— Можешь говорить, что хочешь, но гномы что-то задумали против эльфов, — заявил он. — Это не нормальная шахта. Здесь нет ничего, что нельзя было бы получить где-нибудь в другом месте.

— Ты слишком много думаешь, — ответил Нельф. — Просто делай, что тебе говорят. Если немного повезет, они сократят нам срок и отпустят на волю раньше.

— Но ты же в это на самом деле не веришь, правда? — Тисло пнул ногой маленькую кучку темных камешков и стал наблюдать за тем, как они рассыпаются по земле. — Если хочешь знать мое мнение, мы здесь без одобрения Модура Великого. Доримбур спланировал все это в одиночку. Его ненависть сильнее, чем верность главе клана. Если есть какая-то награда за это дело, то только виселица, ничего кроме виселицы.

Нельф наполнил второй котелок и поднялся.

— Давай-ка возвращаться. Мейстер Нодрин будет ждать нас. У меня нет желания злить его, не то он снова заставит нас чистить отхожие места.

— Все лучше, чем слушать его грязные застольные песенки, — признался Тисло.

— Но только потому, что ты никогда не помогаешь, — пожаловался Нельф.

— Да я бы с удовольствием взял у тебя котелок, но тогда у тебя останется только один, а такое искривление плохо скажется на бедрах. Я не хочу быть виноватым в том, что в старости ты будешь перекошенный на один бок и будешь испытывать боль при каждом движении, когда примешься полоть мой огород.

— Мечтай и дальше, — прошипел Нельф.

Они вместе побрели по темному переходу обратно к хорошо освещенному главному туннелю. Для гномской шахты в туннелях было слишком пусто. Там, где должны туда-сюда сновать пони, впряженные в вагонетки, вывозя на дневной свет отходы и руду, царила тишина. Кроме того, им не встречались ни гномские патрули, ни рабочие, которые должны были сменить предыдущую бригаду, чтобы те могли отдохнуть за кружкой пива и доброй порцией еды. Эта шахта, если это вообще была шахта, напоминала истощенную и давно заброшенную шахту по добыче золота, какие встречались на северо-западе Серого порубежья.

Нельфу и Тисло это было на руку. Чем меньше гномов они встречали, тем меньше поручений им давали. Им за глаза хватало и постоянного нытья мейстера Нодрина — «сделайте то, сделайте это».

Спустя добрых полчаса они дошли до лазарета. Мейстер Нодрин наверняка уже с нетерпением ждет их и сразу же выдаст новое поручение. Об отдыхе нечего было и думать. Всегда находилось что-нибудь, и единственная возможность отдохнуть у них появлялась в то время, когда мейстер Нодрин спал. К огромному неудовольствию полуросликов, гномский клирик обходился весьма малым количеством сна.

У входа в комнату уже снова висел флаг, что означало, что умер еще один бородач и ждет, когда его унесут.

— Я ставлю на того, что с болотной лихорадкой, — произнес Тисло.

— Я не согласен, — ответил Нельф. — Это наверняка тот жирный, у которого из груди торчит обломок.

— Это ты говоришь потому, что тебе постоянно приходится чистить его гноящиеся раны.

Тисло был не так уж неправ. Нельфу надоело вставать каждую ночь по три-четыре раза, чтобы очистить рану от гноящейся плоти и гноя. Он никому не желал смерти, но считал, что для этого гнома она стала бы избавлением.

Они вошли в короткий туннель, который вел к пещере-лазарету. На полдороге Тисло взял у брата один из медных котелков.

— Он не должен подумать, что я лентяй, — прошептал он.

Нельф скривился.

Прежде чем войти в пещеру, они замерли. Изнутри доносились чавканье и скрежет.

— Нужно было поторапливаться, — прошептал Нельф. — Боюсь, мейстеру Нодрину пришлось самому чистить жирного. Он разозлится, потому что мы шли так медленно.

— Я что-нибудь придумаю, — ответил Тисло и вошел в маленькую комнатушку.

Нельф хотел сделать то же самое, но заметил, что Тисло словно окаменел. Котелок выпал у него из рук, полетел на землю, его грязно-бурое содержимое разлилось и тут же впиталось в неутоптанный пол.

Полурослик бросил осторожный взгляд за плечо брата и едва сдержался, чтобы тоже не выронить свой котелок.

