Ребята оказались благодарными учениками, на занятиях сидели тихо, слушали внимательно, но в перерывах вихрем вылетали во двор, устраивая пятнадцатиминутный футбол на снегу.

Алеша попросил заведующего курсами Костю привезти из клуба райцентра проигрыватель и две-три пластинки с симфонической музыкой. Костя привез одну.

– Нашлась только одна симфоническая. На остальных – песни советских композиторов и хор Пятницкого. Не больно часто ее крутили, смотри, новенькая.

– Ого, замечательно! Костя, попробуем их, не умеющих плавать, бросить в океан, в грандиозную симфоническую поэму. Может быть, кто-нибудь и выплывет.

Итак, после занятий Алексей предложил ребятам остаться послушать классическую музыку.

Я вас познакомлю с настоящей музыкой, обратился он к своим слушателям. Только имейте в виду, сразу понять ее будет трудно. Надо идти от более простой музыки к более сложной. Это как в математике – не зная арифметику, элементарную математику, не сумеешь понять высшую, ту, которая описывает движение планет, решает сложные инженерные задачи, учит летать самолеты. Если математика, о которой я упомянул, имеет дело с конкретными задачами, то музыка абстрактна, неконкретна. Она говорит о чувствах, о переживаниях человека, о радости, о боли, о сомнениях, о буре в природе или о затишье после бури, о море, о небе, о звездах, о восходе солнца, когда просыпается природа… Музыка – это то, что нельзя выразить с помощью речи, а звуками – можно. А если вместе с музыкой звучат слова, то они, сливаясь с мелодией, помогают слушателю раскрыть содержание произведения. Иногда композитор – сочинитель музыки – сообщает, что он хотел рассказать в своей музыке. Слушая музыку, отключайтесь от всех дел, постарайтесь сосредоточиться. Мы с вами люди, не верящие в Бога, как в некое существо, сотворившее небо, солнце, землю, животных, человека, мы атеисты. А вот если бы был Бог, то с ним общаться можно было бы только через музыку, настолько она глубока и всеобъемлюща. Она заполняет пространство между словом и мыслью. Вон сколько всего я вам наговорил, не все меня поняли, да? Кто не сумеет сосредоточиться, погрузиться в себя, перестать думать о делах сегодняшних и завтрашних, о мамке, о папке, о тракторе с Харьковского завода, пусть тихонько выйдет из класса, чтобы не мешать другим. Возможно, он поймет музыку позднее.

И зазвучал «Полет валькирий» Рихарда Вагнера, обрушиваясь на абсолютно чистые, почти еще детские души. Глядя на окружающий мир, на звездное небо, на ледоход, на грозу, они вряд ли задумывались о сути происходящего, вряд ли им были знакомы муки сомнений. Все, что их окружало, воспринималось ими как само собой разумеющееся. И вдруг – «Полет валькирий», волшебство на грани здорового разума. Когда ребята разошлись, Костя сам долго не мог успокоиться:

– Ты обратил внимание, как они слушали, как они слушали! А Петя Дуняшин плакал, слезы текли, и он их вместе с соплями вытирал рукавом. А как они тебя обступили, хватали за руки, возбужденные! Алеша, эксперимент удался, еще не все потеряно в наших охламонах, они еще будут людьми.

На торжественном вечере по случаю окончания курсов директор МТС вручил всем свидетельства трактористов и пожелал успехов в работе, а ребята вдруг, не сговариваясь, загалдели:

– Алексей Петрович, Алексей Петрович! Поставьте напоследок «Полет», а то, может, никогда больше не услышим.

– Во-первых, обязательно услышите на концерте в Москве или в другом городе. Или купите проигрыватель с пластинками, было бы только желание, и чтобы оно не пропало со временем. Во-вторых, запомните – не полет, а «Полет валькирий» Рихарда Вагнера. Это уже в который раз я ставлю, а?

– Алексей Петрович, я считал – в тридцать первый!

И опять полетели валькирии в бешеном темпе, на каждом повороте убыстряя свой полет… К Алеше на цыпочках подошел директор, на лице его можно было прочитать некоторое замешательство.

– Что это, Алексей Петрович? Что с ними?

– Они слушают симфоническую музыку.

