А Михаил, переодевшись, сел на своего Инцитатуса, посадил на коней сопровождающих экскувиторов и поскакал снова на площадь.

Там уже доканчивали рубить арабам головы. Галопом василевс, в золотом шлеме с клювастым орлом вместо шишака, в белой тунике с широким кожаным поясом, на котором висел его родовой императорский меч, эффектно вылетел на мраморные плиты. Он взмахом руки остановил казнь, крикнув в сгрудившуюся, ставшую малочисленной толпу пленных:

— Я дарую вам жизнь!

Зрители на трибунах, уже уставшие от вида крови, завыли в восторге:

— Да здравствует император!

А он поскакал в сторону застывших легионов, когорт и манипул, осадил коня возле Варды, легкий, стремительный по сравнению с парадным дядей, и обратился к солдатам:

— Теперь общий строй войска с форума поведу я, ваш император…

— Ура! Ура! Ура! Ура! — раздалось с четырех сторон.

…Вечером на торжественном ужине в Триклине 19 акувитов василевс объявил свою волю — 40-тысячную армию, направляющуюся к Каппадокии, возглавит он сам. Варда от злости чуть не подавился рыбной костью… Поход был назначен на второе июня. И, как бы стремясь загладить вину перед русами, посоветовавшись с патриархом, Михаил решил направить три небольшие торговые хеландии к тиверцам и уличам, славянским племенам, обитающим по Днестру и Южному Бугу. Василевс и патриарх понимали, что до Киевской Руси купцам не добраться, потому что им после Понта Эвксинского нужно пройти дикие народы угров и печенегов и семь зловещих днепровских порогов…

А уличи с полянами соседи, и о дружеской воли Византии им, конечно, сразу станет известно… Владельцам же хеландий было строго наказано — к славянам на всем пути следования и в их землях питать самые добрые чувства.

Дубыня видел, с каким задумчивым видом бродил Доброслав по улицам Херсонеса. Рядом с ним понуро плелся Бук, будто разделяя настроение хозяина. Друг не выдержал и сказал Клуду:

— Послушай, не мучь себя… Давай возьмем у Андромеда лошадей и поскачем к ней. A-а? И пса пожалей… Он, бедный, то на корабле, то в городе, а ему хочется побегать по степи да горам…

— Благодарю тебя, Дубыня, за добрые слова, но ведь ты сам понимаешь, что это невозможно.

— А чего же мы тогда ждем?! Надо в Киев ехать. Уже три дня как сошли с палубы «Константина Пагоната».

— Да, надо. Ты прав. Завтра и тронемся.

Разговор этот происходил в таверне «Небесная синева», где они остановились. Карлик Андромед со своим могучим слугой еще с утра уехал на свой виноградник, чтобы пополнить запасы вина. Можно было тронуться в путь даже сегодня, но в отсутствие хозяина таверны, с которым они договорились насчет лошадей, ясное дело, ничего не выйдет.

— Что ж, завтра так завтра, — энергично сказал Дубыня и проблему свободного времени тоже решил энергично. — Пойду в лупанар к Асафу… Может, вместе?..

— Иди, брат, один, только не оставайся до утра… Вечером будут дела.

— Хорошо. А ты своей богине поклонишься… Да?

— Проваливай, лупанарщик, — со смехом подтолкнул друга Доброслав.

Дубыня ушел, а Клуд поднялся к себе наверх, сел на спальное деревянное ложе и задумался. Да, путь до Киева предстоит нелегкий. Столкнувшись с уграми по пути в Хазарию, он понимал, что преодолеть их земли непросто будет, А там — печенеги, а там…

«Да мало ли что — там! Конечно, души наших близких жаждут увидеть и мою рядом с ними… Но это успеется! Пока на земле интересно… Вон какие события грядут! — думал Доброслав, но тоска по Аристее-Насте снова сжала сердце. — Лучше б в другой таверне остановиться… Все тут о ней напоминает. Пойду-ка я на пристань».

— Бук, за мной!

Как же удивился Доброслав, когда на рейде рядом с «Константином Пагонатом» обнаружил три купеческие хеландии! Проходящего мимо матроса он спросил, куда они плывут, и услышал в ответ:

— Вон те две — к Южному Бугу, третья — к Днестру. Торговать будут, — добавил моряк.

