— Виталий Родионович? — Толстоватый повернулся ко мне, но я покачал головой.
— Если бы эта просьба была озвучена в день визита поручников в мой дом, я бы может и согласился. Но сейчас… Слишком много неприятностей принесла мне и моей семье пьяная несдержанность их доверителя.
— Мы вынуждены отклонить ваше предложение. — Развел руками Вент Мирославич, и его собеседник невозмутимо кивнул.
— Что ж, тогда, прошу в круг. — Поручник кивнул в сторону площадки для хольмганга.
Мой противник сегодня выглядел куда презентабельнее, чем два месяца назад, на катке. Щеголеватый подтянутый господин, лет тридцати. Судя по движениям, довольно спортивный… Я прищурился, наблюдая, как, скинув пальто и сюртук, он стал разминаться. Уж больно знакомая картинка. А вспомнив, где я видел такие характерные движения, не удержал улыбки. Впрочем, похоже, никто этого не заметил. Разве что, Толстоватый, глядя на крутящего кистями рук и притопывающего на месте дуэлянта, хмурился, явно пытась вспомнить, что именно ему это напоминает. Ну — ну… Интересно, сколько времени понадобится моему другу, чтобы узнать манеру Бережного? Уж больно характерные движения…
Сабля у каждого своя. Поручники лишь проверяют чистоту клинков и отсутствие наговоров. Ну, с этим у моего оружия полный порядок… в том смысле, что ничего подобного искомому на нем нет. Да что там наговоры? На моей сабле и украшений — то нет, не люблю я их. Честная сталь, и ничего больше.
А вот у противника сабелька непростая. Богато изукрашеный золоченый эфес, в котором поблескивают драгоценные камни, тонкая гравировка на клинке… Он драться собрался, или хвастаться?!
Хм… Ладно, его дело. Я скинул свою шинель, а сверху на нее лег китель парадного вицмундира… Да, невежливо. По существующим правилам хорошего тона, я должен был бы явиться на хольмганг в штатском, но… О каком хорошем тоне и уважении к противнику здесь можно говорить?! Я пришел, чтобы хорошенько проучить урода, и мне совершенно неважно, пытался он ударить моего малолетнего сына, потому что был пьян, или для того, чтобы спровоцировать ту самую информационную войну. И в том и в другом случае, мой противник повел себя как последний мерзавец, и оказывать ему принятые традициями хольмганга знаки уважения, я не собираюсь. К тому же, сегодня, к одинадцати утра меня ждет секретарь Государева кабинета. И, поскольку встреча назначена в кремле, выглядеть я должен соответственно. Так что, пусть франт скрипит зубами и терпит.
Приняв у Толстоватого свою саблю, я делаю пару взмахов и, чувствуя в руке давно ставшую привычной тяжесть холодного оружия, иду в центр круга. А через секунду, ко мне присоединяется и противник. Его губы кривятся в усмешке, вздергивая жидкие, но старательно нафабренные усы и демонстрируя крупные желтоватые зубы. Вот только, надолго ли…
Долго и низко тянется возглас поручников: «на — а–ача-а — а–али-и-и»… Со свистом взлетают клинки, сверкая на морозном солнце, короткий скрежет столкнувшейся стали, и мы дружно откатываемся друг от друга. А франт быстр!
Кружимся, время от времени вспарывая воздух изогнутыми клинками, сходимся ближе… места резко становится меньше, и уже невозможно уйти от удара, можно только блокировать его. И снова сталь скрежещет о сталь, не позволяя острому лезвию коснуться кожи. Атака! Отход, атака! Парень молод, и в великолепной форме. Он может прыгать так еще долго, и не факт, что я выдержу его темп, а значит… значит, бой надо прекращать как можно быстрее!
Ухожу от очередного резкого удара, разрывая дистанцию, внимательно наблюдаю за двинувшимся по кругу противником. Взор заполняет красная муть и, уловив момент его следующего шага, срываюсь в атаку. Он успевает… почти успевает! Нога, только что искавшая опору справа, уходит назад, оружие взлетает вверх в попытке выставить блок. Скручиваю тело тугой пружиной, сабля моментально перекочёвывает в левую руку, прыжок в сторону, разворот корпуса… и падающий сверху клинок чисто смахивает руку не успевшего перестроиться противника. На все про все понадобилось меньше секунды, а отрубленная кисть франта уже падает наземь, все еще сжимая эфес. И изящно гравированный клинок звенит на мерзлом грунте, по твердости мало уступающем бетону. Песка здесь, нынче нет.
