Около двенадцати она позвала:

— Заходи!

Я вошел в гостиную.

Шляпная картонка совершенно опустела. А мусорный мешок наполнился до краев обрывками счастливой молодости.

— Ну, с этим покончено, — сказала жена.

— А это? — спросил я, заметив на столе большой желтый конверт.

— О, там иностранные марки. Я их отклеила. Для Бартье. Он собирает марки. — И, улыбнувшись, она добавила. — Может быть, тут найдется кое-что и для тебя.

Кивнув, я протянул руку к мусорному мешку. Но она чуть ли не торжественно объявила:

— Нет, я сама отнесу его на улицу.

И отнесла. А затем вернулась в комнату и, снова усевшись в кресло, сказала:

— Ну как же я рада, что отделалась наконец от этого груза.

Но, поскольку жена в театральной школе никогда не училась, я сразу догадался, что она сказала неправду.

Помощь

В восемь вечера, когда по телевизору закончился обзор новостей, раздался телефонный звонок. Я выключил звук, снял трубку и назвал свое имя.

— Это госпожа Де Йонг, — услышал я. — Вы меня не знаете. Но мне хотелось бы получить от вас кое-какие сведения.

Из трубки доносился теплый, звучный голос, четко произносивший каждое слово. Правда, возраст говорившей определить было трудно. Но звонила явно не молодая женщина.

— Меня интересует господин Дриссен. Вы ведь знаете его, не так ли?

Да, я знаю господина Дриссена (в действительности его, конечно, зовут совсем иначе) уже много лет. Это интеллигентный, немного застенчивый вдовец лет шестидесяти, довольно состоятельный, проживающий в прелестной квартире. Иногда он заходит ко мне в гости, предварительно осведомившись по телефону, не помешает ли он, и приносит тогда, как он говорит, «подарочки». Это смешные историйки, которые он видел или слышал. Большей частью очень хорошие, так как у него тонкое чувство юмора. Но иной — в таких случаях его голос срывается от волнения — он звонит и кричит в трубку: «Немедленно прячься! Сегодня ночью к тебе нагрянут эсэсовцы!» Это означает, что господин Дриссен снова в трансе. В войну ему здорово досталось. Погибшие давно похоронены или сожжены, но у войны есть и другие жертвы, которые до сих пор живы ходят вместе с нами по улицам. Дриссен — одна из них. Когда его мучают кошмары воспоминаний, он на какое-то время становится невменяемым.

— Да, я знаю господина Дриссена, — сказал я.

— Впервые я встретила его много лет назад, — пояснила госпожа Де Йонг. — У меня тогда было неважно с психикой. И я находилась на излечении в больнице. И выздоровела, так как силы воли у меня хватило. Господин Дриссен тоже лечился в этой больнице. Мы подружились. Он очень хороший человек, великодушный и добрый.

— Да, это правда, — подтвердил я.

Прошлым летом господин Дриссен встретил в Амстердаме, неподалеку от площади Дам, четырех молодых англичан. Разговорился с ними… Услышав, что ребятам негде ночевать, он дал им ключ от своей квартиры. Ведь англичанам нельзя не помочь, правда? Все-таки освободители! Парни въехали в квартиру и уже не впускали туда Дриссена. Пришлось ему поселиться в отеле. А через месяц, когда англичане уехали, квартира оказалась в ужасном состоянии. Паркетным полам отнюдь не на пользу, если на них разводят костры.

— Я бы очень хотела знать, где сейчас господин Дриссен, — сказала госпожа Де Йонг. — Дело в том, что он прислал мне из Амстердама открытку, в которой написал одно только слово: «Здравствуйте» — и свое имя. Он всегда так делает, когда попадает в беду. Это — просьба о помощи, и мне очень хочется ему помочь. Но его телефон не отвечает. Соседи не видели его уже несколько недель. В больницах его нет. Ни в Клинике Валерия, ни в Третьем корпусе. Где же он? Вы не видели его в последнее время? Ему нужна помощь.

— Последний раз я разговаривал с ним больше месяца назад, — ответил я. — Он позвонил тогда из полицейского участка, куда его доставили за то, что он пытался разбить тростью автомашину с немецким номером, стоявшую на улице Рокин. Но он звонил не по этому поводу. Об этом он упомянул вскользь. Прежде всего ему хотелось сообщить мне, что Государственный музей окружен немцами.

