Домашние праздники выделяются в череде будничных дней, как позолоченные орехи в россыпи обычных. И среди этих позолоченных есть самый главный и большой — Рождество. Это поколениями отшлифованный волшебный ритуал: с ангелочками, бумажными коронами, обязательными хлопушками-сюрпризами, чулком у камина, венком из остролиста и еловых веток.
Ему предшествует Генеральная Уборка, когда дом буквально выворачивают наизнанку, пока не очистят от всех пятен и пыли. Потом отец достает с чердака гирлянды лампочек и украшения, закрепляет их по фасаду дома, стоя на длинной выдвижной лестнице. Он хочет, чтобы их огни сияли ярче других в ночи Кленовой улицы.
Дни бегут, праздник приближается, и родители валятся с ног от усталости. Они уже мечтают о Боксинг-дне, понедельнике, когда все будет позади.
Шуршит на полу подарочная обертка. Китайский Санта-Клаус поёт из-под елки: «Сисливого вам лоздества, сисливого вам лоздества!». Под ногами вьются золотистые ленты, и падают серебряные банты со стула. Из комнаты в комнату разносятся крики: «Кто взял ножницы, где скотч?» — все, кроме Брэнды, знают, что идет тайная упаковка многочисленных подарков. Только она ждет с трепетом, что Санта Клаус положит их ночью под елку и в красный носок над камином. Сестренка до сих пор верит в Санту.
Наступает рождественская ночь. На подзеркальнике выстраивается шеренга поздравительных открыток от друзей, родных, соседей. В духовке млеет фаршированная индейка, ее запах доносится до спален, а под елкой в гостиной словно сама собой складывается нарядная куча из коробок, коробочек, а также мягких свертков и пакетов. Утром Джордж и Брэнда найдут свои имена на них, с нетерпением надорвут праздничную упаковку… В последний раз Брэнда всех насмешила — прочитав ярлык супермаркета, она сказала: «А Санта подарки в Теско покупает».
Как ни странно, с этого момента праздник засобирается уходить. Он подождет немного, пока дети и взрослые порадуются на свои подарки, пошумят хлопушками, наденут бумажные короны, съедят праздничный обед, посмотрят лучшие телепередачи; — и потихоньку пойдет на убыль. Останется куча рваной подарочной бумаги и холодная индейка, потом можно будет делать бутерброды с ней и брусничным джемом.
Но ощущение счастья продержится несколько дней.
На одно Рождество случилось чудо — выпал и не растаял снег. Они гуляли днем в парке, и отец показывал детям следы: здесь лиса пробежала, здесь заяц, а вот эта маленькая дорожка оставлена барсуком. «Разве барсуки не залегают в спячку?» — спросила мама. «Этому не спится», — ответил отец.
Брэнда сразу завалила их вопросами — что барсуки едят, где живут, какие у них детеныши. «Давайте вступим в общество наблюдения за барсуками, купим большой бинокль, и все про них узнаем», — предложил отец. «Давайте, — серьезно ответила Брэнда. — И еще… я хочу всю жизнь вот так гулять с вами по снегу». Джордж посмеялся тогда над сестрой. А ведь она все правильно сказала…
Бедная Брэнда, может, ее уже нет в живых?
— Опять ты, — сказал Джордж сидевшему в темном углу улицы мокрому голубю.
Вид у птицы был измученный, но она не отставала.
К трактиру подъехала знакомая бричка, и мальчик спрятался за кустом. Бойкая лошадка послушно замерла перед входом.
— Хозяйка, экипаж подан! — позвал он.
На пороге «Перепелки и ужа» появилась принаряженная Мэри.
— Довольно прохладно после дождя. Что вы там возитесь, где мои перчатки? — проворчала она, обернувшись в трактир.
— Вот, вот — тепленькие, специально подышал в них, — крикнул оттуда мистер Друвит.
Едва ведьма уехала на бричке, Джордж бросился к двери трактира. В привратницкой началось густое жужжание: шмели с жалами наготове понеслись в сторону мальчика. Они прогоняли его не первый раз…
Джордж почувствовал себя в безопасности, только когда выскочил из Кривого закоулка.
— Снова я здесь, — замедлив шаг, сказал мальчик сам себе и в отчаянии ударил кулаком по ладони.
