— Чего?

— А вы не сочтете меня нескромной, гадкой?

— Не сочту.

— Вернуться в «Ореанду». Вот чего мне вдруг захотелось. И укрыться от всех. С вами.

— И мне тоже, — сознался я.

— Тогда чего же мы стоим? Побежали!

Мы действительно побежали, расталкивая встречных, и шарахавшиеся от нас люди, наверное, думали, что мы что-то забыли, очень важное, и мчимся сломя голову, словно промедление чревато для нас Бог знает чем.

В моей комнате, отдышавшись, мы молча стали раздеваться. Не стесняясь. Будто давно знаем один одного. И рухнули в только что аккуратно убранную горничной постель, разметав простыни и подушки.

Впопыхах я даже не запер двери. Мы оба обалдели друг от друга. Забыли обо всем на свете. Лена стонала от наслаждения во весь голос, и из-под ресниц закрытых глаз текли слезы. Я был на седьмом небе. Мне показалось, что такой остроты и сладости от обладания женщиной я еще никогда не испытывал, при том, что моя прежняя жизнь была далеко не монашеской.

Сомнений не было. Произошло точнейшее попадание. Удивительное совпадение. Мы подходили друг другу с точностью до микрона. Как говорят инженеры.

— Я только сейчас открыла для себя, — созналась мне потом Лена, — что это такое — ни с чем не сравнимое наслаждение от секса. Я прожила десять лет с мужем, выскочила замуж на первом курсе, родила двоих детей, регулярно, почти каждую ночь, отдавалась ему и ничего подобного не испытывала. Уступала ему. Не скажу, что мне было безразлично, но особого удовольствия не испытывала. И мне было невдомек, отчего женщины в романах готовы пожертвовать жизнью ради счастья быть с предметом своего обожания. Я не понимала и не верила книгам, когда там описывались постельные страсти, от которых теряют сознание. Я считала непроходимыми дурами баб, которым мужчина весь свет застил. Теперь я всему верю. Господи, да нет ничего равного этому сладостному ощущению, какое я испытываю с тобой. Да что может быть лучше в этой жизни? Какой это подарок природы! Это венец, награда за все наши муки и невзгоды в жизни.

Для меня, более опытного, Лена тоже оказалась открытием. Я открыл новые высоты, новую степень физического наслаждения от обладания женщиной. И должен признать, возбуждала она меня так интенсивно, вызывала острое, неутолимое желание так часто, что я только диву давался, никак не предполагая за собой такой прыти.

У нее было удивительное тело. Нормальных, обычных форм молодой и здоровой женщины. С первыми признаками проступающей полноты. Отчего ее тренированные спортом мышцы приобрели легкую мягкость, сохранив упругость и свежесть. Женское тело в пору расцвета. Круглый, чуть выпуклый живот. Еще крепкие большие груди. Широкие мягкие бедра. Одно лишь прикосновение пальцем к этому телу вызывало во мне возбуждающую дрожь. Даже не прикасаясь, а просто сидя в постели и рассматривая ее, вольно раскинувшуюся, без стыда, на смятых простынях, я сразу же испытывал вспышку влечения, желание сжать ее до хруста в костях и утонуть, раствориться в ней.

Были у Лены любовники до меня? Всего один. Она лишь однажды изменила мужу. Когда убедилась, что он неверен ей. Лена узнала имя этой женщины, где она живет и, позвонив, договорилась с ее мужем о встрече. С женщиной видеться она не сочла нужным. Решила переспать с ее мужем и этим отомстить ей и наказать своего неверного супруга. Что и совершила. Снова не испытав страсти и никакой радости. Убедившись лишь в том, что все мужчины одинаковы. Она даже поклялась себе больше никогда не испытывать судьбу. И вот эта встреча в Ялте и ослепительное открытие, что и ее судьба не обошла женским счастьем.

Что может быть лестней для стареющего и уже теряющего сексуальное любопытство мужчины? Лена возрождала меня в моих глазах, и уж одного чувства признательности было достаточно, чтобы боготворить ее. И я отдался этому позабытому состоянию без оглядки. Выбросив из головы, как сор, все, что составляло прежде предмет моих забот и размышлений. Жизнь сразу стала легка и прозрачна. Как в ранней юности.

Сколько мы тогда провели времени в постели, ни я, ни она не помнили. Было уже за полдень, когда громкое покашливание совсем близко от кровати вернуло нас к действительности.

