Она также пригласила халдея, но он вежливо отказался. Опытный политик все еще наделся помириться со своим царем и предпочитал сохранять формальные признаки плена.

Когда Эддис прибыла в столицу, Аттолия приветствовала ее изящно и с соблюдением всех церемоний. Ни разу не взглянув на Евгенидиса, она пригласила их к себе во дворец и выразила надежду, что их пребывание здесь будет приятным. Пока Аттолия делала вид, что Евгенидиса не существует, ее дамы тщательно осмотрели Вора и, кажется, остались недовольны увиденным. Эддис отметила недоброжелательность слуг, а так же холодность Аттолии. Она беспокоилась, что склонность ее Вора отвечать насмешкой на враждебность может возродиться и приведет к катастрофическим последствиям, но Евгенидис только вежливо поклонился и мягкая улыбка не сошла с его лица, даже когда Аттолия, глядя сквозь него, ответила ему небрежным реверансом.

В тот вечер перед ужином Евгенидис присоединился к Эддис в ее покоях. Служанки сновали по комнате и останавливались, чтобы приложить к ее лицу серьги, а затем посовещаться между собой, не окажется ли другая пара более подходящей. За ними, подобно коршунам, наблюдали две зоркие княгини, время от времени отпуская свои замечания.

Эддис демонстрировала ангельское терпение. Евгенидис забавлялся, глядя на нее.

Ксанта, старшая из служанок, подтолкнула руки царицы, и Эддис покорно подняла локти, давая Ксанте завязать пояс на талии.

— Не думаю, чтобы служанки Аттолии нянчились с ней, как с призовой кобылой, — заметила царица, пока старуха расправляла вышитую золотом ткань.

— Уверена, что им не приходится, — ответила Ксанта. — Наверняка она сама выбирает свои платья, а не норовит запрыгнуть в штаны и сапоги при каждом удобном случае.

Эддис с улыбкой покосилась на Вора.

— Видывал я золотых тельцов, охраняемых менее яростно, — заметил Евгенидис.

— А я заметила во дворце множество вооруженных стражников. Это ради нашего присутствия? — спросила Эддис, все еще стоя с разведенными в стороны руками.

— Нет, — сказал Евгенидис. — Они всегда рядом с ней.

Это было общеизвестно, и Эддис решила не углубляться в подробности.

— Сегодня вечером будут музыканты с континента и танцы, — предупредила она своего Вора. — Протокол требует, чтобы жених пригласил невесту на первый танец.

— Я подготовился, — ответил он и после ужина, когда столы были убраны, и зазвучала музыка, он послушно подошел к помосту и протянул руку вперед. Аттолия вежливо, не глядя на него, вышла в круг и танцевала, не сказал ни единого слова. В конце танца он вернул ее к помосту с чувством, что водружает статую обратно на ее пьедестал. Он поклонился и вернулся к Эддис.

— Кажется, ты пришелся не ко двору, извини за каламбур, — сказала царица, пока он устраивался в кресле между нею и ее церемониймейстером.

— Я не видел столько ядовитых взглядов со времен, когда украл те самые изумрудные серьги, — заметил Евгенидис.

— Не могу поверить, что они тебя невзлюбили, — ответила Эддис.

— Ты видел ее охрану?

— О, да.

— А дворецкого и слуг, всех до последнего виночерпия? Все десять служанок царицы, как видишь, проголосовали против меня.

— А сама царица? — спросил церемониймейстер, сидящий по другую сторону Евгенидиса.

— Царица воздержалась, — быстро ответил Евгенидис.

— Девять против, одна еще не определилась, — подвела итог Эддис.

Когда Евгенидис ответил ей недоуменным взглядом, она пояснила:

— Служанки Аттолии. Думаю, одна из них еще сомневается.

— Действительно, кто же это? — поинтересовался Евгенидис, подняв бровь.

— Выясни сам и привлеки ее на свою сторону.

— И рискнуть, что меня порвут на лоскуты?

— Думаю, что ты застрахован от членовредительства, — криво усмехнулась Эддис.

— Это ты так думаешь, — ответил Евгенидис. — А мне в тарелку насыпали песку.

Эддис посмотрела на него.

— А я подумала, что ты не хочешь есть.

— Песок, — сказал Евгенидис. — В супе из черепахи, в хлебе, в седле ягненка. Но пахло все просто божественно.

