Изменить стиль страницы

— Дело в том, что я никогда не думал об этом браке и по правда сказать он меня не особенно привлекает.

«Это другое дело».

— Мне бы скорей хотелось, например, жениться на служанке г-жи Риди, Сантине.

Валерио улыбнулся.

«Hy это ты говоришь сгоряча. Сантина вовсе не такая особа, на которой стоило бы жениться. Когда ты будешь приезжать сюда, ома всегда будет к твоим услугам».

Лишь только я подумал о своем хозяине, нашей фабрике, как понял всю справедливость слов Прокаччи и отбросил мысль о женитьбе, с удовольствием мечтая, как я буду приезжать во Флоренцию.

Валерио казался не то что печальным, а более серьезным, чем обыкновенно, вообще, кажется, его лицо по самой своей структуре не могло выражать меланхолических чувств. Он проводил меня почти до самого города, еще раз повторив, что я всегда могу рассчитывать на его помощь и защиту. Я долго смотрел вслед Валерио и затем побрел в город, больше думая о судьбе r-жи Клементины, нежели о моем несостоявшемся свидании.

Глава 6-я

На следующий день Сантина меня не встретила бранью, как я ожидал, но холодно опустила глаза и старалась держаться сдержанной, насколько позволял ей это ее пылкий и живой характер. Мне почему не было все равно, сердится она, или нет, потому я более смело разглядывал ее смуглые щеки и вздрагивающая веки. Проходя по террасе, я даже слегка обнял горничную r-жи Риди за талию. Это, по-видимому сломало лед, потому что Сантина прошептала мне «мерзавец паршивый» так очаровательно, что мне снова пришла в голову оставленная было уже мысль о женитьбе. Г-жа Сколастика печально сидела у окна и пересчитывала серебряные деньги в шкатулке. Она подняла серые глаза и тихо сказала:

«Добрый Фома, синьор Алебано говорил мне о вас, он говорил, как вы скромны, как преданны. Только мое болезненное состояние не позволило мне обратить должного внимания на ваши высокие качества, но от Господа ничто не останется скрытым».

Я вспомнил о предложении Прокаччи и со страхом смотрел, как рука синьоры Сколастики легла на мой серый рукав. Дама говорила, как во сне, медленно и страстно, не спуская с меня глаз и не отнимая руки с моего обшлага. Мне вдруг стало необыкновенно тоскливо и я подошел к окну, выходящему на улицу. Там привлекли мое внимание две фигуры, которые вскоре появились и в комнате г-жи Риди. Это был синьор Кальяни и с ним какой-то высокий тощий господин, в настоящую минуту без парика и со спущенной повязкой на левой ноге, причем остальные части его туалета ясно показывали, что такой беспорядок вовсе не был свойствен спутнику синьора Тизбы.

«Боже, что случилось, граф Парабоско?», воскликнула Сколастика подымаясь к ним навстречу. Значит, Клементину прочили за эту жердь! Я понимаю тогда все негодование Прокаччи. Кальяни выказывал большее присутствие духа, нежели отставной жених и довольно бодро сообщил, что его племянница вчера во время спектакля убежала с Валерио и обвенчалась с ним у анахорета. Я раздумывал как Прокаччи мог обвенчать самого себя, меж тем как граф беспомощно продолжал сидеть на том же стуле, куда опустился, как только пришел. Его нос покраснел и левой рукою он все потягивал чулок, который сейчас же сползал обратно.

«Змея, змея», шептали его губы.

Синьор Тизба гоголем подошел к г-же Риди и очень развязно, хотя и галантно, произнес:

«Я больше забочусь о вас, дорогая г-жа Сколастика, нежели о пропавшем молодом человеке или о своей племяннице. Они получат то, чего искали, но вы, вы! так невинно пострадать! Такая неоцененная доброта, благородство!»

— Вы мне льстите!

«Нисколько; я знаю, как вы относились к этому молодому человеку, что касается меня, так я отчасти рад, что освободился от этой неблагодарной обузы. Вчера она даже не досидела до конца 2-го акта „Пирама и Тизбы“, она сбежала от моего шедевра, моего торжества! Знаете, людям искусства нужен покой, а если и волнения, то легкие, приятного характера».

