— Всеми ли? — прервал министр, хмуро глядя перед собой. — Значит, неверие, говоришь? Теперь мне понятно, почему у тебя грузовики песком заносит. Все равно, мол, через полгода они уже не понадобятся.

Министр ткнул рукой по направлению к колонне забытых автомобилей, наполовину занесенных песком.

Молния болезненно сморщился.

— Разве в этом теперь дело? — сказал он. — Дайте нам веру, что наш труд не бесполезен, и…

— Постой, постой, полковник! Ты что же, выполнение правительственного задания особыми условиями оговаривать собираешься? Да ты понимаешь, что ты строишь? Ты понимаешь, что тебе доверила партия и страна? Ты коммунист, военный, всю жизнь секунды за хвост ловил, а строительство проворонил. Почему появились сомнения? О людях ты забыл, вот что! О их внутреннем мире, о страхе, о горестях. Видно, зачерствел ты, в хронометр превратился.

После каждой фразы министр тыкал указательным пальцем в пространство, всё время ушибая его о невидимую твердую стенку.

Молния стоял вытянувшись. Лицо его почернело, щеки ввалились. Ему хотелось, чтобы ветер занес его песком с головой.

Министр некоторое время смотрел на него молча.

— Товарищ полковник, сегодня же сдадите строительство своему заместителю. Новый начальник прилетит к вам завтра. Сами займетесь только подготовкой к выстрелу. Все. — И министр отвернулся, обратившись с каким-то вопросом к профессору.

Молния попятился назад. Перед ним постепенно появлялась стоящая посредине песчаной площадки будка.

— Итак, с вашего позволения, Василий Климентьевич, я еду в лабораторию. Надо рассеять неверие Молнии и ему подобных. Необходимо скорее найти хотя бы заменитель, но, само собой разумеется, это не освобождает нас от розысков радия-дельта.

Министр задумчиво смотрел на старика, рисковавшего вместе с молодой девушкой жизнью в опасном эксперименте.

— Отправляйтесь в разведку, товарищ, — тихо сказал он.

— М-да! Простите… Недослышал или не понял? — приложил руку к уху профессор.

— Поезжайте, поезжайте в лабораторию, Иван Алексеевич! — улыбнулся Василий Климентьевич и проводил профессора до дверей кабинета.

Закрыв двери, он задумчиво подошел к столу и набрал какой-то номер на красном аппарате…

Глава X

ОБОРВАННОЕ ДЫХАНИЕ

Через весь гигантский обновленный город шла широкая магистраль, залитая, словно солнечным светом, оранжевым асфальтом. Синие тротуары красиво обрамляли ее. Облицованные розовым мрамором десятиэтажные дома стройным архитектурным ансамблем уходили вдаль.

Между ровными стенами, не чувствуя препятствий, мчался ветер. Струи воздуха, вырываясь из переулков, кружились маленькими смерчами, старательно выметая и без того чисто вымытую мостовую.

По тротуару шли Марина и доктор Шварцман. Придерживая левой рукой шляпу, доктор говорил:

— Конечно, я не могу усидеть в больнице. Вы только посмотрите вокруг: каждый делает что-нибудь для общего дела. А вы, может быть, думаете, что я могу спокойно сидеть сложа руки? Ничего подобного! Я не могу спокойно смотреть, как вы ищете заменитель, Матросов гоняется за жар-птицей, профессор превратился в чемпиона комплексного бега и носится вскачь, работая за десятерых. Что же, по-вашему, я не найду себе достойного занятия, чтобы принять участие в общей борьбе с гибелью мира?

Только на секунду доктор отпустил шляпу, и тотчас она помчалась над синим тротуаром, перескочила на оранжевую мостовую и, не соблюдая правил движения, понеслась вперед, задевая и обгоняя автомобили.

Доктор погладил свою блестящую макушку, обрамленную вьющимися короткими волосами, и, глядя вслед улетевшей шляпе, сказал:

— Пускай она сгорит теперь на острове Аренида, куда ее доставит ветер.

— Как же вы пойдете домой без шляпы? -воскликнула Марина.

— А я не пойду, я останусь в лаборатории. Я должен быть при профессоре.

— Доктор, что вы! Кто же на это согласится?