В комнате стоял Толя Орлов. Причиной его появления оказалась незапертая дверь. Не найдя меня ни на набережной, ни на пляже и видя, что подходит обеденное время, он решил проверить, не случилось ли что со мной, не лежу ли я больным в своей комнате. И вошел. И увидел.

— Пардон, — хрипло откашлялся он. — Вот вы где? Разрешите представиться.

Он с грубоватой прямотой протянул Лене руку. Она рассмеялась и высунула из-под простыни свою.

— Мы с ним коллеги, — пояснил Толя. — Поэтому стесняться меня не следует. Я сейчас уберусь отсюда. А вы приводите себя в порядок — и обедать. Я придержу места в ресторане.

И уже у самых дверей обернулся:

— Ну и парочка вы! Так подходите друг другу, что мне вдруг захотелось вас запечатлеть. Для вечности. Он стал стаскивать с плеча ремень фотоаппарата.

— Что за глупости? — отмахнулся я.

— Почему глупости, — мягко возразила Лена, запахивая на груди простыню. — Я с ним согласна. Запечатлейте нас, Толя.

Он тут же поднял фотоаппарат, стал наводить на нас, приговаривая:

— Немножко бы пообнаженней. Сдвиньте, Леночка, простыню…

— А это уже, Толя, перебор, — сказала она. — Щелкайте, пока я не раздумала. И убирайтесь!

За обедом Толя не сводил глаз с Лены, был с ней отчаянно любезен и незаметно толкал меня под столом ногой. А она, когда мы вышли на набережную, не церемонясь, попрощалась с Толей, сказав, что предпочитает оставаться со мной наедине, так как времени у нас в Ялте в обрез.

Толя не обиделся, а, наоборот, восхитился:

— Ну, матушка, даешь! — воскликнул он. — Настоящая славянская душа! Нараспашку! Олегу можно только позавидовать.

Не знаю, достоинство это или недостаток, но у меня феноменальная память на лица. Стоит мне даже мельком взглянуть кому-то в лицо, как моментально срабатывает в голове фотовспышка и абсолютно ненужный мне портрет надолго, а возможно и навечно, застревает в закоулках моего мозга. Но добро бы запечатлелось лицо, и все. Дудки! Стоит мне, сколько угодно времени спустя, наткнуться на того же человека, и я, как ненормальный, буду томиться и ни на чем больше не смогу сосредоточиться, пока по крохам не воссоздам в памяти, где же я прежде видел его.

Однажды я вот так битый час преследовал по всей Москве немолодую, ничем не примечательную женщину, шел за ней по пятам из магазина в магазин, спускался в метро, ждал возле дамского туалета, чуть не вывихнул мозги от напряжения и все же вспомнил. Женщина оказалась кондуктором трамвая на маршруте «А», по которому я ездил от силы два раза в жизни, и этого оказалось достаточно, чтоб заурядная физиономия усталой и угрюмой кондукторши, оторвавшей от висевшего на груди рулона билет и протянувшей его мне, не удостоив даже взглядом, застряла в моем мозговом сейфе.

Порой я бывал наказан за свою слабость. Стоял как-то у газетного киоска в очереди за «Вечерней Москвой». Впереди меня человек десять. Стройная брюнетка, стоявшая впереди меня, оглянулась, столкнулась со мной взглядом и тотчас отвернулась. Но этого было достаточно, чтоб я тут же потерял покой. Где я ее видел? Я, несомненно, ее встречал. Но где? При каких обстоятельствах? Под моим черепом запульсировали токи высокой частоты, лихорадочно, до головной боли перебирая несметный запас отпечатков в памяти. И все тщетно. Очередь быстро сокращалась, а ответ не выплывал. Она уже купила газету и быстро, не оглядываясь, пошла от киоска. И я, забыв взять газету, устремился за ней и, чтоб обрести покой, решил больше не утруждать себя догадками, а просто спросить у нее. И действительно, спросил, обогнав и развернувшись лицом к лицу:

— Простите, вы не поможете мне вспомнить, откуда мне знакомо ваше лицо?

— Помогу, — сказала брюнетка, нахмурив брови, и наотмашь влепила мне пощечину. Среди бела дня. В центре Москвы. В голове произошла вспышка — и я явственно вспомнил и эту брюнетку, и обстоятельства, при которых я ее знал. А вернее всего, расстался.