Он шел по абсолютно чужому городу, название которого ему до сих пор было неизвестно. По ночам здесь бывало страшно — полыхало зарево над замком, потом оно перекидывалось через крепостную стену и вспыхивало с утроенной силой в одном из городских переулков. Раздавались крики, звон пожарного колокола.
Но утром город был похож на другие маленькие городки: люди спешили по своим делам на допотопных автомобильчиках или бричках. Казалось, они привыкли жить рядом с этим повторяющимся несчастьем. Только если вглядеться в глаза, можно было заметить глубоко спрятанный страх.
— Что тебе нужно, в конце концов?
Мальчик прикрылся руками, и не от дождя — это знакомый голубь снова пролетел так близко, что задел его. Джордж отпрыгнул в сторону, но краем глаза заметил, что к птичьей лапке была привязана какая-то записка. Он подманил голубя поближе и вытащил из-под неумело завязанной нитки клочок бумаги. Это было послание от Брэнды! Сестра жива, обрадовался мальчик. Ее рисунок — знак, что все закончится хорошо, и в один прекрасный день все Скидморы снова будут вместе.
Цокая копытами, мимо Джорджа промчалось нечто высокое, грибообразное. Так показалось сквозь дождь. На самом деле это проехал двухэтажный омнибус: не обычный автобус, и даже не «рутмастер» с открытой подножкой, а их прадедушка, старинный экипаж, запряженный парой крепеньких лошадей. Прямо не город — музей под открытым небом здесь находился.
Омнибус был набит битком: пассажирами, их поклажей, предназначенной для продажи на рынке. На втором ярусе крыши не было, люди стояли, держась за поручни, под своими черными зонтами. Зонт был прижат к зонту — вместе они и придавали экипажу вид гриба.
Экипаж проехал немного и остановился, поджидая замотанную в шаль тетку в широкой пышной юбке. Она вперевалку заторопилась к нему с двумя корзинами, из которых раздавался громкий писк, но тут ее окатил водой из лужи другой конный экипаж. Тетка принялась трясти юбкой и ругаться, одна из ее корзин перевернулась, оттуда выскочили цыплята. Женщина истошно закричала, и двое пассажиров бросились ей на помощь — отлавливать желтеньких беглецов.
Воспользовавшись этой заминкой, кондуктор омнибуса собрался покормить лошадей. Он повесил на оглобли по мешку. Из одного просыпались овсяные зернышки.
— Можно, я подберу несколько, — спросил Джордж. — Тут голубь есть просит.
— Ага, это письмо тебя дожидается, — заметил веселый кондуктор.
— Не вижу никакого письма.
— Не спорь, почтовые голуби свою работу знают, — сказал мужчина, набирая щедрую пригоршню зерен.
Голубь набросился на овес, как будто неделю ничего не клевал. И опять случилось то же, что прежде — Джордж стал слышать, вернее, читать чье-то послание. «Детям с Кленовой улицы. Второй спуск осьминога, дальше вам покажут», — говорилось в нем.
Какими путями письмо проникло в его голову? — не через глаза, не через уши. Телепатия, наконец-то подобралось подходящее слово. Джордж начал догадываться о прямой связи между кормлением птиц и получением письма.
Голубь залетал перед мальчиком, показывая путь. Джордж последовал за птицей и скоро вышел на покрытую деревянными досками дорогу. Второй спуск Осьминога — ну и название. Он привык, что бывают всякие Садовые Линии, Парковые проезды, Главные Улицы, они есть в каждом городе.
Однажды он вместе с отцом смеялся над улицей Дубовая Аллея, которая была всего пятнадцать метров в длину и полтора в ширину. После этого они придумали игру, как давать имена улицам. В одну колонку писали названия разных деревьев, во вторую — слова «улица, проезд, линии, проспект, аллея». И тасовали их наугад. Наверное, те, кто настоящим улицам имена присваивает, поступают точно так.
Но Второй спуск Осьминога не укладывался ни в какую таблицу с колонками. Сколько их всего тут, этих спусков?
Голубь закружился возле дома с круглыми окнами, к стене которого была мраморная доска с цветочным орнаментом. Мальчик робко постучал в зеленую дверь. Никто не открыл, ни одна занавеска не шелохнулась внутри. На всякий случай Джордж приподнял засыпанный сухими листьями коврик у двери, его родители всегда оставляли там запасной ключ. Он не ошибся — ключ лежал и здесь.