Лоукота запахнул халат и опоясался шнуром, словно ему было холодно. Решительно сел за стол, обмакнул перо, испробовал его несколько раз на клочке бумаги, потом взмахнул им, опустил на бумагу и изобразил большое замысловатое «Д».

Затем он стал писать не останавливаясь, ровные красивые буквы ложились на лист.

«Достопочтимому магистру Королевской столицы Праги. Нижеподписавшийся с почтением извещает о своем намерении вступить в законный брак с девицей…»

Взглянув на написанное, он покачал головой.

– Очки тут не виноваты; темнеет, надо спустить штору и зажечь свет.

Вдруг послышался легонький стук в дверь. Лоукота торопливо схватил чистый лист бумаги и накрыл им написанное, потом с неохотой негромко произнес:

– Войдите!

В комнату вошел Вацлав.

– Я не обеспокою вас, пан доктор? – спросил он, закрывая дверь.

– Нет, нет, заходите,- пробормотал Лоукота неожиданно охрипшим голосом.- Я, правда, собирался кое-чем заняться… да садитесь, пожалуйста. А что это вы опять принесли?

Он задал этот вопрос машинально, не замечая бумажного свертка в руке Вацлава. Задумчивость туманила взгляд Лоукоты, и он не рассмотрел пока как следует своего гостя.

Вацлав сел.

– Принес вам легкое чтение для беспокойных минут, когда вам понадобится успокоить нервы. Это сочинение в прозе, подобное бутылке газированной воды, «шипучка». Оно не претендует на особые высоты духа, но может освежить читателя, как прохладительный напиток. Идея, возможно, довольно примитивна, даже скудна, зато форма своеобразна. Мне претят избитые литературные формы и темы. Посмотрим, что вы скажете о моем первом прозаическом опыте.

Он положил рукопись на письменный стол. Каждое движение Вацлава было гибким и молодым.

– Все вы забавляетесь… Ну, молодость! – улыбнулся Лоуко-та.- А как ваши дела, пан Вацлав?

– Плохо, и, надо надеяться, будут хуже!… Меня скорее всего выгонят со службы. Там нашли какие-то мои записки с сатирическими замечаниями о президенте. Нашему домовладельцу поручено дать заключение о моем творении и о том, изгонять ли меня со службы.

– Несчастный, неосмотрительный молодой человек! – всплеснул руками Лоукота.- Что же вы собираетесь делать?

– Что делать? Ничего! Стану писателем.

– Ну, ну, ну!

– Все равно рано или поздно я этого не избежал бы… Мне кажется, я уже достаточно созрел, или вы, доктор, считаете, что у меня не хватит таланта?

– Для того чтобы стать большим писателем, нужен большой талант, а маленькие писатели нашему народу не помогут. Они лишь свидетельствуют о нашей духовной ограниченности и идейно ослабляют наш народ. Поэтому тот, кому хочется прочитать действительно выдающееся произведение, обращается к иностранной литературе. Вступать в литературу вправе только человек, способный дать нечто новое и совершенно своеобразное. Ловких ремесленников у нас и без того больше, чем надо.

– Вы правы, доктор. Я питаю к вам безграничное доверие именно потому, что у вас такие трезвые взгляды. Я согласен с вами и прилагаю ваше мерило к себе. Не будем говорить о «великих» и «маленьких», я просто скажу смело и, быть может, даже дерзко, что сознаю величие цели. А кто хорошо знает свою цель и смело стремится к ней, тот обязательно чего-нибудь добьется; в таком человеке что-нибудь да есть! Я не стану заниматься затыканием литературных дыр, не буду работать по шаблону, я подойду к литературе с общеевропейской точки зрения, буду писать в современном духе, правдиво, брать своих героев из жизни, изображать действительность в неприкрашенном виде, говорить напрямик, что я думаю и чувствую. Неужто я не пробьюсь после этого!

– Гм… А деньги у вас есть?

– Сейчас, с собой, вы хотите сказать? Гульдена два, не больше, так что одолжить не могу…

– Нет, нет, я хочу сказать, есть ли у вас состояние?

