Вырвавшиеся из тюремных застенков народники вновь с головой окунулись в революционную работу. Некоторые перешли на нелегальное положение, жили по фальшивым паспортам в Петербурге или тайком покидали столицу, чтобы поселиться в деревне, ведя длительную, настойчивую пропаганду среди крестьян.

Центральный кружок рабочих, создавшийся без помощи и участия землевольцев, только использовал народников в качестве лекторов-беседчиков. Далеко не все землевольцы знали о существовании кружка. Здесь бывали «Очки», как прозвали рабочие Марка Натансона; «Дед», под этим прозвищем среди рабочих был известен Николай Николаевич Хазов, имевший действительно роскошную черную бороду; своим человеком был и Кравчинский, хотя Сергей Михайлович захаживал на собрания реже других.

Натансона уважали, но недолюбливали. Марк Андреевич все еще считал рабочих темными, невежественными людьми, которых нужно просвещать, и по-прежнему стремился соблазнить их поездкой на поселение в деревни, даже деньги на этот случай обещал. Натансон читал «Хитрую механику», «Пугачева», а рабочие подсмеивались над ним и с нетерпением ожидали Деда.

Хазов же действительно пользовался любовью этих передовых пролетариев столицы. Он всегда рассказывал что-то новое, обычно черпая материал из иностранной прессы, обобщая опыт пролетарского движения на западе. Николай Николаевич подчеркивал, что только открытая борьба пролетариата Англии и Франции позволила им добиться улучшения своего благосостояния, уменьшения рабочего дня и т. д. Иногда Натансон и Хазов приходили вместе, и один, слушая другого, не выдерживал, начинал возражать, завязывалась дискуссия, в которую втягивались и рабочие. Эти дискуссии лишний раз показывали Халтурину и другим кружковцам, что им не по пути с бунтарями-землевольцами. Но, с другой стороны, Халтурин и его товарищи чувствовали себя еще недостаточно сильными, сплоченными, чтобы вырваться из объятий народников, выйти на самостоятельную дорогу пролетарской классовой борьбы.

В П. Обнорский.

П. А. Моисеенко.

К лету 1876 года Халтурин пришел к выводу, что пора сливать все кружки Петербурга в одну организацию, в рабочий союз. Эту мысль одобрили члены кружка. У Халтурина не было еще четкого плана создания союза, не хватало и опыта. И то и другое было в запасе у замечательного деятеля рабочего движения России 70-х годов Виктора Обнорского.

О Викторе Павловиче Обнорском знали почти все члены различных кружков пролетарского Питера, но мало кто из них мог бы при случае описать его внешность или похвалиться, что в такой-то день и час разговаривал или встречался с ним.

Обнорский вел очень замкнутый образ жизни, Целиком посвятив себя революционной деятельности. Если Виктор Павлович устраивался на завод или фабрику, то не потому, что не мог жить без работы, а чтобы завязать связи с рабочими, создать кружки. У Обнорского не было тех организаторских способностей, которые отличали Халтурина, зато он обладал более глубокими теоретическими познаниями, имел широкие и разнообразные связи с русскими и иностранными деятелями революционного движения. В 1873–1874 годах Обнорский побывал за границей, познакомился там с Лавровым, вошел в контакт с эмигрантскими кругами русских революционеров. В 1875 году, вернувшись в Россию, Обнорский принимал участие в создании Южнороссийского рабочего союза, хотя практически в нем не работал, уехав за границу. В 1876 году Обнорский несколько месяцев жил в Петербурге, принимая участие в деятельности рабочих кружков.

Обнорский долго приглядывался к Халтурину, некоторое время не выдавая себя. Он привык к конспирации, с людьми сходился только после всестороннего изучения человека. Но обаяние Степана, его порывистость и энтузиазм революционера очень скоро преодолели осторожность Виктора Обнорского, и Халтурин с удивлением и восхищением узнал, что под именем скромного рабочего Козлова скрывается Обнорский. Теперь Степан знал, к кому обращаться за советом и поддержкой. План создания рабочего союза обрел ощутимые формы.