— Ну это понятно, — в тон ему сказал Клуд, а у самого в мозгу промелькнула мысль, словно росчерк молнии в небе: «Да ведь Южный Буг рядом с Днепром, и не надо ехать через земли угров и печенегов… Как мне известно, на Южном Буге живет славянское племя уличей, а оно соседствует с племенем полян… Все, решено!»

Доброслав отправился на поиск купцов — владельцев хеландий. Без особого труда договорился с одним из них, потому что тот, памятуя об императорском наказе, быстро согласился взять русов на борт… И наутро Клуд, Дубыня и Бук снова плыли по Понту Эвксинскому, вечером другого дня они обогнули далеко выдающийся крымский берег и взяли прямой курс к устью Южного Буга, вошли в него и через три дня плавания вверх по реке покинули хеландию.

И это плавание позволило им узнать еще об одной важной новости: о том, что второго июня византийское войско тронется из Константинополя навстречу агарянам, нарушившим перемирие.

С планины на планину[143], а потом по ковыльной степи и холмам, покрытым уже поредевшим лесом, и друзья наконец-то достигли Днепра… И тут-то с Клудом и случилась непонятная история.

Вечером он спустился к реке, чтобы наполнить водой котелок. Днепр величаво и затаенно катил свои могучие волны вниз, чтобы потом, на первом же перекате, расшибить их о многопудовые камни, а самому, скрутившись в великаньи жгуты, протиснуться меж лобастых преград и продолжить свой бег до следующего порога.

Уже смеркалось. На небе вспыхнули первые звезды, ветер, налетающий сбоку, шелестел густыми зарослями камыша в небольшом затоне, лохматил густые волосы на голове Доброслава. И вдруг какое-то знобкое беспокойство охватило все его существо, и он пожалел, что не взял с собой пса, оставив с Дубыней.

Беспокойство нарастало. Оно уже перешло в неопределенный страх; Доброслав быстро зачерпнул воды и стремглав выскочил на берег, но — что за диво? — лука и колчана со стрелами не обнаружил, хотя только что оставил их вон у того куста.

Значит, кто-то тут затаился?.. И можно ожидать удара острого железного наконечника под лопатку или спереди — под левый сосок. Но тихо. Все так же однотонно шелестит камыш и звезды с небесной высоты помигивают холодным светом. И впрямь зябко. Ветер проник под небрежно распахнутую рубаху. Клуд поежился. Смотрел по сторонам, но не уходил, какая-то сила удерживала его на месте. Еще не совсем стемнело, и Клуду удалось увидеть, что лук и колчан со стрелами висят на одном из сучьев дерева, росшего неподалеку, на отшибе от других.

Он подошел к нему, подпрыгнул и ловко вскарабкался наверх. Уселся верхом на сук и всмотрелся в густую крону над головой в надежде узреть или берегиню, или мохнатого куда, которые вздумали поиграть с ним… Но крона была чиста, и страх снова пронзил сердце Доброслава.

Он перевел взгляд вдаль и ужаснулся: по высокому берегу навстречу друг другу катились два огромных, выше деревьев, огненных шара. Когда они столкнулись, из их нутра посыпались искры, взметнувшиеся снопами к звездам… И тут Клуд потерял чувство бытия и времени, будто бы вместе с искрами тоже взметнулся к звездам и как бы сверху начал обозревать землю: ее реки, озера, леса, горы… Но так она, земля, не походила на ту, которую привык видеть в своих путешествиях Клуд, — зеленую и цветущую весною, а летом и осенью желтую от созревающих хлебных колосьев на полях смердов, красную от гроздьев рябины, пламенеющих даже тогда, когда выпадает белый-белый снег…

Но видятся Клуду озера с какими-то непонятными для него коричневыми масляными разводами, собирающимися возле берега в густую, непролазную грязь, в которой барахтаются утки и гуси, и всякая озерная птица — и, не в силах вылезти из нее, падают и погибают. А потом перед взором предстает огромная река… Только на миг, чтобы зачерпнуть воды, он увидел ее, поразившись величавой мощи волновой стремнины, только на миг… Но почему тогда его глаз может сейчас обозреть эту реку с самого истока до самого устья?! И он знает, что эта река Днепр… «Клуд, ты, наверное, и впрямь колдун… — думает о себе Доброслав. — Захочу и полечу над его широкими водами, как быстрокрылая птица… И узрю все».