– А-а!.. – Он застыл на минутку и через некоторое время на цыпочках вышел, прикрыв за собой дверь. Потом через щелочку в двери тихо Алеше:

– С утра в мастерской?

– Конечно.

Вскоре Костя нашел Алеше комнату у Наталии Михайловны – пожилой одинокой учительницы. Дом был большой. Центральное место в доме занимала столовая с огромным буфетом, изразцовой голландской печкой, большим круглым столом и почти таким же большим, опущенным над ним, красным абажуром. Вокруг стола – мягкие с высокими спинками стулья, у стены – диван и два мягких кресла. Здесь было тепло, спокойно и уютно. Одно большое окно столовой выходило в яблоневый сад, и можно было наблюдать за возней красногрудых снегирей возле кормушек. На стенах столовой висели три портрета, потемневших от времени, написанных лет сто тому назад, – сурового вида мужчина, женщина и девочка с куклой в руках. Наталия Михайловна, хозяйка дома, пояснила, указывая на портрет девочки, что это ее мама. Алеша почувствовал, что у этого дома большая история, возможно, наполненная трагедиями. Но сам дом уцелел. А большая семья разлетелась по всему Союзу, подхваченная комсомольским энтузиазмом – строить счастливую жизнь за тридевять земель: на Магнитке, в тайге, на берегах Амура, а не у себя дома. А представители старшего поколения, прошедшие через революционное чистилище и без вести пропавшие в местах не столь отдаленных, тоже когда-то рождались и жили в этом доме, их здесь ждали, надеялись. Многое помнили стены этого дома. Но Наталия Михайловна не хотела об этом говорить, тем более с незнакомым человеком. Правда, она сказала, что с Дальнего Востока собирается вернуться ее дочь, а сын – с Урала, и все со своими семьями. Тогда помолодеет этот большой дом.

Алеше показали комнату. Рядом с окном, выходящим в сад, письменный стол, у изголовья постели – торшер. Кроватью служил покрытый ковром матрац на высоких козлах. Ковер опускался до самого пола, так что, как устроена его постель, Алеша обнаружил позднее.

– Эта комната вас устраивает?

– Да, конечно, отличная комната, спасибо. – И он вспомнил избу тети Мани.

– А к лету устроим и всю вашу семью, не беспокойтесь. Я сдаю еще одну комнату. В ней останавливается женщина, зоотехник, когда возвращается из поездок по колхозам. Но ее скоро переселят в государственный дом.

В первую же ночь эта женщина очутилась в Алешиной постели, бесшумно скользнув к нему под одеяло.

«Кто она, эта тетка, и на черта она мне нужна, я даже ее физиономии не видел, и как мне эту историю объяснить Леночке», – стучало у него в голове.

От женщины исходил запах коровьего молока или еще чего-то. Ее шершавые ладони заскользили к паху, и тут же в трусах стало тесно. На мгновение мелькнула мысль, что он опять попадает в историю: однажды его уже судили комсомольским судом за связь с женщиной. Но только на мгновение. Сердце бешено колотилось, его руки легли на ее опавшие груди «Она же голая!» – осенило его… Но уже другие желания захлестнули его: не сочувствие к этой, возможно, одинокой женщине, нежность и благодарность к ней, а злость к этой нежданной бабе руководила им. И, сдергивая трусы, чтобы освободиться от этой мгновенно возникшей звериной жажды, он рывком повернулся к ней, – и вдруг оба покатились куда-то вниз, на пол. С грохотом упали козлы, матрац, и бесшумно, словно тень, исчезла незваная гостья.

Зажегся свет в столовой, в дверь постучалась Наталия Михайловна.

– Так я и знала, что козлы не устоят. Ноги козел обычно схватывают между собой скобой, а здесь – гвоздями, вот и результат. Утром позову соседа, он сделает, как полагается. Вы уж извините, Алексей Петрович, не ушиблись?

– Нет, нет! Ничего страшного, все равно скоро подниматься, – растерянно бормотал Алеша, приводя в порядок постель.

«Интересно, догадалась Наталия Михайловна, в чем дело? – назойливо крутилось у него в голове. – Едва ли…» Утром той женщины в доме уже не оказалось.