная потребность в приватности, возможно, порождена вашими религиями. Поначалу я думала, что это просто из-за того, что некоторые занятия у вас запрещены, и людям необходимо уединение, чтобы им предаваться. И это, без сомнения, часть правды. Однако теперь, когда вы рассказали мне о множественности ваших систем верований, мне начинает казаться, что уединение нужно уже для того, чтобы захотеть практиковать верования, находящиеся в меньшинстве. Ведь первые последователи вашей системы, христианства, устраивали свои собрания втайне, не так ли?

— Так и есть, — ответила Мэри. — Наш важнейший религиозный праздник — Рождество, празднование очередной годовщины рождения Иисуса. Мы празднуем его 25 декабря — зимой, хотя Иисус родился весной. Мы это знаем, потому что в Библии говорится, что это случилось, когда пастухи сторожили ночами стада, а они это делают лишь весной, когда рождаются ягнята. — Мэри улыбнулась. — Кстати, у вас всё точно так же: вы ведь тоже рожаете весной.

— Вероятно, по той же самой причине: чтобы ребёнок был как можно старше, когда снова придёт зима.

Однако это сходство засело у Мэри в голове, и она осторожно произнесла:

— Вы знаете, барасты похожи на овец не только в этом. Вы такие миролюбивые.

— Вам так кажется?

— У вас нет войн. И, насколько я могу судить, почти нет бытового насилия. Хотя… — она оборвала себя прежде, чем упомянула о сломанной челюсти Понтера — результат прискорбного инцидента много лет назад.

— Это так. Однако мы всё ещё охотимся на животных, которых едим — не постоянно, разумеется, если только это не является нашим видом социального вклада. Но достаточно часто, чтобы охота давала выход нашим агрессивным импульсам. Как вы это говорите? Выводила агрессию изорганизма.

— Катарсис, — сказала Мэри. — Очищение от сдерживаемых эмоций.

— Катарсис! О-о, ещё одно замечательное слово! Да, именно так: раздроби несколько черепов, отдери плоть от костей, и после этого почувствуешь себя на редкость миролюбивым.

Мэри на секунду задумалась, а убила ли она в жизни хоть одно животное — для еды или для других целей. Если исключить комаров, получалось, что нет.

— Мы этого не делаем.

— Я знаю, — сказала Бандра. — Вы считаете это нецивилизованным. Но мы считаем, что это часть того, что делает цивилизацию возможной.

— И всё же — ваше отсутствие приватности никогда не приводит к злоупотреблениям? Не может кто-нибудь скрытно — втайне от всех — следить за тем, что вы делаете, воспользовавшись каким-нибудь недостатком в системе безопасности архива алиби?

— Зачем кто-либо стал бы этим заниматься?

— Ну, скажем, чтобы предотвратить свержение правительства.

— Зачем кому-то бы понадобилось свергать правительство? Почему просто не проголосовать против него?

— Ну, сегодня да, возможно. Но демократия не была ведь у вас от начала времён?

— А что тогда?

— Племенные вожди? Военные правители? Боги-императоры. Впрочем, нет, последнее вычёркиваем. Но всё же… — Мэри задумалась. А, собственно, что ещё? Без сельского хозяйства нет небольших легко обороняемых территорий. Примитивные земледельцы вполне могут оборонять несколько сотен акров своих полей, но десятки или сотни квадратных миль охотничьих угодий небольшая группа охотников оборонять не в состоянии.

Да и к чему их оборонять? Налёт на поселение земледельцев даёт немедленный результат: растительная пища и волокнистое сырьё, украденные с полей или из ограбленных хранилищ. Однако, как неоднократно указывал Понтер, охота и собирательство базируются на знании: никто не может просто войти на чужую территорию и начать её продуктивно эксплуатировать. Им придётся сначала узнать, куда животные ходят на водопой, где птицы откладывают яйца, где растут фруктовые деревья с самыми богатыми урожаями. Нет, такой образ жизни скорее породит мирную торговлю, потому что путешественнику гораздо легче принести с собой что-нибудь ценное и обменять это на только что добытое животное, чем пытаться добыть его в незнакомой местности самому.

Тем не менее, если припечёт, большинство неандертальцев, вероятно, способны прокормить себя сами — чем, по-видимому, сейчас и занимается эта Вессан. Кроме того, в условиях ограниченной численности населения — а неандертальцы её ограничивают уже сотни лет — имеются огромные неиспользуемые пространства к услугам тех, кому жизнь в обществе не по вкусу.

— И всё же, — сказала Мэри, — наверняка бывало, что людям не нравится те, кого они избрали, и они хотят избавиться от них.