Для Рисы ночь после расплетения Коннора наступает быстро, потому что «Леди Лукреция» летит на восток. Сны Рисы в ту ночь отрывочны и исполнены безысходности. Ей снится, что она пьет чай с Соней в ее магазине во время землетрясения. Хрупкие фарфоровые фигурки падают с полок и разбиваются, но Соня не обращает внимания. Повсюду на стенах старинные часы самых разных форм и размеров, и все они тикают в тревожной, хаотической аритмии.

— Они расплели Коннора, — говорит Риса между содроганиями почвы. — Они расплели Коннора!

— Я знаю, дорогая, знаю, — сочувственно отвечает Соня, словно пытаясь ее утешить, но ничто не может утешить Рису, погруженную в трясину горя.

— Иногда, — добавляет Соня, — случайные события, о которых я говорила, срабатывают против нас, и мы не в силах ничего с этим поделать.

— Мне нужно забрать принтер! — кричит Риса, перекрывая трескотню часов и грохот землетрясения. — Потому что этого хотел бы Коннор!

— Это больше не твоя забота, — возражает Соня, — но заверяю тебя, дорогая, что буду бороться и не сдамся до тех пор, пока в моих легких сохраняется хоть капля воздуха.

И тут Рисой овладевает еще более глубокий страх: она подозревает, что в легких Сони воздуха больше нет. Соня наверняка мертва. Человек, напавший на них — не из тех, что оставляют свидетелей.

— Не забывай, что Коннор по-прежнему рассчитывает на вас, — напоминает ей мертвая Соня. — Теперь все зависит от тебя и этого непутевого братца Грейси. У Коннора был план. Вот и выполняйте его!

Земля снова вздрагивает. Люстры над головой дребезжат, грозя сорваться и упасть; и внезапно Риса видит в антикварной лавке кое-что еще. За спиной Сони постепенно проявляются восемьдесят восемь лиц ужасающего инструмента Дювана.

— Что-то не так, дорогая?

Но прежде чем Риса успевает ответить, все глаза открываются и смотрят на нее в немом обвинении.

Она мгновенно просыпается, хватая ртом воздух… Риса одна в темной спальне самолета, несущегося сквозь насыщенную турбуленциями ночь.

Сны Кэма, обычно более бессвязные, чем у других людей, сегодня соединяются из разрозненных воспоминаний его внутреннего сообщества во что-то почти осмысленное. Перед ним высится мраморная лестница, которой, похоже, нет конца. Он взбирается по ней, пока не достигает храма — сияюще-белого Парфенона с его ровными рядами безукоризненных колонн. Все сооружение кажется монолитным, словно вырубленным из одного камня. Внутри, в святилище, возвышаются огромные золотые идолы богов — «Граждан за прогресс», а в дальнем конце красуется статуя Роберты.

— Возляг на мой алтарь! — велит она. — Ибо кровь многих должна быть пролита, а ты, Кэм — сосуд крови многих.

Кэм не знает, как долго он сможет противиться ее повелительному голосу.

Грейс снится, что она снова на вышке для прыжков в воду, той самой, с которой отказалась когда-то в детстве прыгать. Но на этот раз вышка упирается вершиной в небеса, так что Грейс стоит на высоте летящего лайнера. Арджент где-то внизу, кричит, чтобы она прыгала, но она не может: у нее на руках ребенок. Кто-то подкинул ей его. Но кому и с какой стати это делать? Грейс приближается к краю платформы, и тут вдруг понимает, что это вовсе не ребенок. У нее в руках орган-принтер.

— Прыгай, Грейси! — вопит Арджент. Он так далеко внизу, что его даже не видно. — Всем обламываешь кайф!

И тогда она прыгает с принтером на руках в бассейн, который отсюда, с головокружительной высоты, кажется не больше почтовой марки.

Сон Лева куда проще, чем у всех других этой ночью. Он в желтеющих кронах городского парка, над скамейкой, на которой, собственно, и спит. В его сне он бесплотно порхает с ветки на ветку, пока дальше двигаться некуда: деревья расступаются перед обширной водной гладью. Лев крепко держится за последнюю ветку и смотрит на пляшущую в волнах луну, которая увлекает его взгляд дальше, к статуе на маленьком острове в гавани. И он знает: рассвет наступит скоро, слишком скоро.

