Становилось ясным, что немцы создают ударную группировку. События показали, что мы не ошиблись. Как потом окончательно выяснили разведчики, против наших изрядно потрепанных в боях частей гитлеровцы имели более чем двойное превосходство в пехоте, около 300 орудий и минометов и до 140 танков.

Какие же меры противодействия этой силе были предприняты командованием и штабом корпуса?

Надо сказать, что с 12 по 18 декабря активных боевых действий на нашем участке не велось. Немцы лишь изредка обстреливали боевые порядки 8-й стрелковой дивизии и 248-й отдельной курсантской бригады. Они, видимо, только готовились к решительным действиям. Но и мы не теряли времени даром. Корпусу было приказано прочно оборонять занимаемый рубеж, не допустить прорыва противника в восточном и северо-восточном направлениях к Чеповичам. Получив такой приказ командарма, мы подготовили подробный план оборонительного боя, при разработке которого каждый отдел, служба вносили свои предложения.

Новый начальник оперативного отдела подполковник Василий Семенович Новиков высказал, например, мысль, что надо предусмотреть два варианта боя: западный — на случай наступления противника из районов Холостно, Десятины, Остарки и северный — если удар будет наноситься из Добрыни на Мелени, Чеповичи. Оба варианта предполагалось построить на активных действиях нашей пехоты в тесном взаимодействии с артиллерией и танками.

Новикова поддержал майор Ф. С. Курнышев. Начальник разведотдела, как я заметил, всегда имел свою точку зрения и горячо отстаивал ее. Он сказал:

— Если судить по сосредоточению войск противника, немцы могут действовать именно с этих двух направлений. Посмотрите, как нацелены их танковые части: одна группа на севере от нас, а другая — западнее Чеповичей.

— Да и местность к тому располагает, — вмешался в разговор корпусной инженер капитан И. Т. Макурин. Он тоже был у нас человеком новым, прибыл в августе, но успел зарекомендовать себя толковым специалистом, смелым и изобретательным. Немолодой уже человек, капитан был очень подвижным и энергичным. При отходе наших частей от Житомира Макурин руководил устройством заграждений на пути наступающих немцев в арьергардных боях и отлично справился с поставленной задачей.

Этот разговор происходил на КП 15 декабря при обсуждении системы мероприятий, которые следовало немедленно осуществить для усиления обороны корпуса. Как всегда в таких случаях, каждый мог высказать все, что считал нужным, непременно, однако, обосновывая свою точку зрения. Такой порядок был у нас в штабе. Деловое свободное обсуждение насущных вопросов всегда, если позволяет обстановка, создает необходимый рабочий настрой у людей, поощряет их инициативу и содействует выработке наиболее целесообразных решений.

— На этих двух направлениях, как наиболее танкоопасных, — продолжал, жестикулируя, Макурин, — нужно создать систему заграждений.

Инженер изложил план, предусматривающий постановку минных полей, различного рода противотанковых и противопехотных заграждений, устройство завалов, отрывку траншей. С доводами его трудно было не согласиться. Генерал Чуваков одобрил все предложенные Макуриным мероприятия.

Затем мы заслушали артиллеристов и тоже приняли их предложения. Докладывал полковник В. А. Квашневский. Он высказал мысль, что в полосе обороны корпуса следует создать одиннадцать противотанковых районов, разместив в них 160 орудий и сильный противотанковый резерв. Были предусмотрены массирование огня на наиболее опасных в смысле прорыва противника местах, а также широкий маневр артиллерии по фронту и в глубину.

Мы наметили также направления для контрударов по противнику во взаимодействии с частями 25-го танкового корпуса.

В окончательном варианте план был утвержден комкором, и тут же началось его воплощение в жизнь. Операторы сразу разъехались по частям для того, чтобы проконтролировать выполнение намеченных мероприятий, а где нужно, и помочь. Не остались на месте и другие работники штаба. У нас был заведен такой порядок: приняв решение, самим доводить его до исполнителей на месте и там же отыскивать наиболее рациональные способы действий частей и подразделений, передавая нижестоящим командирам опыт и знания, которыми обладали работники штаба корпуса.

