Мороусек встает.

– Однако я сильно проголодался, поедем-ка в кафе.

Удивительное дело, я все еще не голоден!

– Ты тоже еще не завтракал? – спрашиваю я его.

– Где там!

Тут мне приходит в голову, какую благородную заботливость обо мне он проявил.

– ¦ Где ты так рано достал извозчика? – спрашиваю я.

– Заказал еще вчера вечером, когда ты был у меня.

– Золотой ты мой Мороусек! – Я бросаюсь ему на шею.

‘ Он с трудом освобождается из моих объятий. Иногда я страшно силен.

В маленьком кафе я вижу двух знакомых – портного Семпра и нашего трактирщика. Протягиваю им руку.

– Что я вижу, наш трактирщик ходит в чужие заведения?

– Лет десять никуда не ходил, а вот сегодня собрался.

Мы с Мороусеком садимся к другому столику. Едим, пьем, и Мороусек шепотом доказывает мне, что я должен немедля переменить квартиру. С кондукторшей отношения у меня не наладятся, занятия будут идти плохо, а времени остается уже немного. Он совершенно прав. А куда бы я больше всего хотел переехать? На старую квартиру!

– Ладно, сейчас же съездим туда, может быть, удастся получить ее,- говорит Мороусек. Он – отличный товарищ и вообще чудесный человек, я его очень люблю… Не припомню случая, чтобы он мне когда-нибудь казался, хоть немного нечутким!

Трактирщик, видимо, входит в раж, он говорит все громче и громче, уговаривает Семпра не жениться. Кликеша он честит, как виновника всех бед в мире, о женщинах говорит с презрением.

Семпр на минутку вышел купить сигару – и я обращаюсь к трактирщику:

– Слушайте, почему вы отговариваете Семпра?

– Да ведь я трактирщик, а он мой постоянный гость. Надо его сохранить.

– Но ему нужна хорошая хозяйка и мать для его девочки.

– Нет! Он постоянный гость, он у меня обедает и ужинает, пьет свои…

Входит Семпр.

Моя старая квартира свободна, и хозяин охотно сдает ее мне. Перееду послезавтра, в понедельник. Что скажет на это Отилия? Я надеюсь, что она все поймет, ведь я поговорю с ней, все объясню и одновременно признаюсь в любви. Кстати говоря, я могу приходить к ней через день или даже ежедневно. Правда, если я останусь здесь и история с дуэлью станет известной в доме, я буду здесь героем дня, но… карьера прежде всего.

Мороусек затащил меня к себе обедать, и за столом мы говорим о моей дуэли. Мороусек в радужном настроении, но, кажется, немного подтрунивает надо мной. Мягко говоря, это неумно и неуместно.

К вечеру я поспешил домой и тотчас вышел в сад. Отилия действительно сердита на меня. Она не отвечает мне, отворачивается. Это вместо того, чтобы радоваться! Женские капризы не всегда приятны.

Вечером я побывал в моем старом трактире в Старом Месте и отлично развлекся! Все время я сыпал шутками, и все удивлялись моему бодрому настроению и тому, как я хорошо выгляжу. А ведь еще суток не прошло с того момента, когда я мог прямехонько угодить на катафалк!

Сегодня, надеюсь, мне будет отлично спаться!

Я проснулся очень рано… по вчерашней привычке! На душе у меня легко, как у младенца в теплой ванночке. Я вытянулся всем тельцем, протянул ручки и – бай-бай! – блаженно заснул до девяти часов.

Пришел доктор Енсен. Зачем он тут?… Ну, погоди, получишь сюрприз, и еще сегодня!

Енсен с подчеркнутой сердечностью жмет мне руку и после нескольких неудачных попыток зажигает сигару. Потом он говорит, что должен мне объяснить, зачем он ходит сюда, чтобы это не показалось мне странным… Он снова подходит к столу за спичками.

Объяснить мне, зачем он сюда ходит? Точно я не знаю! Опять он стал к зеркалу, вот уж кокетка в брюках.

