Детство твое безмятежно протекало под сенью апельсинных, лимонных, гранатовых, айвовых рощ; с тех пор как Альмагро основал город Трухильо, город не покладая рук трудился и преуспевал; твоего отца, в прежние времена бывшего военачальником у Бальбоа, уважали владельцы энкомьенд и судьи, твоя мать и в шестьдесят лет была красивейшей женщиной Перу, а за тобой, девочка, жадными, ненасытными взглядами следили мужчины – белые, метисы, негры, индейцы, они шарили глазами по твоим расцветшим грудям, по твоему неистовому рту, по твоим точеным ногам, по вызывающему заду; твой отец наливался яростью, замечая их взгляды, а мать – нет, она довольно улыбалась, а более нее довольна была Митайя Уитама, тайком она еще их и подначивала, какая девочка, пальчики оближешь, а? говорила она; метис Фелипе Салкамойя грозился убить себя, если ты его не полюбишь, ты его не полюбила, и он вонзил себе в грудь кинжал в ту самую ночь, когда маски отплясывали сайнату в честь твоего пятнадцатилетия; другой метис, по имени Пабло де Альвин, чуть не стал твоим возлюбленным, так, что ты опомниться не успела, в тени рожковых деревьев он приникал к тебе в неиссякающем поцелуе, от тех поцелуев бедняга Пабло де Альвин едва не терял сознание; я говорю бедняга, ибо о том прознал твой отец, пригрозил ему смертью, и бедняга на крыльях смертельного страха перенесся в Чили; Митайя Уитама при свете коптилки делилась с тобой воспоминаниями; Мое тело знало многих мужчин, девочка, Нет на свете ничего нежнее крепкой мужской плоти, девочка, Нет ничего слаще, чем чувствовать, как входит в тебя мужчина, девочка, как слышать его частое тяжелое дыхание над собой, девочка, Ты еще красивее, чем была твоя мать, говорила Митайя Уитама, когда не было рядом твоей матери; и тут дон Педро де Арко влюбился в тебя, твоя мать сообщила тебе о том, озабоченно вздыхая, она знала, что тебе не удастся полюбить его, и знала, что не позволено отказывать столь благородному сеньору, дон Педро де Арко был другом вице-короля и хозяином половины долины Чиакама, на его хлебных полях трудились три мельницы, а на его тростниковых плантациях дымил спиртовой заводик, дон Педро де Арко был волосат и сед, как белая лама, тебе было восемнадцать лет, когда вас обвенчали, обряд совершал епископ, ибо в те времена в Трухильо уже был епископ, и коррехидор, и два монастыря, епископ пробормотал молитвы на латыни, и твоя мать танцевала катаури, в тот день она танцевала последний раз в жизни; ты потеряла девственность в первую брачную ночь, как и велено божеским законом, и потом жаловалась Митайе Уитаме, как тебе было больно; Тебе было больно потому, что ты не влюблена, Влюбленным женщинам тоже бывает больно, но они не жалуются, сказала Митайя Уитама; и после замужества все мужчины, включая епископа и коррехидора, сверлили тебя взглядами похотливых жеребцов; Это потому, что ты самая красивая женщина в Перу, объясняла твоя мать, а Митайя Уитама хотела знать одно, хорошо ли взял тебя Педро де Арко; испанцы и метисы не смыкали ночами глаз, воображая тебя обнаженной, но никто из них не отваживался сказать тебе об этом, отважился в конце концов дворянин Франсиско де Мендоса, племянник вице-короля Уртадр де Мендосы, который прибыл в Трухильо по военным делам; в разгар шумного праздника дон Франсиско де Мендоса приблизился к тебе и зашептал непристойности, что тебя напугало, как-то вечером он рукою дерзко сжал твою грудь, а в другой раз прошептал из-за веера, что твой голос возбуждает самые мужские части его тела; а потом дон Педро де Арко, твой муж, уехал из города по своим мучным и сахарным делам, Митайя Уитама открыла дону Франсиско де Мендосе ворота твоего дома, он прыгнул в окно весь в каплях дождя, он так долго сдерживал желание, что на первый раз удовольствие длилось один краткий миг; но немного погодя он снова собрался с силами и грубо пронзил тебя до самой глуби, последний раз он овладел тобой, когда дождь уже кончился и заря разгоняла тучи; Он хорошо взял тебя, девочка? с тревогой спросила Митайя Уитама, и ты не знала, что ответить; донья Инес, душа моя, ты забыла, что Трухильо – завистливый, злоязычный городишко, стали шептаться о том, как смотрит на тебя дон Франсиско, о любви, что заставляла дона Франсиско стоять с поникшей головой перед запертыми балконами твоего дома, слухи долетели до Сиудад-де-лос-Рейес, достигли ушей вице-короля; дон Андрее Уртадо де Мендоса, разъярившись, повелел племяннику тотчас же отплыть в Испанию, так ему и не выпало больше ни одной ночи в Трухильо, кроме той, когда ты трижды отдалась ему; твой муж дон Педро де Арко воротился домой, сотрясаемый кашлем, кашель бил его так, что вы ночи напролет не могли сомкнуть глаз, ему не давала спать болезнь, а тебе – думы; не прошло и четырех месяцев, как твой муж исповедался и помер, ты же, с ног до головы в трауре, грустно бродила по коридорам; Ты самая красивая вдова в Перу, говорила твоя мать; Придет день, и найдется мужчина, который возьмет тебя так, как ты того заслуживаешь, говорила Митайя Уитама.