57 • Радиопередача

Друзья, с глубоким, глубоким прискорбием сообщаю, что Билль о приоритете принят в Палате представителей и сейчас рассматривается в Сенате, где, как ожидается, его тоже примут. Для тех, кто в танке, и для тех, кому случайно наварили по башне, объясняю: теперь Инспекция по делам молодежи на шаг ближе к тому, чтобы законно ворваться в твой — или любой другой — дом, забрать любого подростка от тринадцати до семнадцати лет и расплести без согласия родителей. От юнокопов требуется только доказать его «неисправимость», а юридическое определение этого термина сформулировано весьма туманно.

Хорошая новость — если вообще искать в этой истории хоть что-то хорошее: Билль о приоритете пока еще только законопроект. Ему предстоит пройти через Сенат, а затем его должен подписать президент — только тогда он станет законом. Смею вас уверить, он им и станет, если мы ничего не предпримем.

Сегодня я говорю не со сторонниками Билля о приоритете. И не с его противниками. Я обращаюсь к тем, с чьего молчаливого согласия творится весь этот ужас, к тем, кто осознает ненормальность происходящего, но слишком напуган хлопателями, шпаной с соседней улицы или даже собственными детьми, чтобы протестовать публично. Вы думаете, что от вас ничего не зависит, но это не так! Ведь движущая сила этих решений — не тайный сговор во властных кругах. Ну, то есть, конечно, денежные мешки проталкивают эти законопроекты, но лоббисты в Вашингтоне существовали всегда. Ничего нового, ничего удивительного. Нет, дело в другом. Если принимаются такие законы, то лишь потому, что мы позволяем их принять. Мы выбираем страх, а не надежду. Это наш выбор — добиваться от детей послушания с помощью кнута. В ТАКОМ мире вам хотелось бы жить?

Голосование в Сенате состоится в ноябре, а значит, у нас еще есть шанс сказать свое веское слово. Сейчас нам как никогда необходима акция протеста. Помните: мы собираемся в понедельник первого ноября, в День всех святых, на рассвете, в парке Нэшнл Молл между Капитолием и Монументом Вашингтона. Неважно, сколько нас будет — десять или десять тысяч; мы должны сделать так, чтобы нас услышали. Иначе в следующий раз, когда прозвучит твой голос, он может раздаться из чужого рта.

58 • Девушка из Нью-Джерси

Паромная переправа на Либерти-айленд за сто лет почти не претерпела изменений. Разве что обновлялись сами паромы, но даже они выглядят реликтами давно ушедшей эпохи. Одно время поговаривали о строительстве под заливом линии метро, которая соединила бы великую даму с материком, но, не в пример другим случаям, разум восторжествовал и проект благополучно похоронили. Добраться до статуи по-прежнему можно лишь на дорогущем, битком набитом пароме. Основной туристский ритуал Нью-Йорка сохраняется в своем первозданном виде.

Как во всех подобных местах, здесь усиленные меры безопасности: юнокопы, копы по найму и просто копы из нью-йоркской полиции кишмя кишат как в Бэттери-парке, у причала, так и на самих паромах; полно блюстителей закона и на Либерти-айленде, только здесь они принадлежат к полиции Нью-Джерси, поскольку формально мисс Свобода — гражданка «Штата Садов». Жители Нью-Йорка не желают примириться с тем, что Либерти-айленд фактически принадлежит Нью-Джерси. Как бы там ни было, здешние полицейские вооружены до зубов, причем отнюдь не транк-пистолетами, потому что снотворным свободу не защищают. Это делается с помощью керамических пуль, специально созданных для того, чтобы убивать хлопателей, не вызывая при этом взрыва.

Долгое время в обществе сохранялись опасения, что хлопатели взорвут статую, но до сих пор ничего такого не случалось. Власти объясняли это тем, что нагнетание страха перед террористическими актами более выгодно хлопателям, чем сами акты. В действительности же «Граждане за прогресс», почитая себя истинными патриотами, не допускают даже мысли о том, чтобы учинить такую гнусность — превратить мисс Свободу в шрапнель.