Была проделана огромная работа. Артиллерия заняла позиции с таким расчетом, чтобы значительная часть ее могла вести огонь прямой наводкой. В противотанковых районах орудийный огонь сочетался с инженерными заграждениями и взаимодействовал с группами истребителей танков, созданных в каждом стрелковом подразделении. Очень многое сделал личный состав частей в инженерном отношении. Было отрыто около двух тысяч стрелковых окопов полного профиля, 14 километров ходов сообщения, создано 87 наблюдательных пунктов с соответствующими укрытиями, сделано 6,3 километра лесных завалов, установлено 13 000 противотанковых и 4500 противопехотных мин. К работе привлекались не только подразделения, но и местное население, в основном на второй и третьей позициях. Позже капитан Макурин после подсчетов доложил мне, что на инженерное оборудование полосы обороны было затрачено 84 000 человеко-дней.

Все эти меры, безусловно, упрочили нашу оборону, сделали ее более гибкой, маневренной, активной, способной противостоять превосходящим силам противника.

На фронте продолжалось относительное затишье. Как-то вечером мы с Чуваковым устроили чаепитие. Никита Емельянович очень любил крепкий чай, пил его помногу и в таких случаях непременно приходил в доброе расположение духа. Тогда, если позволяла обстановка, он начинал вспоминать свое дореволюционное житье-бытье, работу на московской военно-обмундировочной фабрике «Персец и Понсон».

— Знаешь, сколько стоила пара вот такого чая в кофейне нашего Понсона? — спрашивал он. — Впрочем, откуда тебе знать, ты еще тогда под стол пешком ходил.

— А сколько же все-таки? — подзадоривал я его.

— Семишник. По тем временам целое состояние. Ведь нам за пошив одного солдатского ремня платили копейку. Столько же за чехол для саперной лопатки. В день, бывало, и полтинника не наберешь, особенно если учесть штрафы. Как-то раз мы взбунтовались, пошли к хозяевам требовать прибавки. Они, конечно, показали нам кукиш. Меня же, вдобавок, еще с фабрики выгнали и в черные списки занесли. Полгода потом без работы ходил и только в июне семнадцатого устроился шорником в Дорогомиловские мастерские — были такие тогда, конскую сбрую шили…

Слушать Чувакова было очень интересно. Он умел увлекательно рассказывать. Да и биография его была насыщена самыми неожиданными событиями. Никите Емельяновичу, например, дважды пришлось столкнуться с эсерами, вести против них борьбу. Первый раз в мастерских после Февральской революции, когда они засели в заводском комитете и стали агитировать за Временное правительство Керенского. Чуваков выступил против них, разоблачив преступную политику эсеровского ЦК, ведущего линию на продолжение мировой войны. К нему примкнули передовые рабочие, и вскоре заводской комитет был переизбран, стал большевистским. Второй раз Чуваков столкнулся с левыми эсерами уже в начале 1918 года, когда по заданию партячейки возглавил борьбу с беспризорностью. Эсеры были против организации школ и клубов для подростков, но большевики их в конце концов создали…

В тот вечер мы долго засиделись за чаем. На нашем участке фронта стояла удивительная тишина. Я обратил на это внимание Чувакова. Он умолк, прислушался.

— Да-а, — протянул Никита Емельянович задумчиво, — готовятся… Скоро начнут.

Комкор не ошибся. На следующий день, 19 декабря, после артиллерийской подготовки гитлеровцы нанесли удары с трех направлений: из Грабы на овощной совхоз в полосе 24-го стрелкового корпуса; со стороны Янивки на Фортунатовку в стык между 1-м гвардейским кавалерийским и 18-м гвардейским стрелковым корпусами и, наконец, от хуторов Чубаровские на Шершни по левому флангу 248-й отдельной курсантской стрелковой бригады. Фашисты действовали хоть и небольшими силами пехоты, но при поддержке танков. Это, как мы вскоре правильно, оценили, были усиленные передовые отряды, имевшие цель разведать нашу оборону на указанных направлениях и там, где удастся, развить успех главными силами.