– В общем…

Наконец он очнулся:

– После того как вы меня определили на работу, я сменил несколько мест, но теперь все в порядке.

– Глядя на то, как вы крутитесь вокруг да около, этого, пожалуй, не скажешь, старина,– заметил я.– Вы так много говорите о работе, что тут-то, видно, и кроются какие-то нелады. Остался без работы?

– Нет, нет, с работой все нормально. А вот с женой… Вы знаете Ортанс?…

Он завозился на своем стуле.

– Конечно, знаете… Я вас с ней как-то знакомил, когда мы случайно встретились в воскресенье на блошином рынке у ворот Ванв.

Опять ненужные подробности, чтобы оттянуть время, когда придется-таки открыть свои карты.

– Знаю. С ней что-нибудь случилось?

– Д-да. Такая штука, которая случается и с очень приличными людьми… и даже с теми, кто похуже, вроде нас…– И тут он внезапно решился признаться: – У меня нет возможности кормить будущего ребенка, Бюрма.

– А! Только и всего?

– С меня более чем достаточно,– вздохнул он.– Так вот, я пришел вас попросить… Я подумал, что такой человек, как вы… с которым я могу поговорить откровенно… Словом, у вас, должно быть, есть такие знакомые, а?

Я ответил не сразу. Тогда он нервно стиснул руки.

– Боже мой, Бюрма! Я долго не мог решиться, так что теперь это, может, уже и поздно, я еще не говорил с Ортанс, потому что мне это кажется все-таки отвратительным, но другого выхода у меня нет. Во всяком случае, гак хоть одним несчастным будет меньше, верно? На земле и без того полно горемык, которым все осточертело.

Он жаловался, а я тем временем размышлял.

– У меня есть то, что нужно,-сказал я наконец.– Но придется…

– Само собой, Бюрма! – прервал он меня.– Это врач?

– Особа, умеющая хранить тайну; не врач, но тоже очень опытная в таких делах, обычно все оставались довольны.

– Это… это обойдется дорого?

– Таксы я не знаю, но, уж конечно, не даром. В прежние времена я знавал людей, практиковавших во имя идеала, но в наши дни идеалов больше нет, никто теперь не хочет пачкаться ради чести. Ничего не осталось, кроме этой пакости – чертовых бабок.

– Да. Ну что ж, я как-нибудь устроюсь, постараюсь раздобыть нужную монету. Надеюсь, состояния все-таки не потребуется, а?

– Думаю, нет.

На клочке бумаги, до ужаса ординарной, я написал имя и адрес, добавив к этому в уголке маленький рисуночек. Затем протянул листок своему посетителю.

– Скажете, что вы пришли ради будущего своей семьи. Это своего рода пароль. Славная женщина, о которой идет речь, особенно сильна по части будущего.

– О, спасибо, Бюрма. Тысячу раз спасибо. Не знаю, как и…

– Да ладно.

Я уже чуял момент, когда, утратив всякое представление о реальной ситуации, он, чего доброго, предложит мне стать крестным отцом.

Не уставая благодарить меня, Демесси, в конце концов, удалился, немного успокоенный.

Это произошло два месяца назад. И с тех пор…

Из того, что мне удалось узнать на улице Сайда, явствовало, что он, должно быть, ходил договариваться насчет аборта, условился о цене, о сроке и все такое прочее, раздобыл даже денег для операции, но по той или иной причине не дал хода этому делу и держал Ортанс в полном неведении. Хорош гусь, этот Демесси. Его поведение я воспринимал как личное оскорбление. «Я долго не мог решиться… Мне это кажется все-таки отвратительным…» Притворщик! Сдрейфить в последний момент, испугаться за себя, предвидя какие-нибудь осложнения, и удрать, прихватив занятые бабки и оставив бедную женщину выпутываться одну,– разве это хорошо, разве соответствует морали и все такое прочее? Ну не отвратительно ли? Правда, он добавил несколько купюр на расходы, оставил на прощание маленький подарочек – как раз чтобы хватило первое время на молоко. Если он воображает, что отделался таким образом, то здорово просчитался.