– Вы же знаете…

– Ну так, значит, вы не пробьетесь. Будь у вас достаточно средств, чтобы вы могли на них жить да еще за собственный счет издавать каждое свое зрелое произведение, вы лет за десять добились бы признания, и тогда вам уже не пришлось бы самому издавать свои книги. А без денег вы ничего не достигнете. Первое ваше произведение, написанное не по шаблону, вы издадите в долг, и оно не разойдется, а до второй книги вообще дело не дойдет. На вас обрушатся, во-первых, за вашу независимость, которой не терпят в маленьких семьях и у малых народов, во-вторых, за то, что, живописуя правду, вы обидели маленький мирок и маленьких людей. Наиболее язвительные журналы скажут, что вы бесталанны и вообще сумасшедший, более снисходительные назовут вас сумасбродом. Рекламы у вас не будет…

– Кому нужна реклама!

– На первых порах она необходима. Наша публика верит печатному слову и не интересуется тем, о ком не читала похвал. Зато, в пику вам, будут рекламироваться сочинения других авторов. Они

5 выдвинутся, а вы застрянете, озлобитесь, возможно, затеете какие-

нибудь литературные глупости, или вам вообще опротивит писать. Кроме того, вас всегда будут одолевать материальные заботы. Хочешь не хочешь, придется взяться за литературное ремесленничество. В результате вы опять почувствуете отвращение к перу, будете писать как можно меньше, только чтобы заработать на жизнь, закиснете или обленитесь, и кончена ваша литературная карьера, сначала ведь не начнешь…

– Нет, так это все-таки не произойдет. Я надеюсь, что уже первое мое литературное произведение принесет мне успех… Скажите, пожалуйста, прочли вы мои стихи?

– Прочел.

– Ну и что скажете?'

– Гм… читаются они легко… некоторые недурны… Но скажите, пожалуйста, кому сейчас пужны лирические стихи? Лучше всего сожгите их.

Вацлав вскочил со стула. Поднялся и Лоукота, оперся руками

о стол. С минуту было тихо.

Вацлав подошел к окну и прижался лбом к стеклу. Помолчав, спросил сдавленным голосом:

– Вы будете в воскресенье на свадьбе, пан доктор?

– На свадьбе? На какой свадьбе?

– Пепичка говорила мне, что она приглашает вас свидетелем, а я буду шафером.

– А кто женится?

– Разве вы не знаете, что Пепичка обручается с машинистом Бавораком?

У Лоукоты потемнело в глазах, закружилась голова, и он тяжело опустился в кресло. Вацлав подбежал и нагнулся над ним.

– Что с вами? Вам нехорошо?

Ответа не было, слышался только хрип, свидетельствовавший

о том, что необходима помощь. Вацлав подскочил к двери и

крикнул:

– Пани Лакмусова, барышня Клара, скорей дайте воды и свет! Доктору плохо.

Потом он подошел к Лоукоте и стал снимать с него галстук и расстегивать халат.

Лакмусова прибежала с зажя^енной лампой, вслед за ней появилась Клара.

– Воды, скорей воды! – командовал Вацлав.

Но Лоукота уже открыл глаза. Он слышал слова Вацлава.

– Нет, не надо воды,- с трудом произнес он.- Мне уже лучше… Это так, от жары… Летом со мной это случается.

– Сбегай, Клара,- распорядилась Лакмусова,- принеси шипучки и немного малинового сиропа, у нас есть дома. Беги, Кларина.

Клара поспешила из комнаты.

– Ему уже лучше,- заметил Вацлав.- Ну и перепугался я!… А ведь сегодня совсем не жарко… Ну, теперь все в порядке, вы в надежных руках, я могу откланяться. До свидания, пан доктор, до свидания, сударыня!

– Всего хорошего!-принужденно улыбнулся доктор.- Все, что я вам говорил, было сказано по-дружески.

– Я не сомневаюсь в этом и благодарен вам. Всего хорошего!

И Вацлав ушел. Клара принесла на подносе воду с сиропом

и порошки. Лоукота сопротивлялся, но был вынужден выпить прохладительный напиток.

– Пейте, пейте, милый зятек! – потчевала Лакмусова.- Мы побудем немнояско с вами. Я как раз собиралась сегодня с Кларой преподнести вам сюрприз. И вы и она робки и нерешительны, как дети. Если бы не я, вы бы не поженились… Ах, ах, что я наделала, впопыхах поставила лампу на вашу чистую бумагу. Не поглядела, куда ставила!