Однажды он взялся за какую-то большую вещь; собирался, если получится, преподнести ее дому принца Арисугава, то есть своей родне по материнской линии. Однако законченная работа ему не понравилась, и Ёсинобу через несколько дней стал ее распускать. Домочадцы попытались было его отговорить: «Хорошо, Вам не нравится… Но, может быть, понравится другим? Почему бы не оставить все так, как есть?»

Но Ёсинобу в ответ только качал головой: после смерти люди станут судить по этой вещи о его работе, а вот этого-то он допустить не может. «Но почему? Это всего лишь вышивка!» – недоумевали домашние. Однако Ёсинобу всегда смотрел на себя глазами будущих историков. Ведь что они могут подумать: «Представляете – вот эту безделицу сделал Ёсинобу. И она ему нравилась! Вот умора!» Нет уж, лучше ее уничтожить!..

Со своими бывшими вассалами Ёсинобу никогда не встречался, потому что при встрече с собеседником нужно о чем-то говорить, а Ёсинобу очень не хотел, чтобы его слова повторяли – и искажали! – другие. Поэтому изо всех своих старых знакомых он виделся только с Сибусава Эйитиро, бывшим вассалом дома Хитоцубаси, да получившим графский титул Кацу Кайсю, который стал своего рода гарантом Ёсинобу и поддерживал связь между ним и правительством императора Мэйдзи.

Когда примерно через десять лет после реставрации Мэйдзи, в 1877 году, Сибусава Эйитиро пришел к нему вместе с Нагаи Наомунэ, бывшим Главным инспектором, который во время пребывания Ёсинобу в Киото был его личным секретарем, то Ёсинобу с Сибусава встретился, а с Нагаи – нет. Объяснялось это тем, что Сибусава к тому времени уже стал вольным предпринимателем и не занимал никаких официальных должностей, тогда как Нагаи был исполнительным секретарем Палаты советников[134] и, стало быть, служил новым властям. Наверное, Ёсинобу хотел таким образом избежать контактов с правительственными структурами – ведь эти контакты тоже могли неправильно истолковать.

– Неужели ему нечего вспомнить? – впервые удивился в тот раз Нагаи. Ведь после того, как в Киото погиб Хара Итиносин, Нагаи не только занимал важные посты в бакуфу, но и стал ближайшим советником Ёсинобу! Он многое сделал для него и после передачи власти императору, когда Ёсинобу вернулся в Эдо, а оставленный им замок в Осака без борьбы попал в руки правительственных войск… И пожелай сейчас Ёсинобу вспомнить о делах давно минувших дней, не было бы у него лучших собеседников, чем Итакура Кацукиё, бывший правитель Ига, да он, Нагаи Наомунэ!

Но Ёсинобу с ними разговаривать боялся. Ведь если бы такой разговор состоялся, то он неминуемо вылился бы в обмен обвинениями. А Ёсинобу опасался, что об этом могут узнать посторонние, и это может вызвать какое-то недовольство в обществе. Поэтому он и не встречался ни с кем, кроме Сибусава и Кацу.

Не встретился он и с Сюнгаку, когда тот после реставрации Мэйдзи получил назначение на один из самых высоких постов в новом правительстве и проездом из Киото в Токио[135] остановился в Сидзуока. Впрочем, и сам Сюнгаку, который тонко чувствовал веяния времени, тоже не горел желанием встречаться с Ёсинобу. Да и многие другие бывшие соратники Ёсинобу, которые теперь часто курсировали между Киото и Токио, старались не останавливаться в Сидзуока, чтобы не давать повода к ненужным разговорам.

Ёсинобу это даже радовало: он старался иметь как можно меньше общего с окружающим миром и более всего на свете хотел, чтобы его оставили в покое.

