Вечером в барак пришла совхозная бригадирша и спросила, кто пойдёт до утра сторожить вертолёт. Я человек ночной и потому вызвался. Выходя, пошутил: «Ребята, завтра он нам мешать не будет».
Пришли на лужайку, которая служила посадочной площадкой. Ждали, ждали, его нет. Горючее у него давно кончилось. Механик предположил: сел у реки, пилот купается после рабочего дня.
Вдруг прикатил белый «Москвич», аж покосившийся от перегруза. Из него посыпались бабы и закричали: вертолёт лежит на поле!
Мы вскочили в грузовик и помчались. Ещё издали увидели вертолёт на боку, штанга торчала вверх. Все лопасти обломаны, кроме одной маленькой на заднем винте, куски валялись вокруг. Поблизости – водяная пушка, возле неё мужичок в плащ-палатке до земли.
Прихрамывавший пилот рассказал, что эта пушка поливала капустное поле. А он заходил на ту же капусту. И попал на струю. Представляю, какой был скрежет и грохот, когда машина била лопастями по земле. Дверь оказалась внизу, пилот с перепугу вылез через форточку шириной в ладонь.
Всю ночь я сторожил, сидя в бензовозе. Подростки из села приходили посмотреть. Заяц прибегал на капусту.
Вернувшись утром в барак, я объявил: «Ребята, я слово сдержал». По расчёту времени получалось, что катастрофа произошла, как только я сказал: завтра вертолёт мешать не будет.
Через годы все мы подевались кто куда, и я думал, свидетелей теперь не найти, никто не помнит этого случая. Но зашёл в издательство к художнику Константину Фадину, он встретил словами: «Пришёл вертолёты сбивать?».
"Зиз"
Паренёк лет семнадцати промчался по коридору районной газеты и в конце толкнул дверь. Видно, ему всё равно было, в какую дверь стучаться. А эта оказалась заперта. Увидев меня, сидевшего у стола в стороне, он торопливо спросил:
– Где тут отдел песен?
Мне послышалось "отдел писем". Я сказал:
– Давай сюда.
Он подбежал и уточнил:
– Песни сюда отдавать?
– А, песни? Песни тоже сюда.
Рубашка у него была расстёгнута, он казался немного не в себе.
– А напечатаете?
– Посмотрим – если хорошая...
– Хоро-ошая! Её поют.
– Музыку тоже сам сочинил?
– Нет... Музыки нет.
– А как же поют?
– Ну, так уж. Вот так, – он было запел.
– Может, это не песня, стихотворение?
– Может, стихотворение, – согласился он, как видно, не чувствуя себя уверенно в теории.
– Ну, давай песню.
– А у меня её нет.
– Как же ты принёс?
– Я могу списать. Сейчас...
Он повернулся и побежал, толкаясь в разные двери, спросил где-то авторучку и вернулся. Школьная тетрадка у него была в руках. Он сел к столу и принялся строчить.
Время от времени я поглядывал: он писал, высунув язык, и заполнил одну страницу, вторую... На третьей остановился и отдал текст мне.
Оказалось, песня не такая уж длинная, просто на строке у него помещалось не больше двух-трёх слов. Речь в песне шла о том, что "у тебя на ресницах серебрятся снежинки, только нас разлучила злодейка-тюрьма".
– Сидел, что ли? – спросил я. – Там сочинил?
– Ага, – неопределённо отозвался он. – Её пели, пели, а теперь вот решил пустить её в ход.
– А это что за слово? – сказал я. Почерк у него был не очень разборчивый. – "Зиз".
– "Жизнь". А, я "н" забыл написать.
Он дописал: "зизн".
– Ну что же ты...
– Да я неграмотный, – согласился он легко.
Надо было отправить его восвояси вместе с тюрьмой и песней. Но как?
– Про тюрьму не надо бы, – заметил я, оттягивая время.
– Да это можно выбросить.
– А вот здесь нескладно: "любить – тебе".
– Как нескладно?
– Ну вот – "любить"… а дальше получается "тебить".
Ему это было трудно понять.
