Как только забрезжил рассвет, я, старший политрук Щербина и назначенный начальником штаба нашей группы лейтенант Касимов в сопровождении нескольких бойцов отправились в подразделения. Обход начали с самого дальнего, которым командовал выздоровевший после ранения лейтенант Коновалов. Связь с ним да и с некоторыми другими была пока довольно примитивная и ненадежная. Разумеется, мы могли бы все роты первого эшелона обеспечить радиостанциями, хотя их в то время и не хватало. Но, откровенно говоря, не предполагали, что придется так долго ждать остальную часть десанта. Вот и прибегли теперь к таким способам связи, как ракетная сигнализация, посылка лыжников...

По глубоким сугробам не больно разгонишься, да еще с такой выкладкой, как у нас. Когда достигли берега Большой Сестры, все изрядно устали. Решили передохнуть. Только расположились в кустарнике, как услышали два глухих взрыва, вслед за ними — короткие очереди автоматов. По звуку определили — огонь ведут пистолеты-пулеметы Шпагина. Поспешили на выстрелы. Лыжи цеплялись за скрытые под снегом переплетения веток, густые заросли мешали движению. Кое-как выбрались из этой ловушки.

В редколесье увидели фигуры перебегающих от дерева к дереву десантников. Они атаковали вражескую автоколонну. Мы присоединились к ним.

Одетые в белые маскировочные халаты, незаметно приблизились к неприятельским машинам. Стреляли прицельно: экономили патроны.

Показывая на дорогу, командир взвода старшина Андрей Гришин воскликнул:

— Смотрите!..

В голове колонны автомобилей шли два танка. Один из них разворачивал орудие в нашу сторону. Загремели выстрелы. К счастью, снаряды разорвались в стороне и не нанесли нам никакого урона.

Парашютистам удалось поджечь несколько грузовиков. Они остановились и застопорили движение. Видимо решив отогнать нас, гитлеровцы начали разворачиваться. Их минометчики повели огонь по лесной опушке, где мы находились всего несколько минут назад.

Заставив противника втянуться в бой, мы отошли к лесу и заскользили по снежной целине, параллельно шоссе. Намного опередив немцев, остановились, устроили засаду. Ждать пришлось долго.

Ребята даже начали шутить:

— Вот как залегли германы — тягачами теперь, наверно, поднимают каждого.

— А может, до сих пор по лесу палят?

Наконец колонна показалась на дороге. Пробиваясь сквозь снежные заносы, она еле-еле ползла. Когда приблизилась к нам метров на двести, я взял у Гришина ракетницу и выстрелил. Красный шарик, шипя и оставляя за собой огненный хвост, взметнулся над лесом. Прозвучали первые хлопки наших снайперов. Их дружно поддержали автоматчики. Головная машина, потеряв управление, встала поперек проезжей части. На нее налетели ехавшие сзади. До нас донесся треск, послышались крики раненых. Образовался затор. Вражеские солдаты начали выпрыгивать из кузовов и прятаться за колеса, зарываться в снег. Офицеры пытались организовать оборону, но не сумели подавить поднявшуюся панику.

Примерно через четверть часа колонна была разгромлена. Уйти удалось лишь нескольким вездеходам. На месте осталось восемнадцать автомобилей и свыше полусотни гитлеровцев.

Мы подошли к чадящим остаткам. Кто-то из ребят предложил заминировать уцелевший транспорт. Старшина Гришин поддержал бойца:

— Не последние здесь прошли. Обязательно еще будут драпать...

Я не стал возражать, и мины были установлены. После этого тронулись в обратный путь. Когда возбуждение постепенно прошло, начала сказываться усталость. Мне очень хотелось спать. Да и другим, видимо, тоже. Парашютисты все чаще спотыкались, падали. Надо было передохнуть. Углубились в лес, разгребли снег, набрали веток для костра. Только собрались разжечь, как часовой подал сигнал тревоги. Все взялись за оружие. Откуда-то донеслось конское ржание. Еще через некоторое время уже совсем близко заскрипел снег, зашуршали кусты, и на небольшую полянку, ведя на поводу лошадей, вышли три наших хлопца. Увидев меня, один из них доложил:

— Товарищ майор, нас послал к вам старший политрук на подмогу.