Нагаи Наомунэ в целом понимал позицию Ёсинобу, но одного понять не мог – как это человек может жить без воспоминаний. Однако он знал и то, что осевшие в Сидзуока бывшие сторонники сёгуната были, мягко говоря, невысокого мнения о Ёсинобу. Не так давно новое японское правительство положило дому Токугава жалованье в 700 тысяч коку, объявило главой дома юного Камэносукэ из семейства Таясу и переселило его из Эдо в Сидзуока. За главой дома Токугава в Сидзуока последовали более пяти тысяч бывших вассалов бакуфу. Они перебрались туда, несмотря на то, что на новом месте им не платили жалованья, несмотря на то, что им приходилось селиться в обычных домах горожан и крестьян и вести буквально нищенское существование. И когда на глазах этих переселенцев обожавший новомодные штучки Ёсинобу там и сям мелькал в городе на велосипеде… «Нет сердца у высокородных…» – шептались за его спиной бывшие вассалы бывшего сёгуна.

«Да, похоже, в этом благородном семействе растеряли простые человеческие чувства, – Нагаи тоже пришел к такому выводу после того, как издалека приехал в Сидзуока только для того, чтобы ему указали на дверь. – По крайней мере, если и есть у бывшего сёгуна душа, то устроена она как-то иначе, нежели у простых смертных…»

Ёсинобу пробыл в ссылке в Сидзуока более тридцати лет. Сначала он жил в особняке одного из бывших чиновников, но в двадцать первом году Мэйдзи (1888 году) в сотне метров от его дома построили железнодорожную станцию, и Ёсинобу переехал в более тихий район города. Кажется, он делал все для того, чтобы избегать людей…

За это время у него родилось множество детей. Иногда создается такое впечатление, что в ссылке он сосредоточился исключительно на продолжении рода и выказал в этом деле редкую резвость. В четвертом году Мэйдзи (1871 год) практически одновременно родились первый и второй сыновья. Через год они умерли, но родился третий. Еще через год третий сын умер, но родилась старшая дочь. Естественно, матери у детей были разные. Совершеннолетия достиг 21 ребенок Ёсинобу: десять мальчиков и одиннадцать девочек…

В тридцатом году Мэйдзи (1897 году), когда Ёсинобу исполнился шестьдесят один год, в его особняк проникли два вора (в то время еще совсем юнцы), которые взломали кладовую и унесли часть ценных вещей, принадлежавших дому Токугава. Их быстро поймали, но Ёсинобу после случившегося уже не мог жить в этом доме и в ноябре 1897 года переехал в Токио, в район Сугамо, впервые после реставрации Мэйдзи став столичным жителем.

Он по-прежнему собирался вести тихую и уединенную жизнь. Принц Арисугава, который очень сострадал своему родственнику, много раз пытался пригласить Ёсинобу во дворец и даже написал ему в письме: «Почему, переехав в Токио, Вы избегаете появляться при дворе?» Но Ёсинобу от приглашений отказывался, отвечая, что «в свое время я был заклеймен как бунтовщик и враг трона, и хотя позднее меня, можно сказать, помиловали, я и сейчас веду жизнь затворника, и потому, с Вашего позволения, при дворе появляться не намерен».

Арисугава так и не понял причину столь сильной озлобленности Ёсинобу. А, может быть, и наоборот – понял самую ее суть. Ведь как обстояло дело? С точки зрения принца, Ёсинобу был очень озабочен тем, что его до сих пор считают врагом трона. Конечно, формально так оно и было. Но у Ёсинобу который, кстати сказать, сам, добровольно передал всю власть императору и только после этого был объявлен его врагом, имелись и другие, более глубокие причины для враждебности. Проще говоря, он был зол не столько на императорский двор, сколько на господ Окубо и Сайго из клана Сацума.

Напомним, что Ёсинобу неоднократно говорил своим соратникам: «Люди Тёсю с самого начала открыто выступали против бакуфу, и потому меня это не особенно волновало. Иное дело – Сацума. Сначала были на стороне бакуфу, вместе громили Тёсю, но чуть ситуация изменилась – и вот они уже на словах поддерживают бакуфу, а за его спиной плетут интриги, пытаются обвести сёгуна вокруг пальца!» Естественно, эти слова Ёсинобу рано или поздно доходили и до императорского дворца.

Полагая, что и нынешний отказ Ёсинобу прибыть во дворец связан с его давней злобой на клан Сацума, принц снова обратился к Ёсинобу: «С тех пор, как погибли эти люди (имелись в виду Окубо и Сайго), прошло уже более двадцати лет[136]. Теперь все это дела давно минувших дней, и многих из их участников уже давно нет в живых. Так нужно ли говорить о них до скончания века?..»