Сжимающий кровотчащую культю, противник падает следом за своим оружием. Шок? Похоже на то. Но подходить к бывшему франту не тороплюсь. Тем более, что в круг уже ворвались поручники и предусмотрительно доставленный ими доктор.
— Виталий Родионович, все в порядке? — Оказавшись рядом, Толстоватый моментально вывернул из моей подрагивающей руки окровавленную саблю и, получив в ответ кивок, облегченно вздохнул. Одним коротким движением вытерев клинок своим белоснежным платком, Вент Мирославич, по существующему обычаю, отдал заалевший кусок дорогой ткани поручнику франта… Я усмехнулся.
— Что такое, друг мой? — Приподнял бровь полковник, заметив мою улыбку.
— Представляете, Вент Мирославич, я только сейчас понял, что за прошедшие два месяца, так и не удосужился узнать, как зовут человека, с которым мне сегодня пришлось выйти в круг. — Не прекращая ухмыляться, протянул я. Толстоватый же, в ответ, лишь покачал головой. После чего всмотрелся в мои глаза и вздохнул.
— Знаете, Виталий Родионович, я думаю, вы не станете возражать, если перед визитом в кремль, мы наведаемся к Гавру? Вам явно стоит прийти в себя. — Покачал головой полковник… и я с удивлением понял, что он прав. Казалось бы, бой длился меньше четверти часа, я не получил ни одного ранения, но при этом чувствовал себя вымотавшимся до предела. Причем не столько физически, сколько морально. Взглянув на свои все еще нервно подрагивающие руки, я вздохнул и, кивнув, позволил Толстоватому запихнуть меня на заднее сиденье моего собственного авто, где и задремал, кажется, еще до того, как Вент Мирославич завел двигатель.
Проснулся я, аккурат в тот момент, когда полковник остановил машину у входа в ресторан. И, к моему величайшему удивлению, чувствовал я себя куда лучше, чем даже до хольмганга. Руки перестали дрожать, тело распирала невесть откуда взявшаяся энергия, голова вдруг стала легкой, а сознание абсолютно ясным. И я почувствовал голод… точнее, жор!
Накинув под изумленным взглядом швейцара свой китель, я аккуратно застегнул его на все пуговицы и, получив от Толстоватого кивок, мол, «все в порядке, выглядишь вполне прилично», двинулся навстречу еде.
Впрочем, тяга к прекрасному, в смысле, к блюдам знаменитого на весь Хольмград фламандца, не смогла перебить требования сердца, и первое, что я сделал, едва распорядитель оставил нас с Толстоватым за выбранным столом, написал записку для Лады. Как бы женушка не делала вид, что абсолютно уверена в моей победе на хольмганг, все же успокоить ее надо.
Подозвав официанта, я вручил ему записку и тот клятвенно пообещал, что письмо будет доставлено адресату не позднее, чем через полчаса. Вот и замечательно. А теперь, можно и поесть.
Толстоватый наблюдал за тем, как я планомерно уничтожаю все приносимые блюда, с видом довольной бабушки, наконец, усадившей непоседу — внука за стол, и заставившей его съесть тарелку супа.
А потом был визит в кремль, куда, правда, полковник ехать отказался. И встреча с Эдуардом Станиславичем Рейн — Виленским, добрых полчаса переливавшим из пустого в порожнее, а потом, резко, без перехода, «выстрелившим» мне в лоб…
— Государь пересмотрел свое мнение о работе господина Абаева… и принял решение, отправить в Каменград для устроения нового училища, более опытного и знающего человека. Другими словами, поздравляю вас новым назначением и чином, Виталий Родионович. — Вот так.
Глава 5. И где награда для меня, и где засада на меня…
Новость, вываленную на меня Рейн — Виленским, наверное, можно было бы назвать сногсшибательной. Да к черту! Она и была таковой… Хотя, услышав о предстоящей поездке и немного смирившись с ней, я не мог не отметить, что это был вполне ожидаемый ход со стороны Государя. А что? Ведь, это естественно. Опала есть? Есть. Дурная, пусть и незаслуженная слава, вкупе с осуждением общества, тоже в наличии. Ну, а раз сам не сообразил смыться из столицы, гонимый всеобщим презрением, пришлось Его величеству, как внимательному сюзерену, позаботиться об удалении одного непонятливого подданного подальше от себя и столичных искусов. Вроде как, и наказание, и забота о непутевом, но, временами, весьма полезном вассале. Впрочем, все это, разумеется, сарказм и ирония, а на деле…