Граф Парабоско начал снова хныкать на своем кресле. Синьор Кальяни направился к нему, но вдруг, повернувшись на одной ножке, воскликнул:

«Я гениален! кто будешь сомневаться в этом?»

Схоластика молча смотрела, что будет дальше.

«Вы и он! хи-хи-хи! разве это не гениально. Отмщение, сладкая месть!»

— Я вас нс понимаю!

«Выходите замуж за графа».

— Вы думаете?

«Конечно, я думаю. Кто же иначе? Ну, граф, становитесь на колени».

— Постойте, у меня все чулок валится.

«Что? чулок?.. Это ничего»,

— Постойте, синьор Кальяни, я еще подумаю, — протестовала г-жа Риди, но певец уже торжествовал!

«Когда женщина собирается думать, она уже согласна!»

Тут он только заметил меня.

«А, и милый Фома здесь?», и потом, понизив голос добавил: «теперь я немного освобожусь и охотно посмотрю ваши образчики».

Но мне не пришлось воспользоваться его приглашением, так как дома я нашел письмо от хозяина, вызывавшего меня немедленно в Пистойю, а также самого Якова Кастаньо, который, как оказывается, все время меня искал, чтобы взять у меня обратно адреса своих клиентов и вернуть мне мой список, которые мы перепутали в первый же вечер. Валерио благополучно живет с Клементиной, часто пишет мне, синьора Сколастика, кажется, сама не заметила. как обвенчалась с графом. Синьор Кальяни также блистает в роли Тизбы, так и не видав моих образчиков. Зато какие образчики доставила мне Флоренция на всю мою жизнь, любви и претензий, забавных и печальных случаев, плетений судьбы и истинного чувства.

Стрелец. Сборник № 1 (с илл.) i_018.jpg

Мария Синякова. Рисунок

Велимир Хлебников

Стрелец. Сборник № 1 (с илл.) i_019.jpg

Сельская очарованность

Напялив длинные очки
С собою дулась в дурачки,
Была нецелою колода,
Но любит шалости природа.
Какой-то зверь протяжно свистнул,
Топча посевы и золу.
Мелькнув поломанной соломкой,
Слетело двое голубей.
Встревожен белой незнакомкой,
Чирикал старый воробей.
«Полей простор чернеет, орань
Поет пастух с слезливой дудкой.
Тебе на плечи сядет ворон
С вонзенной в перья незабудкой.
В мою ладонь давайте руку.
Ведь я живу внутри овина
И мы, смеясь, пройдем науку.
Она воздушна и невинна».
Как белочка, плутовка
Подсолнухи грызет,
A божия коровка
По локтю рук ползет.
Сквозь кожи снег, где блещет жилка,
Туда, щиты свои раздвинув,
Слетела с русого затылка,
Над телом панцырь крыл раскинув.
В руке качался колос
Соседней спелой нивы.
К земле струился волос.
Желания ленивы.
«О, я пишу. Тебя здесь вывел»,
«А ты мне… ты мне опротивел».
«Ужели?» «В самом деле!»
Был стан обтянуть бичевой,
В руке же цветик полевой.
Ha ней охоты сапоги.
Смазны они и широки.
«Ни глупой лести, ни почету,
Здесь нет уюта, жизни места.
Девица рощи, звездочету
Будь мотыльковая невеста».
«Я — лесное правительство
Волей чистых усмешек
И мое — место жительство,—
Где зеленый орешек».
«И книги полдня, что в прекрасном
Лучей сверкают переплете,
Вблизи лишь, насморку опасным,
С досадой дымом назовете.
Вблизи столь многое иное,
О чем певец в созвучьях спорит,
О чем полкан, печально ноя.
Ему у будки в полночь вторит».
«Я не негодую:
Ты мне всего, всего дороже!
Скажи, на ведьму молодую
Сегодня очень я похожа?
Ах, по утрам меня щекоткой не буди!..
Как это глупо! сам суди:
Я только в полночь засыпаю;
И утром я не так ступаю!»
«Но дней грядущих я бросил счета
Мечтания, страсть и тебя, нищета!»
Синеет лог, чернеет лес.
В ресницах бог,
А в ребрах бес.
И паутины хчея,
И летних мошек толчея.