Мейстер Нодрин лежал поперек импровизированных носилок. Его голова была неестественно вывернута набок. Из уголка губ текла кровь, а глаза были широко открыты. Над ним сидел больной гном с болотной лихорадкой, тесно прижавшись головой к шее клирика. Чавкал именно он.

Жирный гном сидел на корточках рядом с постелью. Сжимая в руке нож, он отрезал от ноги мейстера огромный кусок. Большая берцовая кость клирика мешала ему. Отсюда и скрежет.

Нельф схватил брата за шиворот и вытащил обратно в узкий темный туннель. Поднес к губам кружку с болотной водой и сделал большой глоток. Затем передал ее брату, который поступил так же.

— Мне нужно вернуться туда, — прошептал Тисло.

— Зачем? — прохрипел Нельф.

— В ящике стола мейстера Нодрина есть карта шахты.

— Зачем она тебе нужна?

— Чтобы мы могли убраться отсюда, — пояснил Тисло.

— Зачем?

Тисло решил, что у Нельфа шок. Но не хотел усугублять все еще больше, поэтому ответил:

— Потому что мне здесь нравится еще меньше, чем поначалу. И, кроме того, лучшей возможности для побега больше не представится.

— Почему?

На этот раз Тисло решил проигнорировать вопрос и сразу перешел к своему плану.

— Я прокрадусь туда и спрячусь за кроватями справа. Потом поползу к столу и возьму карту. Если гномы заметят меня, ты должен будешь отвлечь их.

— Ты спятил? Ни в коем случае, — прошипел Нельф.

Тисло обрадовался, что ответом ему стало ни «зачем», ни «почему», но вообще-то рассчитывал, конечно, на некоторую поддержку. Тем не менее, он был уверен в том, что брат поступит правильно, если сам он окажется в опасности. Он спасет его, как делал прежде всегда.

Тисло присел на корточки, бросил быстрый взгляд в комнату и на четвереньках шмыгнул за первую койку. Гномы все еще были слишком заняты, чтобы обратить на него внимание. Он медленно полз вдоль стены, все дальше и дальше, в дальнюю часть лазарета, где стоял стол мейстера Нодрина.

Он полз уже мимо третьей койки, когда кто-то схватил его за волосы. Он едва не закричал, но успел подавить импульс.

— Воды, пожалуйста, воды, — простонал чей-то голос, доносившийся с постели.

Скрежет и чавканье стихли. Кто-то, шаркая, подошел. Тисло улегся плашмя на пол, но рука не отпускала его волосы. Шаги приближались. Сердце билось, как сумасшедшее. Кто-то остановился рядом с койкой. Он слегка хрипел. Это хрипение было ему знакомо. Его издавал жирный гном, когда начинал задыхаться. Всякий раз, когда это случалось, мейстер Нодрин клал на нос и рот гному платок, пропитанный мятным маслом. И через несколько минут хрипение стихало.

Нельф осторожно заглянул за угол, и у него захватило дух. Его брат лежал за одной из постелей. Перед ней стоял жирный гном, устремив взгляд белесых глаз на раненого товарища, лежавшего перед ним. Нож, которым он пилил ногу мейстера, он приставил к его груди. Осторожно прижал острие к тонкой сорочке — и оно тут же ушло в плоть бородача на толщину большого пальца. Мучившийся от жара гном выгнулся дугой. Затем его товарищ надавил сильнее, и клинок вошел в грудь гнома по рукоять. После этого он снова вытащил нож и зашаркал обратно к мертвому мейстеру, на груди у которого по-прежнему сидел его товарищ и наслаждался мясом ученого.

Нельф увидел, что брат пополз дальше и исчез за последней кроватью в ряду. До письменного стола мейстера оставалось еще футов десять.

Нельф уже не видел Тисло, но над краем стола вдруг появился скатанный трубочкой пергамент и заплясал над столом. Вскоре после этого сбоку стола появилась голова Тисло. Он широко усмехался. Нельф увидел, что брат борется с собой, не зная, ползти ли обратно точно так же, или же просто пробежать через всю комнату.

Нельф покачал головой и тут же понял, что это было ошибкой. Его брат любил делать то, от чего его отговаривали. Он считал это вызовом, полагая, что должен доказать, что по-другому тоже получится. Так и вышло.