– Здесь, напротив вас,- начинает он,- в третьем этаже живет некий Провазник. Вы сами несколько раз упоминали о нем. Он два раза находился у нас на излечении, десять лет и восемь лет назад. С тех пор я, по просьбе его богатых родственников, периодически наблюдаю за ним. Недавно они снова попросили меня об этом. Я очень обрадовался тому, что вы живете в этой квартире, ибо должен наблюдать как можно более незаметно. Меня он знает и старается избегать: он ни разу не спустился в садик, когда я бывал в вашей компании, а ведь вы говорили, что он приходит туда каждый день. Он настороженно следит за мной, вот и сейчас он на меня смотрит, я отлично вижу его в вашем зеркале, он стоит за портьерой и лишь чуть высовывает голову. Но, судя по всему, что я видел и слышал, нет оснований опасаться резкого обострения психоза.

~Я разинул рот и вытаращил глаза. Ка-ак?! И это все?

На душе у меня, правда, полегчало. Но одновременно я чувствую какое-то разочарование.

Доктор ушел. Мне хочется крикнуть ему вслед: «Видите ли, если бы вы даже… то я со своей стороны… я бы вам не мешал…»

Мне кажется, я никогда и не думал, что мы можем быть соперниками. Мне даже… Ох, и странные же существа мы, мужчины!

Я сухо и кратко объявил кондукторше, что выезжаю завтра к вечеру. Она выслушала меня, опустив глаза, и не сказала ни слова. Теперь она все время опускает передо мной глаза. Я все-таки укротил тебя!

Удивительно, что за все время я так и не видел кондуктора! Всегда это как-то не выходило… А впрочем, это к лучшему, мне было бы его жалко.

Отилия все еще сердится. Откровенно говоря, мне это почти безразлично. Я чувствую лишь легкую обиду. Я сообщил всем соседям в садике, что переезжаю, она отнеслась к этому спокойно, совершенно спокойно, словно я сказал, что со стола упала ложка. Странное создание – женщина!

Слава богу, что я не признался ей в любви!

Я побывал в своем прежнем трактире в Старом Месте. Общение с этими людьми меня освежает, и потом лучше ладится умственная работа. Итак, за дело, снова за дело! Сдам адвокатские экзамены и на всю жизнь избавлюсь от всяких экзаменов!

Мой переезд в полном разгаре.

У живописца общая потасовка и страшный шум. Он готовится писать второе письмо и снова прислал ко мне за бумагой. Я велел передать, что у меня все уже запаковано и я не знаю, где бумага.

Отилия режет в садике салат. Я хладнокровно созерцаю ее. Экая блеклая девица.

Пусть-ка Неруда посмеет показать мне еще какую-нибудь идиллическую повесть о Малой Стране!

ОЧЕРКИ

И

СТАТЬИ

ПЕРВЫЙ УРОК ЧЕШСКОГО ЯЗЫКА

– Послушай, в Старом Месте профессор Коубек учит чешскому, языку- я там вчера был,- сказал мне товарищ из первого класса гимназии.- Пойдем сегодня со мной!

Учит чешскому языку! Это, должно быть, удивительно! И прекрасно!

Еще бы не прекрасно, если немецкий язык, который преподавали в приходской и начальной школе, был до отвращения непонятен, так что малыши-школяры не испытывали никакой радости ни от учебы, ни от чтения, ни от пения, зато, напротив, чешские сборники песен «Мелюзина» или «Фортунат» были бесконечно увлекательными! Подумать только – весь урок на чешском языке! Он представлялся мне чем-то вроде тех счастливых вечеров, когда мы с отцом и матерью пели: «Я уж наработался», или «Почему, Мария, ты так горько плачешь?», либо какую другую чешскую песенку, вызывающую сладкие слезы. И когда мой альт прерывался от подступавших слез, омрачался и отцовский тенор, и у матери вздрагивали губы, а из глаз… Ах, урок чешского языка должен быть поистине прекрасным!

Я едва дождался половины одиннадцатого – в этот час в те времена заканчивались утренние уроки. Из школы – бегом домой, чтобы испросить у родителей позволение и заодно набить карманы едой. Коубек давал урок с двенадцати до часу, и мы, жители Малой Страны, должны были поспешать на Старое Место не только из-за врожденного нетерпения.

Не чуя под собой ног, побежали мы по талому снегу в Клемен-типум. Перед входом в здание бывшего физического факультета мы остановились.

– Вот здесь учат чешскому языку,- сказал мой товарищ и осторожно открыл дверь. Внутри никого не было.

– Входи, мы пришли на четверть часа раньше.