– Здравствуйте, дорогой мой,– модулирует приятное контральто с алжирским акцентом.– Это Лора Ламбер. У меня такое впечатление, что я вас подняла с кровати?

– Не совсем так. Но я был от нее очень недалеко. Как ваши дела?

– Похоже, что этот вопрос надо задать вам. Вы как будто слегка вялый.

– Я такой и есть. Резкая перемена климата, наверное, или абсент по рецепту Дакоста.

– Господи! Вы что, пили эту гадость?

– Да, но больше не буду. Клянусь головой Маризы Мелл.

– А кто такая Мариза Мелл?

– Разрушительница из фильма «Цель – 500 миллионов», который…

– Оставьте в покое ваших разрушительниц и перейдем к серьезным делам. Сегодня рано утром я позвонила Дорвилю, чтобы напомнить ему о том, что он должен встретить вас у поезда, а он мне сообщил, что вы уже приехали и даже уже обсудили дело с Дакоста поздно вечером.

– Точно.

– Я рада, что с вами дела не стоят. Из чего могу сделать вывод, что, как только ваше теперешнее недомогание пройдет, вы проявите немного больше мужественности, чем эти бесхребетные тряпки, Дакоста и Дорвиль. Уж им-то я припомню! Если бы я их не взгрела как следует, они бы до сих пор сидели сложа руки и ожидали невесть какого чуда. Я чуть с ними не разругалась, пока они решились вам позвонить.

– Да, мой аджюдан[8].

– Как? Что вы там бормочете?

– Ничего, ничего… Это я так зевал. Извините, это не очень вежливо, но я еще не совсем проснулся.

– Это я должна извиняться. Я не знала, в каком вы состоянии, но в любом случае я бы не смогла вам перезвонить позже. Через четверть часа я отправляюсь навестить нескольких лекарей из соседнего департамента и вернусь не раньше воскресенья или понедельника. Перед отъездом я хотела поблагодарить вас за вашу помощь и пожелать вам удачи. Интересно, что же все-таки могло случиться с Аньес… Последнее время она слишком часто ускользала от родительской опеки, но это славная девчушка… Вся эта история меня немножко тревожит, но успокаивает то, что вы взяли дело в свои руки. К моему возвращению у вас, наверное, будут новости… и хорошие.

– Разумеется.

– Дорвиль и Дакоста вам все хорошо объяснили?

– Черт возьми! Думаю, что да.

Я вкратце излагаю ей содержание нашей беседы.

– Да, все правильно,– заключает она все более и более сержантским тоном.– Ладно. Ну что ж! Я позвоню вам, как только вернусь!

Она кладет трубку. Я вытираю лицо и некоторое время неподвижно лежу на спине. «Немного больше мужественности», чем другие,– как выразилась эта Лора. Это ж надо так сказать! Нестор Бюрма, само воплощение мужественности! Образец, каких поискать!

На улице жара, от которой я уже отвык, башка раскалывается, нос распух, затылок ноет – все это никак не способствует приведению ума в рабочее состояние. Начну ли я розыски малышки Аньес прямо сейчас или сегодня вечером, когда приведу себя в боевую готовность,– вряд ли это существенно отразится на результате. Учитывая, что прошла уже целая неделя с момента ее исчезновения (целая неделя! ах да, действительно! ох уж эти деятели, Дорвиль и Дакоста!), несколько часов дела не изменят… Сегодня утром, чтобы прийти в себя, мне необходимо подышать свежим воздухом соснового бора и других местных достопримечательностей. А потому не навестить ли мне моего старого дядюшку, он живет в Праде, дыра порядочная, довольно далеко от лесопилки Дакоста, но по той же дороге.

Решено.

Я соскальзываю с постели и, едва передвигая ватными ногами, отправляюсь в ванную выпить стаканчик теплой воды и приложить мокрое полотенце к лицу и затылку. Мне не впервой получать затрещины, но впервые я чувствую себя так омерзительно после них. Парень, который меня так отделал, судя по всему, владеет какими-то особыми приемами, вызывающими довольно странные последствия. Да и вообще, что это за тип? Как говорит Брюера, теперь это большой город. Да, месье, со всем современным комфортом и прочими безделками в придачу, включая, разумеется, гостиничных воров. При этой мысли я сую руки в карманы штанов и извлекаю оттуда свои бабки, целые и невредимые. Все на месте. То есть почти все… Банкнота, помеченная буквами OAS, исчезла.

