Почему КГБ не помешало появлению сборника? Я не могу ответить на этот вопрос определенно. Возможно, там не ставили перед собой такой задачи, может быть, не сумели ее выполнить? Несомненно — знали. Я замечал машину со скучающими в ней тремя — четырьмя людьми около моего подъезда, однажды меня задержали на улице по подозрению в случившемся неподалеку ограблении, изъяли находившиеся при мне несколько страничек рукописи и в отделении милиции провели двухчасовую предупредительную беседу, угрожая суровым наказанием за антисоветскую деятельность (так они квалифицировали найденные у меня бумаги). Был проведен обыск у меня на работе. Начальнику лаборатории Вадиму Петровичу Бухарцеву приказали собрать всех сотрудников у себя в кабинете якобы для проведения собрания, а сотрудники КГБ тем временем рылись в столах и шкафах в моей комнате. Но что интересно, Вадим Петрович — убежденный коммунист, человек, преданный советской системе, по крайней мере не представлявший себе, что возможна иная, этот человек за несколько часов до начала операции вызвал меня к себе и намекнул о том, что может случиться. Он спас тем самым изрядную часть материалов сборника, которую я как раз собирался переправить из одного места в другое. В этом эпизоде содержится хотя бы отчасти ответ на поставленный выше опрос. Активных участников подготовки сборника было мало, но мы могли рассчитывать на поддержку множества людей, на помощь первого встречного. За ТЕМИ стояла вся огромная мощь государственной машины, но их подводили самые, казалось бы, надежные люди.
Остается сказать несколько слов о зарубежных изданиях сборника. Он вышел на английском, французском, немецком, итальянском, шведском языках. Мировая печать отзывалась о сборнике хвалебно. Наибольший успех выпал на долю немецкого издания, вышедшего повторным тиражом в мягкой обложке. Немалую роль в этом сыграла активная пропаганда сборника в Германии, развернутая Львом Зиновьевичем Копелевым, и предисловие, написанное Генрихом Бёллем. В издании по-английски большую помощь оказал преданный друг Андрея Дмитриевича Сахарова Эдвард Клайн. В дополнение к московскому сборнику в английский вариант вошли две статьи известных американских ученых («Сахаров и ядерные испытания» Герберта Йорка и «Права человека и научный обмен» Филиппа Хандлера) и работа Валерия Чалидзе «Андрей Сахаров и русская интеллигенция».
По-русски сборник появился в издательстве «Хроника». Эмигрантская печать не проявила к нему большого интереса. Правда, газеты «Новое русское слово», «Русская мысль» и журнал «22» напечатали несколько материалов, но «забыли» указать, что они заимствованы из «Сахаровского сборника». Другие издания не сделали и этого. Из откликов в печати мне запомнился один. 29 апреля 1982 года необычайно представительная группа эмигрантских авторов (Бродский, Буковский, Гинзбург, Горбаневская, Кузнецов, Максимов, Неизвестный) приветствовала на страницах газеты «Русская мысль» выход «Сахаровского сборника» по-итальянски. Не удивительно ли, что именно итальянское, а не немецкое, французское, английское, наконец, русское издание привлекло их благосклонное внимание? Удивительно и непонятно, и грустно, и забавно. Но сейчас все это, честно говоря, не слишком существенно.
Сегодня сборник встретится со своим настоящим читателем. Читателем, для которого важны и мысли Сахарова, и слово, сказанное о нем.
Александр Бабенышев (Сергей Максудов)
сентябрь 1990
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПОСЛЕДНИЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ
Со времени выхода в свет «Сахаровского сборника» (см. репринтную часть издания), посвященного 60-летию академика А. Д. Сахарова, прошло 10 лет. Умер Андрей Дмитриевич, не дожив до своего 70-летия и не дождавшись публикации своих «Воспоминаний». Многострадальная и великая книга эта увидела свет через полгода после его смерти. Составляя обзор поистине драматических событий последних лет жизни А. Д. Сахарова, мы старались в основном пользоваться методом цитирования, предоставляя слово в первую очередь самому Андрею Дмитриевичу.
Е. Э. Печуро
Б. Л. Альтшулер
Андрей Дмитриевич Сахаров. Горький. 1983 г.
А. Д. Сахаров и Е. Г. Боннэр. Горький. Сентябрь 1984 г.
«Мне было сказано, что я должна сделать фотографию для удостоверения ссыльной. Я решила, что мы поедем вместе в ателье и сделаем общую. Андрюша принарядился. И вот имеется наша фотография, она сделана 9 или 10 сентября 84-го года, фактически сразу после выписки… Андрей на ней отнюдь не исхудалый, потому что с конца голодовки прошло уже много времени: июнь, июль, август — больше трех месяцев. Но сказать, что он хорошо выглядит, я не могу. У него на этой фотографии какая-то несвойственная ему одутловатость» (Боннэр Е. Г. Постскриптум. Гл. 4).
А. Д. Сахаров и Е. Г. Боннэр.
Горький. 25 октября 1985 г.
Снимок сделан после окончания
полугодовой голодовки А. Д. Сахарова
23 декабря 1986 г., семь часов утра.
Встреча на Ярославском вокзале
Сыктывкар. Май 1989 г.
Андрей Дмитриевич Сахаров.
Одна из последних фотографий
1980
Горьковская повседневность
А. Д. Сахаров: «…В советской прессе о моей высылке и лишении наград было сообщено 23 января.
В Ведомостях Верховного Совета СССР был опубликован <...> Указ о лишении наград. Примечательна его дата — 8 января. По-видимому, этот Указ КГБ рассматривал как развязавший ему руки в отношении меня и разработал операцию высылки.
Как рассказывают, заседание, на котором был принят Указ, проходило в узком составе под председательством Тихонова (будущего председателя Совета Министров СССР), Брежнева не было. От КГБ докладывал Цвигун[22]…»
[1. С. 745—746][23]
«…В первые месяцы 1980 года в основном сложились внешние контуры моего положения в Горьком — с его абсолютной беззаконностью и в чем-то парадоксального. Иногда КГБ совершал новые акты беззакония, нарушая статус-кво. Очень важные события (важные и по существу, и для моего мироощущения) связаны с делом Лизы… Внутри этих контуров продолжались моя общественная деятельность и, в каких-то масштабах, попытки научной работы. <...>
Мне запрещено общаться с иностранцами и «преступными элементами». Очень скоро выяснилось, что КГБ трактует этот термин очень расширительно и по существу лишает меня возможности общаться вообще с кем-либо, кроме крайне ограниченного круга лиц. <...>
Однажды к нам проникли поговорить два мальчика-школьника. По выходе их схватили и вели «допрос» около трех часов. Мы все это время ждали у окна, когда они выйдут из опорного пункта. Один из мальчиков, наконец, вышел и махнул нам рукой, мы с облегчением поняли, что ребята не сломлены (такое иногда определяет всю жизнь!). Через месяц к нам пришли родители мальчиков, работники одного из горьковских заводов. У них были неприятности, и они пытались предъявить нам претензии, зачем мы разговаривали с их детьми. Родители сказали нам, что о поступке ребят было также сообщено в школу. <…>