— 

Вот этого можно было не говорить, Георгий Георгиевич, — тихо сказала девушка.

—  

Ну я же просто пошутил. Поймите и другое, девочка, вы уже не маленькая. Думаете, мне все это время легко было сдерживать себя... ну, вы понимаете, Оленька...

—  

Я понимаю, — как эхо отозвалась девушка. — Словом, я рада, что этот разговор состоялся, Георгий Георгиевич. А теперь я все-таки пойду.

—  

Не смею держать, — развел руками Орбелиани. — Хотя и предпочел бы... Я провожу.

—  

Не нужно. До свидания, — сказала Оля уже из прихожей. Негромко стукнула дверь.

Георгий Георгиевич, сделавший было попытку под­няться, снова откинулся на подушку, некоторое время лежал неподвижно, затем вытер платком лоб. Щелкнул переключателем и резкими движениями пальца набрал телефонный номер.

—            

Алло! Ты, старик? Вот что! Предупреждаю: если ты в самые ближайшие дни не приберешь эту девочку к рукам, я больше выполнять наш идиотский договор не намерен. Я, между прочим, тоже не поролоновый. Понял? А что я могу сделать? Я сегодня ей только про тебя и пел. Разрисовывал тебя самыми крупными мазками. Если и после этого ничего не сумеешь добиться, пеняй на себя. Я ведь смотрю, смотрю... Ну, ладно, ладно, не кипятись. Вот тебе на!.. Еще и угрозы. Это не по-джентльменски. Тебе говорю — пальцем не тронул. Ты же, свинья, даже не оценишь, чего мне это стоило! Ну не кипятись, так, для ради трепа. Хату? Представлю, куда ж от тебя денешься... Нет, насчет этого ничего. Но я думаю — о'кэй, ибо иначе мы уже почувствовали бы. Ясно?

Тетя Настя, антипод

—

Скажите, подсудимая, у кого вы скупали золото?

—

У кого брала, у того больше нет! Ушлые какие нашлись!

Из допроса обвиняемой в судебном разбирательстве

В

последнее время за Хлебниковым замеча­лось не раз: обращаются к нему с пустяковым делом, растолкуют все до мелочи, а он глядит недоумевающим взглядом и никак не может уразуметь, чего от него хотят. И если не знать Ивана Николаевича как следует, можно было бы подумать о нем бог знает что. Но в управлении как раз его хорошо знали и в такие часы и дни старались не докучать ему посторонними или просто второстепенны­ми вопросами. Больше того, многие откровенно завидова­ли его способности сконцентрировать все без остатка умственные усилия на главном, решающем деле, умению напрочь отключаться от всего остального.

Кто-то пустил по коридорам словцо «Транзистор». Прижилось, поскольку оно подчеркивало умение Хлебни­кова настраиваться на одну-единственную волну. Сейчас в управлении говорили, что Хлебников настроен на чубаровскую волну — и больше для него ничего на свете не существует.

Конечно, это не было какой-то врожденной способно­стью, а сознательно выработанным умением. И если оно безусловно

помогало в работе, то во многих других сферах жизни причиняло немало неудобств. В разговорах он был странен: или отмалчивался или отвечал так невпопад, что

собеседник начинал глядеть на него почти со страхом. Для дома, семьи в эти дни он был потерянным человеком, и супруга его, Вера Васильевна, помучившись с ним не один год, отступилась и в такое время мужественно брала все без исключения домашние заботы на себя. Его нельзя было даже послать в магазин, так как было совершенно неизвестно, к чему бы это привело: он мог оставить в кассе десятку сдачи или, напротив, принести из «самообслужи­вания» неоплаченную банку консервов. И поскольку Вере Васильевне в таких случаях все равно приходилось снова бежать в магазин и улаживать недоразумения, она резонно рассудила, что лучше уж все делать самой.

К счастью, такие приступы отрешенности от бренной жизни случались нечасто и только в какие-то кульминаци­онные моменты работы, иначе такой «Транзистор» был бы неоценим в работе и совершенно невыносим в быту.

