Характерно, что в этот период горячей работы над книгой, которую Джон Рид считал делом своей жизни, он пишет много стихов, посвященных его родине, которую он так хорошо, так глубоко знал. В частности, он работает над поэмой «Америка 1918», которая так и осталась недоконченной. Это превосходное, чисто уитменовское по духу произведение увидело свет только в 1935 году (журнал «Нью-Мессиз»). «Уже не любимая, не любимая, не любимая…», — говорил Рид об Америке и жил уверенностью, что начавшаяся мировая революция захватит «стянутую сталью, жестокоблещущую мощью» Америку и разрушит этот последний оплот капиталистического рабства.

В конце апреля 1918 года Джон Рид возвращается в Соединенные Штаты. Его задерживает полиция, у него конфискуют рукописи и уникальную коллекцию материалов, на которых базируется вся его книга. Из-под ареста ему удается освободиться, но работа над книгой задержана тем, что он лишен необходимых ему материалов.

В отчаяньи он пишет Линкольну Стеффепсу: «Я до сих нор не имею возможности написать ни одного слова для величайшей в моей жизни повести и одной из величайших во всем мире. Я заперт. Может быть, вы знаете что либо относительно того, когда мои бумаги будут возвращены мне? Если я не получу их в ближайшее время, будет поздно. Мак-Миллан не издаст книгу.

Недавно я был арестован в Филадельфии за попытку произнести речь на улице, и к сентябре меня будут судить по обвинению в «побуждении к бунту, побуждении к грабежу и разбою и побуждении к мятежным суждениям» (1918 г., 9 июня).

Уже это письмо показывает, что в Америке Джон Рид попадает сразу в накаленную политическую обстановку. Страна бурлила, митинги, массовые рабочие собрания, на которых симпатии к революционной России проявляются с великой силой, прокатываются по всей стране. Нередко по нескольку раз в день Джон Рид выступает на этих собраниях. Его имя приобретает популярность, и она все ширится. Особенное значение имеют выступления Рида против интервенции, которую начала империалистическая Америка, стремясь удушить советскую революцию.

Арестами, тяжелыми штрафами реакция старается принудить его к молчанию. Но разве можно укротить бурю! «Если у нас сажают в тюрьму людей, которые протестуют против интервенции в России и защищают республику рабочих в России, я буду счастлив и горд тем, что буду привлечен к суду». Джон Рид клеймит сибирский набег американских войск, называя его «настоящей разбойничьей авантюрой», он разоблачает как преступление высадку американских войск в Архангельске.

Как известно, интервенция вызвала возмущение широких масс в Америке, что нашло живой отклик и в литературе. Мы уже упоминали нашумевший тогда роман Эптона Синклера «Джимми Хиггинс» (1919), в котором интервенция американских войск на Севере России была осуждена. Автор убедительно показал, что это преступление империалистов в одинаковой мере является преступлением против русского и против американского народов. «Джимми Хиггинс» принадлежит к самым значительным произведениям Эптона Синклера, нечасто достигавшего в своем творчестве такой силы и глубины. Его подняла так высоко волна народного возмущения.

Что же касается Джона Рида, то он все время находится в самой середине этого разбушевавшегося моря.

Когда прекратилась первая мировая война, Рид выразил создавшееся положение в сжатой формуле: «Вот теперь кончилась война, но другая война началась, и на этот раз война между двумя идеологиями». Он выступает как пламенный защитник социализма, проповедник социалистического пути для Америки, как друг Советской России.

Он разъясняет колебавшемуся Эптону Синклеру, что ни один социалист не может «сомневаться в спаянности большинства советских лидеров, в великолепии большевистской мечты и в возможности ее практического осуществления». Он ссылается на то, что он был свидетелем Октябрьской революции. «И я не мечтал, я изучал, и я исследовал…»

Он постоянно связывает в своих выступлениях судьбы русской революции и судьбы революционного движения в Америке. Как художник, оп находит для раскрытия этой связи незабываемые образы и слова.

