Осьминог попытался хитро подмигнуть, но ему это не очень удалось — ведь у осьминогов нет век. От напряжения он стал еще безобразнее.

— Вы правы, сейчас немножко поздно думать об этом,— сказал он печально,— но несколько миллионов лет назад они были бы очень кстати.

— Несколько миллионов лет назад? — удивленно спросил я.

Осьминог ухмыльнулся.

— Да, всего лишь пятьсот миллионов лег назад, хотя, может быть, я и ошибаюсь на день или два. У вас есть время меня послушать?

Я кивнул, открыл блокнот и приготовился записывать интересный рассказ.

— Ну так вот. Когда мир был еще совсем молод, многие живые существа вышли из моря и поселились на суше. Если б мы в то время оставили море, да к тому же будь у нас большие пальцы на руках, то с нашим умом мы сумели бы править миром. Тогда животные и люди выглядели б совсем по-другому! Представляете себе человека, у которого восемь рук?

— За обеденным столом это бы пригодилось,— засмеялся я.— Ну, а из-за пальцев не огорчайтесь. Зато у вас есть то, чего нет у нас: чудесные присоски на руках.

Осьминог вытянул длинную руку (возможно, это была как раз правая рука) и показал ее мне: на ней в два ряда было расположено около сотни плоских дисков с зазубринами по краям. Осьминог осторожно положил свою руку на мою, и я почувствовал, как присоски, словно липкие пальцы, потащили мою руку к себе. Я попытался освободиться.

Осьминог злорадно усмехнулся.

— Напрасно стараетесь. От меня отделаться нелегко: только если сумеете резко оттолкнуть мою руку. Проще уж отрубить ее.

Он отнял руку, и я облегченно вздохнул.

— Эти присоски — ваше новое изобретение? — спросил я.

— Да как вам сказать,— скромно заметил Осьминог.— Мы ими пользуемся, пожалуй, несколько миллионов лет. А вот ваши два новых изобретения позаимствованы у нас. Это дымовая завеса и реактивный двигатель. Посмотрите!

С этими словами он соскользнул со скалы в море. Вернее, не соскользнул, а прямо-таки стек с нее: ведь у осьминогов нет костей. Для него не составляет труда сделаться тонким, как лист бумаги, и пролезть в любую узкую щель в скале.

Осьминог опустился в прозрачную воду и тут же исчез в плотном облаке коричневато-черной жидкости, которую он выпустил из своего нижнего кармана. Эта жидкость, подобно дыму, расплылась вокруг.

— А теперь я покажу вам свой реактивный двигатель,— сказал он, появившись из-за дымовой завесы.

Осьминог всосал в себя воду, а потом с силой вытолкнул ее.

Я тут же вспомнил, как набирают и выпускают чернила из самопишущей ручки. Он промчался мимо меня, словно снаряд, выпущенный из пушки; его длинные руки были прижаты к телу, и он пользовался ими, словно рулями.

Внезапно Осьминог увидел краба и, выбросив одну из своих длинных рук, быстро схватил его. Он кинул краба в рот, похожий на клюв попугая, и я заметил шершавый, как напильник, язык.

— Смотрите, еще один! — крикнул я.

Осьминог схватил и второго краба, но есть его не стал. Он облил его какой-то жидкостью, и краб замер. Мой знакомец положил краба у входа в свое логово про запас. Там уже громоздилась целая груда пустых ракушек от устриц и мидий и легкие панцири крабов. В одной из раковин еще сидела живая устрица, и хитрый старый осьминог засунул между створками раковины камень, чтобы раковина не закрылась.

Напоследок осьминог показал мне, как он умеет менять свой цвет не хуже знаменитых хамелеонов.

Обычно осьминоги серого или желтоватого цвета, но когда они возбуждены, они переливаются всеми цветами радуги.

Осьминог легко взобрался по скользкой скале, пользуясь своими присосками и щупальцами, и пристроился около меня.

— Вы, наверно, слыхали,— сказал он,— что про нас говорят, будто мы похожи на огромных морских пауков. А все из-за наших выпученных глаз и длинных извивающихся рук, или, как их называют еще, ног. Ученые сами точно не знают, как определить наши конечности — руки это или ноги. Скажите честно: мы вам кажемся странными и страшными, да? А знаете ли вы, что мы застенчивы и боязливы, людей не едим и если видим опасность, то предпочитаем уйти от нее?