Вот и сейчас он уже достаточно длительное время стоял около своего стола и непонимающе смотрел на трех пришельцев, явившихся к нему в кабинет: толстую крупную женщину, стоявшую прямо перед ним, и двух молодых людей, смущенно топтавшихся за ее широкой спиной, — парня и девушку. Судя по их рабочим спе­цовкам, нетрудно было увидеть, что все они зашли сюда прямо со смены.

Профессиональная память на лица подсказывала ему, что парня и девушку он где-то видел, но где и когда — нечего было и пытаться вспомнить, хотя в другое время он бы вспомнил их мгновенно и безошибочно. Пожилая женщина была незнакома, это наверняка. Она что-то говорила, говорила громко, жестикулируя, Хлебников добросовестно вслушивался, пытаясь понять, о чем идет речь, — и ничего не понимал. Все существо его протесто­вало против необходимости переключаться, но ничего не поделаешь: дело принимало курьезный характер. Хлебников еще некоторое время молчал, затем, весь внутренне подбираясь, обратился к ребятам:

—  

Так в чем же, собственно, дело?                                                                            ,

И тотчас пожалел о своем вопросе, увидев на лицах откровенное удивление.

Парень нашелся:

—   

А вы предложите ей сесть, Иван Николаевич. Что она будет стоять? Женщина пожилая.

«Мда. Его уже начинают учить человеческому обраще­нию. И поделом. Тоже мне... мыслитель. К нему люди пришли, а он...» — со злостью на себя подумал Хлебников и виновато обратился к женщине:

— 

Да... извините меня, пожалуйста, садитесь.

Но та, метнув на парня гневный взгляд, неожиданно взорвалась:

—  

Нечего меня сажать! Ушлый какой нашелся! Сама сяду, если надо будет!

И, повернувшись к ребятам, зло закричала:

—  

А вы, сосунки, нечего изгиляться! Молоко на губах утрите! А туда же! Щенки паршивые!

Подполковник, не пытаясь скрыть удивления, взирал на эту сцену. Что же тут все-таки происходит?

—  

Ничего не понимаю, — честно признался он. И доба­вил, обращаясь к ребятам: — Может, объясните?

В дверь постучали, и голос Саши Антонова спросил:

—  

Иван Николаевич, можно?

—  

Входи, входи, — торопливо сказал Хлебников, хотя Саша, собственно, уже вошел, бросив мимоходом заинте­ресованный взгляд на девушку. — Обожди минутку. Тут у нас...

—  

Иван Николаевич! — смело выступила вперед де­вушка. — После нашего разговора, ну, вернее, после вашего выступления у нас на хлебозаводе... ну, об антиподах нашей морали... — она начала говорить уве­ренно и звонко, но почему-то засмущалась, стала сбиваться. То ли от необходимости произнести «громкую фразу», то ли под взглядом Саши Антонова.

—  

Ну-ну, помню, был такой разговор, — поощритель­но сказал подполковник.

—  

Вот мы и решили оживить деятельность нашего БКО! — уже справившись со смущением, продолжала девушка.

— 

Боевого комсомольского отряда, — тактично рас­шифровал парень.

—  

Спасибо за разъяснение, — чуть заметно улыбнулся Хлебников.

— 

Женя! — девушка укоризненно взглянула на своего спутника. Тот, слегка смутившись, уточнил:

— 

Я хотел сказать, что ее, ну, Лену, командиром БКО выбрали.

—  

Ага! — сказал подполковник. — Ясно.

—  

Для начала... рейд мы решили провести! — заявила девушка.

—  

В проходной, после смены.

— 

И правильно! — одобрил подполковник. — Вам по­мощь нужна, да?

—  

Помощь? — удивленно переспросила девушка. — Так мы его уже провели. Сегодня.

Хлебников мысленно чертыхнулся.. Что ни скажет — все невпопад.

—  

Рейд! — презрительно процедила молчавшая до сих пор тетя Настя. — Хулиганство сплошное. Хватают людей, как ненормальные.

Она вдруг смачно плюнула на пол. Подполковник нахмурился. Кажется, обстановка начала проясняться.