Виктор Павлович подсказал Халтурину и его товарищам по центральному кружку организационные формы сплочения пролетарских сил не только столицы, но и других промышленных центров страны. Создать в России организацию наподобие I Интернационала было еще невозможно, поэтому Обнорский считал, что организационные формы Южнороссийского союза будут наилучшими и для других городов.

Степан Халтурин деятельно принялся за сколачивание этой организации. Центральный кружок вскоре превратился в руководящий центр, направляющий всю работу местных, районных и заводских кружков. Каждый местный кружок по мере сил своих и возможностей вовлекал новых членов, приобщал их к пропагандистской деятельности, но не связывал с центральной, руководящей группой. Только это ядро организации знало все кружки и их членов.

Халтурин ревниво оберегал независимость возникшей рабочей организации от землевольцев. Правда, интеллигенция особо не вмешивалась в дела местных кружков, она лишь доставляла рабочим книги, помогала подыскивать конспиративные квартиры для заседаний, выступала в качестве лекторов.

У землевольцев своих дел было по горло, они только-только приступили к организации поселений, особенно на Дону среди казаков, а также между старообрядцами. Народники по-прежнему игнорировали рабочих как революционную силу, в этом они были последовательны, и потому снова и снова пытались «раскачать» крестьянина. Только небольшая группа землевольцев, которая так и называлась «рабочей», продолжала поддерживать связи с фабричным людом, по-прежнему стараясь склонить его поехать на поселение. Но теперь среди рабочих было еще меньше охотников слушать эти призывы. Они связывали свои надежды на будущее с растущим, оплачивающим свои ряды рабочим союзом.

Даже те из рабочих, которые недавно пришли из деревни, после нескольких лет работы в городе на заводе неохотно возвращались домой.

В конце 1876 года, как всегда в воскресенье, на квартире Карпова собралась руководящая группа центрального кружка. Ждали Натансона, он предупредил, что сообщит важные новости. Пока Очки запаздывал, Халтурин, не теряя времени, расспрашивал товарищей о работе районных кружков. В комнате было жарко, накурено, тесно.

Натансон, появившись и не успев даже поздороваться, закричал, размахивая каким-то письмом:

— Вот слушайте, несколько дней назад из Саратова наши написали, что уехавшие с ними на поселение рабочие с Семянниковского завода устроились кузнецами и уже ведут агитацию. Их слушают куда охотнее интеллигентов. Я же вам говорил, что только среди крестьян вы найдете тучную почву, на которой взойдет революционная нива.

В этот момент дверь в комнату широко отворилась и показался Игнатий Антонович Бачин. Он слышал последние слова Натансона и, не обращая внимания на шумные приветствия товарищей, направился прямо к нему. Натансон невольно попятился. Кто-кто, а он знал Бачина еще по семьдесят третьему году и, надо сказать, побаивался его. Бачина только в июле 1876 года выпустили из тюрьмы, где он просидел полтора года за ведение «пропаганды в империи». Выйдя из тюрьмы, Игнатий Антонович отправился к себе на родину в Петергофский уезд, чтобы выправить новый паспорт. Появление Бачина у Карпова было для кружковцев неожиданным.

Между тем Бачин, загнав Натансона в угол, встал перед ним в позу бойца кулачного боя и начал отчитывать:

— Нива, говорите, революционная в деревне взойдет, нас сеятелями туда зовете. Старые песенки, слыхали их в семьдесят третьем и семьдесят четвертом годах, да не подпевали. А я вот вчерась из деревни своей приехал, так едва ноги от ваших революционеров навозных унес.

Халтурин не знал Бачина, хотя слыхал о нем, слыхал, что тот люто не любит интеллигентов и всегда старается их задеть. Опасаясь, что Бачин может наскандалить и окончательно испортить взаимоотношения с интеллигентами, что вовсе не входило в планы рабочей организации, Халтурин подошел к Бачину сзади, схватил за плечи и могучим движением обернул к себе.