В эту самую минуту звенит телефон. Это снова Лора Ламбер, рыжая поджигательница, которая, похоже, хочет поджечь и меня.

– Послушайте,– атакует она с места в карьер,– вы тут, часом, не развлекаетесь с похмелья и не изволите шутить по телефону?

– Нет. Мое похмелье не вполне обычно, и вряд ли базар по телефону спасет меня от головной боли. А чем вызван ваш вопрос?

– Тем, что мне кто-то позвонил. Я думала, это вы.

– А почему вы так думали?

– Было похоже, что этот тип изменил голос. У него был какой-то странный акцент. Похожий на местный, но поддельный. Точь-в-точь как если бы парижанин заговорил южным говором.

– Ну так это был не я. А что ему было нужно?

– Мое мнение по куче дурацких проблем. Он сказал, что проводит какой-то опрос общественного мнения. Я его довольно резко послала куда подальше и сразу же бухнула трубку. Но это неважно… я вспылила, полагая, что это вы меня разыгрываете, но теперь, когда ясно, что это исключено…

– Абсолютно.

– …интересно, с чем связан этот странный акцент, этот совершенно искаженный голос.

– С неудобством от вставных зубов, очевидно.

– Вы так думаете?

– А с чем еще? Если только не… Вам показалось, что это как-то связано с делом, которым мы занимаемся?

– Ничего общего. И речи не было об Аньес или ее отце, вообще ни о ком. Даже моего имени не было произнесено. Этот тип ограничился тем, что переспросил мой номер телефона.

– Ну и все же, о чем именно шла речь?

– О! Знаете, мы довольно быстро закруглились. Он хотел знать, что я думаю о противозачаточных средствах, о разбивке отпуска, о президенте…– Она засмеялась.– Я ответила только на последний вопрос и одновременно послала его ко всем чертям. Если он хотел знать о моих чувствах…

– Да, должно быть, это был какой-то шутник.

– Теперь я тоже так думаю. Ну ладно. Что ж, до воскресенья или понедельника!

– Хорошо. До свидания.

Она кладет трубку. С облегчением я отрываюсь от телефона. Боль в башке плохо сочетается с этим алжирским акцентом. Я размышляю о том, какая это забавная штука, различные акценты. Телефон делает их более отчетливыми, более резкими. Но подобного рода размышления также не способствуют уменьшению головных болей.

Я возвращаюсь в ванную, раздеваюсь и залезаю под душ. Потом извлекаю из чемодана чистую рубашку и другой костюм. По ходу дела я обнаруживаю, без особого удивления, что мой ночной визитер покопался в моих шмотках. На первый взгляд он ничего не увел и, главное, по счастью, не тронул моего револьвера «веблей-38», преспокойно покоящегося в своей кобуре. Если судить по завязке, думаю, он может мне понадобиться. Я засовываю его в левый карман, чтобы в любой момент быть наготове.

Моя головная боль потихоньку стихает, и я решаюсь произвести инвентаризацию карманов. Все, что я принес от Дакоста: список приятелей Аньес, ее фотографии, конверт, в котором была доставлена подрывная ассигнация,– на месте. Исчезла лишь сама пресловутая банкнота. По всей вероятности, я был прав, полагая, что она может дать кое-какие указания.

Я подбираю с пола свою шляпу, она так и валялась на ковре после драки, а также записную книжку с адресами, которая, как я и предполагал, осталась возле телефона. Если мой ночной визитер туда и заглянул, то мне не вполне понятно, какую пользу он из этого извлек… В тот момент, когда я собираюсь выйти из комнаты, меня осеняет. Вот так так! Моя ушибленная голова еще на что-то оказалась способна. Нужно лишь уметь выждать. Похоже, я начинаю догадываться, почему некий таинственный корреспондент задавал дурацкие вопросы Лоре Ламбер. А возможно, окажется, что и Дорвилю. Я хватаю трубку и прошу телефонистку соединить меня с Рыжей Лорой. Меня подключают к отсутствующему абоненту. Лора, очевидно, уже в пути. Попробуем в таком случае прорваться к Дорвилю. У него никто не подходит. Ладно. Не будем настаивать. Пока что у меня возобновляется головная боль, и это просто удача. Сведем до минимума наши усилия… При выходе из номера я осматриваю замок. Не похоже, чтобы над ним колдовали. Наверное, у него была отмычка.