— Но я слышал, что осьминоги нападают на водолазов и искателей жемчуга,— сказал я.

— Это делают только матери-осьминоги. Даже мы, отцы, боимся подплывать к ним, когда они стерегут свои яйца. Они кладут пятьдесят тысяч яиц размером с пшеничное зерно каждое. Яйца похожи на виноградные гроздья. Мать держит их в руках и время от времени обдает сильной струей воды, ополаскивая от всякой грязи. Когда дети только-только появляются на свет, руки у них словно небольшие пупырышки. Но уже очень скоро они, как и родители, учатся выпускать дымовую завесу.

— Похоже, что дымовая завеса осьминогам необходима,— сказал я.

— Еще бы. Днем мы прячемся за ней, а ночью, когда пускаемся в путешествие, она помогает нам находить друг друга, потому что эта чернильная жидкость обладает сильным запахом. Настоящая газовая дымовая завеса.

— Подумать только! Пятьдесят тысяч яиц! — удивился я.— Вот бы моей курице поучиться у осьминогов! Сколько ж вам нужно места в море?

— Если б каждый малыш вырастал! — мечтательно сказал Осьминог.— А то ведь как получается: голодные рыбы поедают многих малышей, а те, что уцелели, должны опасаться угрей, акул и китов. Только гигантские осьминоги — они бывают до восьми метров длиной,— а также наши родственники, кальмары,— эти раза в два больше нас — не боятся китов и вступают с ними в схватку.

— Значит, кальмар ваш родственник? Представляю, как при встрече с ним вы говорите: «Доброе утро, дядюшка кальмар»,— улыбнулся я.

— Не смейтесь! У нас и правда много интересных родственников. Например, танцующий осьминог. Он делает пируэты на носках, словно балерина. Есть еще зонтиковый осьминог, он все время открывает и закрывает свой зонтик из толстой коже — на всякий случай, а вдруг пойдет дождь. Потом осьминоги-аргонавты, жемчужный наутилус и каракатица — все они наши родственники. И вообразите себе, что улитки и устрицы тоже приходятся нам родными сестрами.

— Кстати, об устрицах,— сказал я.— Пора и пообедать.

Осьминог с готовностью открыл у себя внизу что-то похожее на клапан кармана, и я увидел насосное отделение реактивного двигателя, дыхательные жабры, чернильную сумку для дымовой завесы и того краба, которого он поймал раньше.

— Не хотите ли вы краба на обед, сэр? — сказал он и протянул его мне.

— Большое спасибо,— поспешил я отказаться,— сегодня я обедаю с друзьями в кафе.

Мы попрощались, и я ушел.

Хотите верьте, хотите нет, но когда я сел за столик в кафе, ко мне подошел официант и сказал:

— Не хотите ли вы краба на обед, сэр?.

VIII. КРЕВЕТКУ ДЛЯ КИТА!

Теперь я знаю, что имеют в виду люди, когда говорят: «Вы заходите слишком далеко».

Обнаружив, что сейчас это можно сказать обо мне, я резко повернул лодку и что есть силы заработал веслами — мне следовало, не теряя ни минуты, выбираться из пасти кита.

— Извините, господин Кит,— сказал я,— но вы так широко разинули рот, что я нечаянно въехал в него.

Кит близорукими глазками глянул на меня.

— Простите, я что-то вас не узнаю,— сказал он.— У нас, китов, очень плохое зрение. А чего, собственно, вы испугались?

— Моряки рассказывали мне, что вы можете проглотить человека вместе с лодкой...

— Эти моряки всегда преувеличивают,— сердито прервал меня Кит.— Разве вы не знаете, что у большинства китов настолько узкое горло, что они могут подавиться даже большой селедкой? А вы говорите «проглотить лодку»! Уж на что у кашалотов огромная глотка, и то даже на обед они предпочитают мелких рыбешек. А ведь у них каждый зуб длиной двадцать сантиметров и весит полтора килограмма!

Я отплыл подальше, чтобы хорошенько рассмотреть моего нового знакомого. Впервые я видел кита так близко. Он показался мне огромным. Еще бы, тридцать метров в длину! Треть туловища занимает голова, на самом верху которой расположены ноздри. Вместо ушей — щелочки. Крошечные синие глазки и широченная пасть, намного больше входной двери моей квартиры, даю слово! И весь, от головы до хвоста, облеплен ракушками.