Я наконец нашёл выход. Сказал:
– Песню не так пробивают. Ну, что ты у нас получишь? Три рубля. А надо, чтобы ансамбль исполнял. Это тыщи большие.
Он посоображал и быстро спросил:
– Танцы сегодня есть?
– Не знаю... – опешил я. – Вторник.
– Я пошел. Спасибо!
Схватив тетрадь, он умчался. По пути вернул кому-то авторучку.
Думаю, на танцах с ним легко разобрались. А впоследствии я узнал, что эта "песня" давно существует. Наверно, его ещё на свете не было, когда она появилась.
Злободневный вопрос
День выдался очень напряжённый. Один сотрудник отдела только что вышел на пенсию, замену ещё не подыскали, второй заболел, и я тянул за троих. Вдобавок один за другим появлялись посетители: почему-то именно в понедельник все авторы хотят узнать судьбу своих заметок.
Дверь открылась в очередной раз, и кто-то указал на меня приземистому старику в линялой рубахе и в шляпе. Я занимался другим человеком и сказал:
– Подождите, пожалуйста. Садитесь.
– Некуда, – ответил старик звучно.
– Как некуда? – В комнате было несколько стульев.
Он сел, достал мятую пачку "Беломора" и, поглядев в неё, сообщил:
– Вот то-то и оно, что курить нечего. Беда наша.
И закурил.
Я в ту пору только что отпустил бороду – посмотреть, как получится. Заметив её, старик убеждённо посоветовал:
– Сбрей, сынок.
Сам он был чисто выбрит.
Я закончил дело с другим посетителем, и тот ушёл.
– Хочу обсудить с вами злободневный вопрос, – начал старик. – 83 года мне. Всё забываю. Забыл ключи от квартиры. Не могу домой попасть.
Я затруднился. Как помочь человеку? Уж ладно, что он не по адресу пришёл. Но что посоветовать?
– Надо к слесарю обратиться.
– Да я был в домоуправлении. Говорят, они этого не могут.
– А квартира на каком этаже?
– На четвёртом.
– Балкон есть? С соседнего балкона перебраться нельзя?
– Далеко-о, – усомнился старик. – Как эта комната шириной, так далеко.
– Может, пожарных попросить? Они залезут по лестнице.
– Пожарных можно... Да ведь они стекло разобьют.
Я умолк, не зная, что ещё предложить. Он рассказал:
– У нас один тоже не мог в квартиру войти. На пятом этаже жил, на верхнем. Пьяный был. Хотел с крыши на балкон спрыгнуть. Ведь промахнулся!
– Разбился?
– Насмерть. – Он сказал об этом легко: видно, переход в иной мир не казался ему трагедией.
– И что это, некому дверь открыть... – заговорил он снова. – Вот я работал у Викулы Морозова. Бывало, захлопнется что-нибудь, меня зовут, и мне потом пятиалтынный. Я мальчонкой был – гривенник мне на кино, и ещё пятачок остаётся.
"Господи! – подумал я. – Морозов, дореволюционный фабрикант! А какое тогда кино было – Вера Холодная, Макс Линдер... скорость 16 кадров в секунду".
– Никак не помру, – пожаловался он.
– Ну вот ещё...
– Да ведь падаю я! Иду по улице и упаду. Люди говорят: старый, а набрался. Бабка одна к самому лицу наклонилась. И не лень было! "Ай, такой-сякой", – на меня. Я уж изловчился и палкой её. По голове попал! Как она побежала, как закричит: "Караул!" А, думаю, всё-таки я тебе утрафил.
Я засмеялся и сказал:
– Ну, спасибо, что зашли.
– Не скушно со мной? – спросил он, очень довольный.
– Нет, не скучно!
– Ладно, пойду. К сыну. Или он откроет, или переночую у него.
Я проводил его до двери. Напряжение дня как рукой сняло.
И только позже пожалел: почему я не поговорил с ним подольше? Околыш бы он рассказал! Всё дела, дела у нас, чепуха какая-то... А ведь человеку 83 года, больше я его не увижу.
Женщина
Ответственный секретарь редакции, маленькая красивая женщина лет двадцати пяти, встретила меня словами: