И что же дальше? Во время визита в его комнату я достаточно много узнал, читая документы и его записки, чтобы иметь представление, куда он направился. Изабелла Баварская – не простая баба, которую можно забыть просто так.

Ну, а теперь – к Башне Барбетты, как некогда сказал Александр Дюма.

На углу улицы Вьей-дю-Тампль она стояла, как на часах, стройная и строгая на фоне звездного весеннего неба.

Совсем новая крыша из серой черепицы венчала старое сооружение, которое, возможно, собирались реставрировать. В грубой каменной кладке фасада нижнего этажа зияли бойницы. Наполовину отклеившаяся от стены киноафиша трепетала на ветру, приводя в движение восхитительную грудь рекламируемой актрисы. Кроме шелеста афиши, не слышалось никакого другого звука. Квартал погрузился в абсолютный покой. Даже привидения, и те притихли, не желая греметь своими цепями. Окна второго этажа, окруженные скульптурными украшениями, были заложены кирпичом. Окна следующего этажа зияли пустотой.

Я приблизился к единственной низкой двери, ведущей внутрь зловещего здания, и приложил ухо к стене. Тишина. Если Морис Баду сейчас занимался земляными работами, то делал он это чертовски осторожно.

Где-то недалеко по соседству раздался басистый удар колокола. Во вновь наступившей тишине, ставшей еще более ощутимой благодаря контрасту, раздался стук кованых ботинок по асфальту. Это не был гонец Жана-Бесстрашного, и не ночные сторожа той эпохи, которые работали, как ходячие часы, и будили спящих граждан, сообщая им, что они могут спокойно спать. Обычный современный пьянчуга, сознательный и организованный, который, не заметив меня, прошел неверным шагом по направлению улицы Оспитальер-Сент-Жерве. Низкая дверь башни была снабжена засовом, я попробовал его отодвинуть, и он остался у меня в руке. Отбросив всякие сомнения, я толкнул дверь, и она отворилась с еле слышным скрипом.

Закрыв ее за собой, я некоторое время постоял во мраке, прислушиваясь. Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я увидел, что она здесь не абсолютна. Слабые отблески городского освещения проникали сквозь окна верхних этажей. Вывод: от потолков, разделявших этажи, почти ничего не осталось.

Я зажег спичку. Потом еще одну, потом еще, пока не истратил почти весь коробок, и получил представление о месте, в котором находился.

Идея реставрации небольшого дворца королевы Изабеллы не пошла дальше строительства новой крыши. Затем работы прекратили, очевидно, по причине материальных трудностей. На полу (там, где был пол) валялась всякая рухлядь, на которой, видимо, спали бродяги. Обилие ям делало пол похожим на кусок швейцарского сыра. В десяти сантиметрах от моей ноги зияла дыра с вертикальной лестницей, ведущей в подвал. Вот так. Без предупреждений. Средневековый стиль – коварный и бездумный. Счастье, что я не загремел вниз сразу, как только вошел. В одном углу я заметил разболтанную деревянную лестницу, ведущую наверх, к куску еще не обвалившегося потолка. Внизу у лестницы валялась газета.

Я подошел к ней, рискуя на каждом шагу споткнуться или провалиться в какую-нибудь дыру. Подняв газету, я увидел, что это недавний номер «Крепюскюль», сложенный таким образом, что статья, посвященная смерти Кабироля, сразу попалась мне на глаза.

Это было нечто новое, то, чего я не ожидал.

Верхний конец лестницы уходил в чернеющий люк, откуда свисал кусок одеяла. Я поднялся наверх и обнаружил помещение, некогда служившее спальней. Когда-то здесь стояла кровать с балдахином, а в ней спала барышня в ночном чепчике. Сейчас здесь находилось убогое самодельное ложе, покрытое газетами и одеялами еще в приличном состоянии. В углу валялись консервные банки, нетронутые и пустые, другие газеты.

Я перестал чиркать спички. Во-первых, если я продолжу в том же темпе, то не смогу выбраться отсюда; во-вторых, думать можно и в темноте.

Но наслаждаться размышлениями мне пришлось недолго. Едва я очутился вновь в темноте, как мне померещился какой-то желтоватый отблеск внизу, но не на первом этаже, а где-то ниже. В глубине подвала.

– Эй! Там есть кто-нибудь?– спросил я.

Никакого ответа. Луч света не шевельнулся.

Рискуя свалиться вниз вместе с куском потолка, я свесился над люком и заглянул вниз. Там, на неровном полу, валялся большой электрический фонарь и освещал нечто… Я спустился, чтобы посмотреть. Это действительно оказался очень сильный электрический фонарь, но с батарейками на исходе. Прочная вещь, которая не разбилась при падении, чего нельзя сказать о ее владельце. То, что освещал фонарь, было ботинком, а в ботинке находилась нога. Я поднял фонарь и осветил лежащее тело.

Мне оставалось только навсегда распрощаться с Морисом Баду.

Глава X

ЛИКВИДАЦИЯ БАДУ

У этих типов были бандитские рожи специалистов по исполнению смертных приговоров. Для полной картины надо добавить, что один из них жевал сигарету, от другого несло ромом плохого качества. Правда, они не пришли за мной в зловещий предрассветный час, а точно в полдень, как раз в тот момент, когда мы с Элен намеревались закрыть Агентство на полутора суток. Типы без всяких церемоний приказали мне следовать за ними и доставили пред светлые очи Флоримона Фару на Кэ дез Орфевр. За всю дорогу они не промолвили ни слова.

Комиссар в тот день тоже не был болтлив. Была суббота, и он, вероятно, с горечью думал о тех, кто работает в режиме английской недели. На мое приветствие он не ответил и удостоил меня ничего не выражающим взглядом. Когда наконец решился заговорить, то сказал: «Вот опять вы влипли в историю, Нестор Бюрма».

Он говорил не спеша, без ненависти и злости, скорее с огорчением в голосе.

Я зевнул.

Спящий из Зимнего цирка не заразил меня своей сонливостью, но, вернувшись сегодня ночью домой, я просто не мог не напиться до чертиков. И сейчас у меня было тяжелое похмелье.

– Какую историю? – спросил я.

– Морис Баду, молодой человек, который обнаружил труп Кабироля. Вы читаете газеты?

– Именно из газет я узнал, что он тоже погиб. И даже в довольно странном месте. Но я не понимаю…

– Вы им интересовались,– сказал Фару.

– Не понимаю…– повторил я.

Комиссар похлопал ладошкой по бювару.

– Отвечайте. Вы им интересовались?

– Да, ну и что? Как вы об этом узнали?

– От его старика. Похоже, что некто по имени Нестор Бюрма, частный детектив, многократно звонил ему по поводу сына. Вчера, например.

Я улыбнулся.

– Вы не можете меня обвинить в том, что я прячусь.

– Я не собираюсь вас ни в чем обвинять. Почему вы им интересовались?

– Интуиция.

– Я не люблю ваших интуиции. У старика осталось впечатление, что вы хотите использовать нечто, в чем был замешан его сын.

– У меня просто была одна идея, но это не совсем так. Я искал источник доходов.

– Значит, шантаж!

– Нет. У меня были честные намерения. Я сказал себе: если Морис Баду общался с Кабиролем, который не отличался святостью, и замешан в каком-нибудь темном деле, то отец, возможно, не откажется поручить мне выяснить это дело и избавить его чадо от больших неприятностей. Но дальше моих пожеланий дело не пошло.

– А с чего вы взяли, что Баду участвовал в махинациях Кабироля?

– Мне показалось странным, что сын промышленника прибегает к кошельку ростовщика.

– Это идиотизм. Можно быть сыном промышленника и не иметь ни гроша в кармане. Кстати, этот парень поссорился со своим отцом.

– Я этого не знал, когда читал газеты. Возможно, это и была идиотская идея, но продолжение истории не подтвердило такой оценки.

Он вздохнул.

– Рассказывайте.

– Представившись журналистом, я нанес визит Баду и убедился, что он, не являясь богачом, все же не был в том состоянии, когда люди идут заложить часы или что-нибудь еще. Телефонный разговор, который я имел затем с его отцом, подтвердил это мнение. Он регулярно посылал ему деньги, понимаете? Старик сообщил мне еще кое-что: о никчемности своего сына. Он несколько раз повторил это даже как бы с юмором, но я понял, что он страдает и в случае беды не откажет сынуле в помощи. Хочу сказать, в том случае, если Морис Баду попадет в неприятную историю. Это все, что меня интересовало.