Когда в Гуанчако бросил якорь корабль, на котором прибыл дон Педро де Урсуа, ты еще носила траур, твой муж Педро де Арко умер три года назад, твоего отца дона Бласа де Атьенсу унесла оспа прошлым ноябрем, твоя мать Честан Ксефкуин вдруг сдалась старости и, напевая мрачные индейские напевы, затворилась в самых темных покоях. Митайя Уитама была того же возраста, что и твоя мать, но еще продолжала сражаться с годами, Митайя Уитама рассказывала тебе странные легенды, которых ты от нее никогда раньше не слыхала, легенды о противоестественной любовной страсти и колдовстве, которые бросали брата в объятия сестры на берегу лагуны, о гигантских корнях, которые превращались в фаллосы, и о фаллосах, которые превращались в утесы, посреди рассказа Митайя Уитама прикрывала глаза и погружалась в воспоминания; в один прекрасный день в Трухильо прибыл дон Педро де Урсуа, писцы говорили, что он перебил триста индейцев в Новой Гранаде и двести негров в Панаме, говорили, что вице-король маркиз де Каньете назначил его предводителем похода в Омагуас, пренебрегши различными могущественными сеньорами, которые желали возглавить это великое предприятие; ни одна из этих сплетен или правдивых историй не тронула тебя, Инес де Атьенса, а тронула тебя его рыжая борода цвета кукурузного початка, его гордый, как у небесного архангела, профиль, его решительная поступь солдата, уверенного в своей сноровке, радость, которую излучала его улыбка, и мужественная красноречивость рук под стать его речам, его слава удачливого и неболтливого покорителя женских сердец; дон Педро де Урсуа, едва увидев тебя, уже знал, что должно произойти между вами, он прибыл в Трухильо собирать средства на поход, обещать грядущие губернаторства, грядущие епископства, грядущие горы золота в обмен на жалкие тысячи песо наличными; все имущество дона Педро де Урсуа состояло из одежды на нем и коня под ним, он познакомился с тобой в четверг на празднике Тела Христова в доме дона Лоренсо Альборноса, инспектора святой матери-церкви, неутомимого сборщика церковных податей и десятин, представителя его святейшества папы; дон Педро де Урсуа говорил тебе об изумрудах чистейшей воды, которые отнимают у земли индейцы племени мусо, ты его не слушала, а смотрела, как искрятся его глаза, восхищалась нарядом из сеговийского сукна, воротником из фламандских кружев, которые были на бравом командире; неожиданно дон Педро де Урсуа спросил, пойдешь ли ты в субботу в церковь, и ты ему ответила, что пойдешь к девяти в собор святого Доминго, и, покраснев, улыбнулась; домой ты вернулась с горящими щеками, и Митайе Уитаме не нужно было ни о чем тебя спрашивать. В любви женщина испытывает наслаждение как викунья, а страдает как сука, только и сказала вполголоса Митайя Уитама, это была уже не та Митайя Уитама, которая, бывало, подталкивала тебя к мужчинам в постель; в субботу в девять дон Педро де Урсуа уже стоял меж колонн собора, ты пришла с Митайей Уитамой и прошла мимо, почти не глянув на него, хотя и осязала, слышала, чувствовала его присутствие; когда служба окончилась и стали выходить из церкви, дон Педро де Урсуа пристроился в лад к твоим шагам и вы пошли вместе, ты не знала куда, злобный и любопытный Трухильо следил за вами, Митайя Уитама понемногу отстала, дон Педро де Урсуа вынул из своей сумы ключ и отпер дверь дома, который он снимал; не забывай, Инес де Атьенса, что честной вдове вроде тебя заказано переступать порог дома красивого и одинокого кавалера, весь Трухильо подглядывает за вами из замочных скважин и оконных жалюзи; дон Педро де Урсуа легонько подталкивает тебя за плечи, и ты, высоко держа голову, входишь в пошлую неуютную комнату, темные жесткие стулья с кожаными сиденьями, прибитыми гвоздями, посредине стол под вышитой скатертью, как можно жить в доме, где нет ни листочка зелени, где нет даже запаха левкоев?; дон Педро де Урсуа, который не сказал тебе еще ни словечка любви, обнял тебя и поцеловал в губы, и ты поцеловала его так, словно вы уже целую жизнь любовники, он, как маленькую девочку, за руку, отвел тебя в комнату, где во всей своей белизне дерзко раскинулась постель, в этой самой постели он спал с другими, может быть, вчера ночью он забавлялся в ней с любовницей; не думая об этом или думая только об этом, ты серьезно, словно выполняя ритуальный обряд, сняла одежды, он остолбенел, завороженный сверканием твой кожи, пошел закрыть окно, чтобы на тебя не падало столько света, ты не заметила, как он разделся, только почувствовала вдруг его жаркие руки на твоих грудях, они заскользили вниз по округлости бедер, потом вернулись на средину и остановились на твоем трепещущем животе, ты почувствовала близость его губ, которые искали твои губы, и нашли их, влажные и неистовые, а потом вы стали единой плотью, вот тогда-то он в первый раз сказал, что любит тебя, сказал, когда его тело и твое уже следовали в такт влажной музыке, которая нигде не звучала, когда его и твое взорвались подобно и одновременно, извергнув самое первозданное и сокровенное, и вы содрогнулись в единородном стоне покорности и торжества, такого наслаждения ты никогда не испытывала, Инес де Атьенса; Инес де Атьенса, ты выходишь на улицу, уже смеркается, и весь Трухильо вылез в двери поглядеть, как ты идешь. Митайя Уитама возвращается домой вместе с тобою, возвращается не разжимая губ, голос не дает ей спросить, хорошо ли взял тебя Педро де Урсуа, бедняжка Митайя Уитама плачет.