— Ах, он снова одержим манией преследования! — воскликнула госпожа Де Йонг. — Несчастный. Если бы я знала, где он теперь!

— А вдруг он опять объявится по телефону, — сказал я. — Тогда я спрошу, где он находится. Можно ли мне вам позвонить?

— Да, пожалуйста, — ответила она. И дала мне номер телефона, не амстердамский.

— Это ваш домашний телефон? — спросил я.

Чуть смутившись, она ответила:

— Да, более или менее… Это… — И она назвала большую лечебницу для душевнобольных, а потом добавила: — Только обязательно попросите, чтобы служитель тотчас же передал мне ваше сообщение, а то они нередко забывают это сделать.

Хелентье

В кафе было людно. Я сидел за столиком около окна. У стойки пил вино высокий мужчина с усталым, прорезанным морщинами лицом и седыми висками, одетый в элегантный костюм от хорошего портного. С рюмкой в руке он твердой походкой подошел и сел рядом. Затем посмотрел на меня затуманенным взором и сказал:

— Я пьян. Такого со мной никогда не было. Я не люблю вина. Спиртное делает меня болтливым. Впрочем, это неважно.

Он отпил глоток и с горькой усмешкой продолжал:

— Я столкнулся со странной проблемой… Короче говоря, влюбился.

Он посмотрел на меня, словно ожидая удара, но я ответил:

— Так это же прекрасно.

Мужчина задумался.

— Да, — согласился он после паузы. — Вы правы. Было бы гораздо хуже, если б этого не произошло. Хотите что-нибудь выпить?

— С удовольствием, — сказал я.

Он подозвал официанта, и тот наполнил наши рюмки.

— Ее зовут Хелентье, — мечтательно произнес он. — Я влюбился в нее уже довольно давно. Но она даже не подозревает об этом. И никогда не узнает. Подумайте сами — я холостяк, и мне уже пятьдесят три года, а Хелентье всего девятнадцать. Солидная разница, верно? Ваше здоровье. — Он поднял рюмку.

В его улыбке сквозила ирония, а глаза смотрели очень печально.

— Началось это восемь месяцев назад, — рассказывал он. — Во время перерыва на ленч я обычно заходил в соседнее кафе выпить чашку кофе. И однажды встретил там Хелентье, она в тот день обслуживала посетителей. Я влюбился с первого взгляда. Глупо, правда?

Я промолчал.

— Знаете, — сказал он все тем же мечтательным тоном, — Хелентье маленького роста. И у нее длинные светлые волосы. По-моему, она красавица. И такая милая. У нее невинная улыбка и робкий голос. Когда я прихожу в кафе, она сразу подходит принять заказ. Я заказываю всегда одно и то же. Говорю при этом что-нибудь о погоде. Хотя погода мне совершенно безразлична, как вы понимаете. Хелентье отвечает что-нибудь, и мне очень приятно слышать ее голос. А бедра у нее — загляденье. Я вас не шокирую своим рассказом?

— Ах, вы же не слепой, — ответил я. Он снова горько усмехнулся.

— Да, высмеивайте меня! Я этого заслуживаю, хотя и не совершил ничего предосудительного. Мне достаточно видеть ее каждый день по часу и дважды слышать ее голос — кроме воскресенья, конечно, когда кафе закрыто. У нее красивая походка. Я постоянно думаю о ней. Но она ничего не замечает. И по вечерам, когда я сижу в своей комнате, она тоже со мной. В моих мечтах. Я умею мечтать. И тогда говорю: «Хелентье, давай посмотрим телевизор». А она отвечает: «С удовольствием». Ей всегда все нравится. Потом мы вместе смотрим телевизор. Пока не подходит время ложиться спать. Потом я целую ее и говорю: «Добрых тебе снов, Хелентье». И она крепко засыпает.

Он осушил свою рюмку.

— Вы знаете, почему я запил? Я расскажу вам. Сегодня около полудня я пришел в то кафе, а там обслуживает совсем другая девушка. Неприятная такая. Грубая, знаете ли. Я спросил у хозяина: «Где Хелентье?» А он ответил: «Уволилась». И когда я поинтересовался, где она теперь работает, он сказал: «Почем я знаю…»