В очерке «Социальная революция под судом» («Либерейтор», сентябрь 1918 г.), который по достоинству может быть назван образцом революционной публицистики, он описывает большой судебный процесс «Индустриальных Рабочих Мира» в Чикаго. Он разоблачает инсценировку суда над передовыми рабочими и фальшивость буржуазной демократии, которая кичится своими «свободами», а на деле прикрывает безграничную власть денег, подчинивших себе цивилизацию.

Очерк пронизывает превосходно переданный контраст между судьей Лэндисом («на долю этого человека выпала историческая роль — судить социальную революцию»), тем своим видом олицетворяющим смерть и тление, и подсудимыми — великолепной когортой людей, которым принадлежит будущее. «Что же до подсудимых, то я не думаю, чтобы когда-либо в истории Америки можно было наблюдать подобное зрелище. Их сто один человек — лесорубы, батраки, горняки, журналисты. Сто один человек, убежденные в том, что богатства мира принадлежат тем, кто их создает».

Великолепно появление подсудимых в зале. «Вот идет большой Билл Хейвуд в своей черной фетровом шляпе, накрывающей лицо, напоминающее обветренную скалу; Раль Чаплин, похожий на Джека Лондона в молодости; Редди Дорен с добродушным и энергичным лицом, с копной ярко-рыжих волос, падающих на нелепый козырек, который он всегда носит; Гаррисон Джордж, чей лоб изборожден глубокими морщинами…» И так далее. Целая портретная галерея лучших представителей американского народа.

«Во всей Америке нельзя найти другой сотни людей, которые были бы более достойны представлять социальную революцию. Все, побывавшие в этом зале, говорит: «Это больше походит на собрание, чем на суд».

Если сопоставить это полное драматизма, брызжущее энергией изображение классового сражении, развернувшегося на процессе ИРМ в Чикаго, с очерком «Война в Патерсоне», становятся наглядными и те изменения, которые произошли на истекшие годы в действительности, и изменения в творчестве Джона Рида. Вилл Хейвуд, которого мы видели в Патерсоне среди масс, только начавших пробуждаться, теперь окружен закаленными бойцами. Война классов вступила в новую, более ожесточенную фазу. И если судья Кэррол, который, не считаясь ни с чем, приговаривал к тюремному заключению забастовщиков в Патерсоне, еще оставался господином положения и его лицо еще могло казаться «умным, жестоким и неумолимым», то судья Лэндис выглядит уже иначе. У него «лицо Эндрью Джексона[5] через три года после смерти», и он ужо совсем не является господином положения в «отделанном мрамором, бронзой и строгим темным деревом» зале Федерального суда в Чикаю. В этот зал ворвалась буря, которую не может укротить никакой Лэндис.

В очерке «Социальная революция под судом» подсудимые обвиняют капиталистический строй, и их приговор беспощаден.

Вот почему так логична кажущаяся совершенно неожиданной, освещающая всю картину светом грозной молнии концовка.

«Мне, только что приехавшему из России, сцена показалась странно знакомой. Я долго вспоминал, где я уже видел все это. И внезапно меня осенило.

Судебный процесс индустриальных рабочих мира в Федеральном суде в Чикаго напоминал заседание Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета рабочих депутатов в Петрограде. И я никак по мог привыкнуть к мысли, что этих людей судят. Они держали себя независимо, не заискивая, — они были уверены в себе, решительны, мудры… как большевистский трибунал.

И на мгновенье мне показалось, что я вижу Центральный Комитет Советов Америки, который судит судью Лэндиса за… ну, скажем, за контрреволюцию».

Вот как писал Джон Рид.

Непосредственно примыкает к этому замечательному произведению социалистической литературы очерк «С Джином Дебсом в день Четвертого июля», написанный в ответ на арест выдающегося революционера. Это было выражение народной любви к нему и восхищение его мужеством. Дебс — это подлинный народный герой Америки, и в словах его: «Социализм приближается, и врагам не удастся преградить ому путь, как бы они ни старались» — была заключена мысль, овладевавшая массами.