Я покончил с едой. Пока я ел, соседи мои, отобедав, ушли, и теперь я остался в зале ресторана один. Закурив трубку, я заказал кофе и попросил счет. Расплачиваясь, я вручил гарсону банкноту в пять тысяч, которую в виде задатка дала мне жена Демесси. Машинально проследив за ним взглядом, благо расположение места способствовало этому, я заметил маневры молодого человека, стоявшего за кассой. Он с жадностью набросился на ассигнацию и стал разглядывать ее с таким интересом, словно речь шла о какой-нибудь крапленой карте. Затем вытащил из кармана записную книжку, открыл ее и стал что-то сверять, то и дело поглядывая на мои пять косых.

Стоя перед ним в ожидании сдачи, официант явно терял терпение, о чем свидетельствовала его нога в черном ботинке, которой он постукивал по полу.

Наконец молодой человек решился. Он присоединил купюру к другим, уже лежавшим в ящике, а на блюдечко положил все, что причиталось мне.

Гарсон принес сдачу. Я оставил ему кругленькую сумму на чай, дабы получить возможность завести разговор.

– Бумажка была фальшивая, что ли? – спросил я. Он ответил, пожав плечами:

– Эти молокососы сами не знают, чего хотят,– только бы поразвлечься. Ну и времена, месье! Да вот, как вы думаете, что я увидел на днях на улице? Мальчишка лет десяти-двенадцати, не больше, записывал в блокнот номера проезжавших мимо него машин. Полицейский, да и только!

– А номер моей бумажки соответствовал номеру краденой машины? – решил я пошутить.

Он опять пожал плечами.

– Вот уже три дня, как он занимается этой дурацкой проверкой. После ограбления.

– Какого ограбления?

– Да банка напротив – «Контуар де креди».

Он показал мне его в окно. Банк находился на углу улиц Ален-Шартье и Вожирар. Через головы людей, дожидавшихся автобуса № 62, видно было его угловую дверь, расположенную между тиром и лотереей. Только теперь мне стал понятен смысл беседы посетителей. Я имею в виду, конечно, посетителей бистро, а не банка. (А это далеко не одно и то же; скорее даже наоборот.)

– Вы разве не слыхали об этом ограблении, месье?

– Видите ли,– заметил я,– уж чего-чего, а ограблений у нас хватает. И потом, я не из этого квартала.

– Я – тоже. Я здесь только работаю. А вот местные жители считают, что дело провернули ребята из квартала. Лиц-то их никто не видел – из-за масок, они, надо вам сказать, были в масках, но все уверены, что они из этого квартала…

И он пространно изложил мне причины, говорившие в пользу такого предположения.

– Короче,– продолжал он,– бандиты захватили кучу деньжищ… Говорят, миллионов десять-двенадцать… Так, пустячок! А некоторые утверждают, будто все пятнадцать…

– Кое для кого два-три миллиона и правда пустячок.

А так как сам он к числу таковых не принадлежал, момент ему показался вполне подходящим, чтобы положить в карман чаевые, оставленные для него на блюдечке.

– Короче, говорят, будто в этой куче полно было пачек по пять и по десять тысяч, так вот кассир банка записал их номера. Уж не знаю зачем, но это так. Сам-то я в банковских делах ничего не смыслю. А кассир их – из наших клиентов. Зовут его месье Жорж. В полдень и вечером он точно, как часы, пьет свой анисовый ликер. Так вот, месье Жорж передал список номеров этому парню, и с тех пор, как только мне дают разменять пяти– или десятитысячную бумажку, вы только подумайте, я должен еще проверять и изучать ее. Улавливаете всю хитрую механику, а, месье? Вы только представьте себе: бандиты из местных идут и тратят краденые бабки в своем же квартале! Меня от таких рассуждений просто с души воротит, но, в конце-то концов, если парню эта работенка по вкусу, пускай, а?

– Разумеется. И лучше уж так проводить время, чем околачиваться в кафе.

– Впрочем, мне-то лично плевать. Хотя это и не положено, клиентам такое не нравится, а ну как не понравится нескольким, и все – только их и видели. Уж поверьте мне.

– Это сын хозяина?

– Нет, сын управляющего. Месье Ривале с семьей уехал на праздники к родителям в Сент-Африк.

– Во время ограбления были убитые?

– Служащий. Молодой парень. Он взбунтовался, и они его хлопнули. А кто говорит, будто он и не думал бунтовать. Да это все одно – главное, что хлопнули. Порешили, словом!