— Она не могла… — начала Эдис, но Евгенидис прервал ее, махнув рукой в воздухе, словно отгонял летучую паутинку.

— Нет, конечно, она не стала бы. Я бы сказал, что кухня полностью солидарна со служанками.

Вздохнув, Эддис оглядела элегантный зал с изысканной плиткой на полу, мозаикой на стенах и сотнями свечей в позолоченных канделябрах. Ей пришла в голову неприятная мысль, что она скорее согласилась бы продать Евгенидиса в рабство, чем женить его на царице Аттолии.

Как и предполагала Аттолия, переговоры начались на следующий день с договора о военном сотрудничестве. Царицы на них не присутствовали. Их представляли министры и советники. Обе монархини, встречаясь лицом к лицу, обсуждали погоду и вечерние развлечения. Евгенидис, в свою очередь, вежливо приглашал царицу танцевать, не ропща против предоставленной привилегии, но Аттолия в разговоре с ним отделывалась только общими фразами, на которые, как догадывалась Эддис, Вор вполголоса отвечал едкими комментариями. Когда Аттолия возвращалась на свое место, кипя от возмущения, никто не воспринимал это, как добрый знак. Ее служанки наблюдали за ним, прищурив глаза, и, как выразился Евгенидис, если бы у них были хвосты, они бы уже облаяли его. Стражники Аттолии наблюдали за ним, как ястребы, ожидающие сигнала наброситься на добычу, и даже слуги, казалось, смотрели свысока, обращаясь к нему.

Бароны Аттолии не смогли выступить единым фронтом. Все они были безупречно вежливы, но их любезность имела разные мотивы. Некоторые резко выступали против любого царя, не родившегося в Аттолии; кое-кто был удивлен, что их царица пала так низко. Эддис видела: никто не верит, что Вор Эдиса может стать толковым правителем.

Мирные переговоры, казалось, зашли в тупик. Аттолия, окруженная своими капризными баронами, соблюдала формальную дистанцию. Эддис, видя угрозу благополучию своей страны, проявляла осторожность. Ее военный министр, помня, что царица Аттолии искалечила его сына, балансировал на грани откровенной враждебности.

Между тем Эддис расточала комплименты дворцу и садам Аттолии. Аттолия отвечала приглашениями на музыкальные представления, танцы и прогулки с пикниками.

— Ваш двор заполнен хорьками и змеями, Ваше Величество, — сказал однажды вечером Евгенидис голосом, который могла расслышать только Аттолия, под музыку вышедшая в центр зала.

Евгенидис вел ее левой рукой, положив правую царице на талию. Она чувствовала твердость фальшивой руки, прижатой к ее спине.

— Где вы их раскопали? Специально растили в темных норах, а потом привезли в столицу?

Аттолия знала, что он говорит о ее баронах. Она молча смотрела через его плечо. Она все еще была выше него.

— Вот барон Эрондитес, например, — непринужденно продолжал Евгенидис. — Он все время встает на хвост и шипит на меня, как кобра. И Суза… Вы когда-нибудь спускаете его с цепи, или он кусается? Он сказал мне, как ему приятно, что вы, наконец, выходите замуж. Кажется он использовал прилагательное… эээ… «забавный».

Он почувствовал, как напряглась Аттолия и начал высматривать следующую мишень.

— Зато сын Эрондитеса… — он замолчал, потому что Аттолия начала медленно разворачиваться к нему лицом.

— Если скажешь еще хоть слово, я прикажу спустить с тебя шкуру, — сказала она.

Евгенидис улыбнулся. Молодой Эрондитес сразу поддержал молодую царицу и всегда поддерживал ее даже против собственного отца. Она не хотела стоять и слушать, как его оскорбляют, но Евгенидис знал, что уже заронил семена сомнения. Теперь она будет спрашивать себя, не называл ли молодой Эрондитес ее брак с Вором Эддиса …эээ… забавным.

Но он был слишком добр, чтобы позволить этим семенам прорасти.

— Я всего лишь хотел отметить его лояльность, — сказал Вор. — Или отсутствие оригинальности. При разговоре со мной он смотрит сквозь меня, точно так же, как вы.

Мгновение Евгенидис надеялся, что Аттолия что-нибудь ответит. Потом она повернула голову, посмотрела через его плечо, и надежды Вора были развеяны. Они закончили танец, и он вернул ее на трон к придворным. Он вежливо поклонился и повернулся, чтобы идти к своей царице.