— Вот это меня нисколько не интересует. Я нашел для себя занятие, и с меня совершенно достаточно того, что правительство согласилось вручить мне заботу о здоровье профессора Кленова.

Доктор стал подниматься по лестнице на галерейный тротуар узкого переулочка. Вдали виднелись белые корпуса института и ажурный мостик, переброшенный к нему через улицу.

Вскоре они вошли во двор института. Белые стены проглядывали сквозь сетку зелени.

На аллее показалась угловатая фигура с растопыренными локтями. Седые волосы развевались по ветру.

— А вот и мой профессор Дон-Кихот! Здравствуйте, почтеннейший! К вам прибыл ваш верный оруженосец Санчо-Панса, чтобы не отходить от вас больше ни на шаг.

Профессор был серьезен.

— Здравствуйте, почтеннейший. Право, рад вас видеть, но именно сегодня вряд ли вам удастся не отойти от меня ни на шаг.

— Ничего подобного! Именно сегодня я не отпущу вас ни на минуту.

— М-да!.. Может быть, вы избавите меня от необходимости спорить на эту тему?

— Профессор, — вмешалась Марина, — а если доктор прав?

— Что подразумеваете вы под этим, осмелюсь узнать?

— Я хочу еще раз просить вас, Иван Алексеевич, позволить мне провести этот опыт одной.

— Что? — профессор вытянул шею и посмотрел по-ястребиному. — Вы, кажется, изволили сойти с ума? Разве вам непонятна опасность, с которой связано проведение задуманного вами опыта?

— Я понимаю это. Но, может быть, именно поэтому… но одному из нас… то есть вам… лучше не принимать участия в опыте, не подвергать себя опасности, — произнесла Марина, подыскивая слова.

Разговаривая, все трое подошли к зданию, где помещалась лаборатория Марины.

— Марина Сергеевна, — сказал профессор сухо, — мне не хочется снова возвращаться к спору, на который нами затрачен не один день. Каждый час, осмелюсь напомнить об этом, может стоить тысяч и тысяч человеческих жизней. Веру в успех теряют даже выдающиеся люди. Надо решиться: или опыт провожу я, как мне уже приходилось настаивать, или мы проведем его вместе под моим руководством.

— Вот именно вместе! — вмешался доктор. — Мы проведем этот опыт втроем.

— То есть как это «втроем»? Не расслышал или не понял? — склонил голову Кленов.

— Очень просто, втроем: вы, профессор, ваш ассистент и я, доктор, к вам приставленный. Вы не смеете подвергать себя опасности в моем отсутствии.

Профессор в изумлении уставился на доктора. Ветер вытянул в сторону его длинную бороду. Покачав головой, он вошел в вестибюль. Уже давно он понял, что спорить с доктором бесполезно.

В коридоре им встретился академик, директор института. Профессор подошел к нему.

— Итак, решено, Николай Лаврентьевич: мы с Мариной Сергеевной проведем опыт, — он пожевал челюстями. — Теперь, Николай Лаврентьевич, вот о чем: направление работы для всех восемнадцати лабораторий мною дано. М-да!.. — профессор задумчиво погладил бороду. — Если заменитель найдут уже после нас или Матросов привезет радий-дельта, сверхпроводники покрывайте с исключительной тщательностью. М-да!.. Вы уж сами за этим последите. Вот-с… Словом, я полагаю, что наш возможный… м-да, уход с работы не повлияет на ее результаты… Кажется, все. Дайте я вас поцелую, дорогой Николай Лаврентьевич. Продолжайте свои работы! У вас огромная будущность…

У самых дверей лаборатории Садовской профессор обнял директора, потом обернулся к доктору:

— Исаак Моисеевич, дайте я вас обниму. Вы, может быть, думаете, что я вас не полюбил? Ничего подобного!

— Виноват, — сказал доктор и оттащил директора в сторону. — Я извиняюсь, товарищ директор, скажите: с этим экспериментом связана смертельная опасность?

— Да, — сказал тихо академик, — при неосторожности или ошибке грозит смерть, но это единственный шанс. Мы долго не решались на этот опыт, но…

— О, теперь я понял все. Я тоже отправляюсь с ними.

— Вы? — удивился академик.

— Нет, не я, а доктор Шварцман, которого правительство наделило соответствующими полномочиями.