— А лошади откуда?

— Трофеи, — улыбнулся боец. — На буксир хотим вас взять.

Задолго до войны я служил в Приморье, был командиром взвода конной разведки на границе. Служба нелегкая, беспокойная. Часто приходилось гоняться за нарушителями, совершать марш-броски, буксируя лыжников. Теперь сам оказался за хвостом коня. Кавалерии я изменил еще в 1931 году. Случилось это так. Однажды, вернувшись с очередного объезда своего участка и доложив дежурному по штабу свои наблюдения, спросил его:

— Разрешите идти?

— Да, — коротко ответил тот и протянул мне свежий номер нашей армейской «Тревоги».

Не выходя из помещения, я пробежал глазами по страницам. Мое внимание привлек крупно набранный заголовок-призыв «Комсомолец, на самолет!». Стал читать обращение к молодежи. Дежурный заметил это и улыбнулся:

— В небо захотелось? Валяй подавай рапорт. Есть приказ наркома добровольцев направлять в авиационные училища.

Эта реплика натолкнула меня на мысль: «А может, и правда податься в летчики?» Подумал, подумал и написал рапорт. Прочитав его, командир полка Иван Павлович Шевчук, в прошлом известный на Дальнем Востоке партизанский вожак, сказал с обидой:

— Значит, решил сменять коня на самолет? Смотри не прогадай!

Я понимал старого конника. Но что поделаешь, воздушный океан тянул сильнее. И я не ошибся: с тех пор и поныне верен ему.

Приладив к седлам парашютные стропы и держась за них, мы тронулись в путь. Передвигаться таким способом было куда легче.

На командный пункт отряда добрались быстро. Там нас первым делом накормили. Лейтенант Касимов доложил, что десантники встретились с партизанами. Начальник штаба подал знак, и ко мне подошли несколько мужчин в гражданской одежде. Старшим у них, судя по всему, был небритый человек, возраст которого я тогда не смог определить. От мороза у него распухло лицо, потрескались до крови губы, и он то и дело облизывал их. На груди — немецкий автомат.

— Вы командир десантного отряда? — спросил он. Я кивнул. Спросивший протянул потрепанное удостоверение личности:

— Я капитан Седов...

Волнуясь и от этого торопясь и часто сбиваясь, он поведал о себе и своих товарищах. Я узнал, что он служил в инженерной части, располагавшейся между Оршей и Смоленском. Саперам, которыми Седов командовал, было приказано взрывать мосты на шоссе Минск — Москва. Пока они этим занимались, немцы прорвались на других направлениях, и Седов со своими бойцами очутился во вражеском тылу. Воины перешли к партизанским методам борьбы. Днем и ночью, группами и в одиночку они пускали под откос поезда, взрывали мосты, нарушали линии связи. В стычках с противником, от холода и голода многие из них погибли. Сейчас в подразделении насчитывалось всего двадцать два человека.

— Нам было очень трудно, — говорил Седов, — но никто из нас ни на минуту не терял веры в то, что наша армия вернется. Вы не думайте... документы все при нас... и военные, и партийные, и комсомольские... А не по форме — так это оттого, что начали воевать летом, а теперь зима. На вещевом довольствии, сами понимаете, нигде не состояли...

Седов сказал, что видел, как высаживался десант. Он и его люди отыскали три мешка с боеприпасами, сброшенные на парашютах, и передали их старшему лейтенанту Анатолию Левенцу, тот направил Седова ко мне. Капитан показал место, где саперы хранят трофейные мины, автоматы, патроны, передал нам немецкие штабные бумаги, захваченные в разное время, — их набралось — ни много ни мало — целый вещевой мешок. Среди них были и такие, которые касались проводимой фашистами операции «Ольденбург». Эти данные мы переправили по назначению.

Передо мной встал вопрос: включить группу Седова в состав отряда или проводить за линию фронта? Сначала решил к себе ее не брать. Седов воспринял это как недоверие к нему и его товарищам.

— Пошлите на любое дело, поручите что угодно, только дайте нам возможность сражаться, выполнять приказы, а не быть снова оторванными от войск.