— Неужели вы, государь, изволите думать, что вы, выходя из Зимнего дворца по вечерам с приподнятым воротником шинели и следуя по Дворцовой набережной в Мошков переулок в дом Алексеева, при входе к квартиру, освещаемую красным, овальной фигуры темным стеклом, остаетесь незамеченным и неузнаваемым встречающими вас лицами?

Далее Трепов высказал государю, что он по своей должности обязан охранять его жизнь на улицах и знать, где государь находится в столице в каждый момент, а потому государя сопровождают каждый раз его, Трепова, агенты-охранники, которым вручается всецело жизнь государя. После этого и других доводов Трепова, опровергающих дошедшее до сведения государя ложное сведение о докладе и сообщении им императрице, — государь смягчился настолько, что извинился, обнял и поцеловал Трепова, после чего немилости более не выражал при докладах.

При этом Ф. Ф. Трепов рассказал также мне, что он не только знал время посещения государем квартиры г-жи Шебеко в Мошковом переулке в доме Алексеева, у которой жили две сестры княжны Долгорукие, но даже времяпрепровождение государя во всех подробностях. Это обстоятельство меня заинтересовало, и я просил Ф. Ф. Трепова объяснить мне, как он достигал этого. Простым, прямым языком Ф. Ф. Трепов рассказал мне, что в Петербурге жил аристократ, имевший большие придворные связи и входы и знакомства, но прожившийся и нуждавшийся в деньгах, граф Комаровский, которого Трепов взял и склонил на свою сторону деньгами и платил ему 20 тыс. руб. в год и через него все знал, что делается и творится в придворных сферах, что граф Комаровский близок был с названною мадам Шебеко, от которой все знал — и время бытности государя в квартире мадам Шебеко, и то, как проводил время государь в квартире мадам Шебеко, а государь даже не знал, что было так, что рядом с комнатою, в коей находился государь, находился в соседней комнате граф Комаровский вместе с мадам Шебеко, которая обо всем сообщала графу Комаровскому, а последний передавал обо всем Трепову, который об этом государю не доложил, а продолжал пользоваться услугами графа Комаровского за деньги.

О посещении государем квартиры мадам Шебеко и я знал вот из какого случайного источника.

В этом же доме жил, нанимая квартиру, генерал-адъютант М. И. Чертков, у которого был камердинером Трубецкой. Этот Трубецкой, как рассказал мне М. И. Чертков, однажды, придя к нему в кабинет, докладывает, что в этом доме Алексеева бывает в квартире мадам Шебеко, примыкающей почти к квартире Черткова, государь, и что, Трубецкой сказал об этом дворнику дома, на что последний ему ответил:

— А если знаете, то можно только знать, но нужно молчать, о чем знаете.

Когда генерал-адъютант Ф. Ф. Трепов умер, в г. Киеве, то дети его, во главе со старшим сыном Федором Треповым, просили меня присутствовать при бальзамировании тела их отца, с целью удостоверения о нахождении внутри тела покойного пули Засулич, так как по их словам в обществе циркулировали слухи о том, что пулею Засулич Трепов не был даже ранен, и пуля миновала туловище Трепова, заявление которого о ранении пулею было лживо.

Эти циркулирующие слухи были безусловно ложные, распускаемые революционерами. Трепов, действительно, был ранен пулею в левую сторону груди, и пуля по временам опускалась все вниз, по направлению к мочевому пузырю, через что Трепов, в особенности в последние годы, чувствовал сильнейшие боли, от коих он избавлялся несколько только тем, что по совету известного итальянского хирурга носил сделанную этим же хирургом подвязку, каковая, удерживая пулю от опущения вниз, ослабляла давление пули на нервные узлы, отчего он и терпел невероятно мучительные боли, о чем мне и передавал.

На присутствование при бальзамировании тела Трепова я согласился; бальзамировал тело профессор Киевского университета Бец при помощи одного университетского лаборанта. Профессор Бец установил безусловно присутствие в теле Трепова пули, которая опустилась до мочевого пузыря, оставив за собою незаросшую дорожку. Профессор Бец, проколов видимый простым глазом шов, где обозначалось место ранения пулею, опускал свободно по незаросшей дорожке металлические ножницы, концы коих ударялись о пулю, находившуюся на мочевом пузыре, что предоставлял и мне делать.

Шеф жандармов Потапов представлял небойкого по уму и развитию человека, при этом невоздержанною жизнью износившегося, через что впал в слабоумие и затем в помешательство, которое было лишь замечено при сопровождении им императора Александра II в Крым. По дороге он заарестовал многих жандармских офицеров беспричинно, а затем на пароходе, в присутствии государя и свиты, бросился на колени и стал молиться богу, выражая ненормальное состояние умственных способностей; а затем, по удалении от должности впал в сумасшествие, сопровождаемое онанизмом, как мне говорил об этом состоявший при нем для попечения бывший юрист-консульт Яковлев. Потапов, после потери смертью жены его, имел неотступное желание жениться на графине Тышкевич, польке, католичке, на развод которой с мужем папа Пий IX не изъявил согласия.

Во время состояния генерал-адъютанта О. Л. Потапова в должности шефа жандармов он однажды поехал в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, где содержались государственные преступники Нечаев и Ишутин. Нечаев резко, дерзко отвечал на вопросы шефа Потапова, причем неожиданно приблизившись, нанес Потапову удар по лицу. Это было в камере заключенного Нечаева, который тотчас же был подвергнут телесному наказанию розгами. Это — факт, рассказанный мне состоящими при Потапове лицами, в том числе юрист-консультом Яковлевым, на попечении коего и состоял Потапов, впавший в безумие впоследствии.

Товарищи шефа жандармов, граф Левашов и генерал-лейтенант Селиверстов были полнейшие самодуры, крайне невоздержанного характера и скупости, несмотря на имевшиеся у них богатства, непомерной и выдававшейся. Когда они оставались исполнять обязанности шефа жандармов, то управлявший III отделением собственной его величества канцелярии А. Ф. Шульц, безусловно умный, воздержанный, по характеру мягкий, предупреждал начальников жандармских управлений, чтобы они, получая распоряжения в депешах от графа Левашова и Селиверстова, отнюдь не приступали к выполнениям, не снесясь предварительно с ним.

Отец графа Левашова[311], тоже самодур по характеру, был киевским генерал-губернатором и, находясь в дурных личных отношениях с проживавшим в Киеве корпусным командиром графом Остен-Сакеном и зная, что любимым местом прогулки его по утрам была Липкинская аллея, приказал в ночь пожарным изрубить эту аллею; на что Сакен жаловался государю. И император Николай I, сделав выговор графу Левашову, уволил затем его от должности генерал-губернатора. Липкинская аллея дерев в городе Киеве, бывшая украшением города, так и погибла.

Генерал Селиверстов, по вступлении в должность шефа жандармов Дрентельна, был уволен, и в последние годы своей жизни был вовсе не при делах и проживал в одиночестве в качестве частного человека в Париже в гостинице, занимая особый апартамент, где и был убит выстрелом из револьвера вошедшим в номер в отсутствие камердинера революционером Подлевским[312], поляком, по найму, который получил за убийство Селиверстова 400 руб. от революционерки Янковской[313], сожительницы варшавского эмигранта-революционера Мендельсона[314], умершего в Лондоне. Янковская, рожденная Залесская, была женою крупного киевского землевладельца Янковского, убийство Селиверстова в Париже, хотя и было построено на политической подкладке, но на самом деле этого не было. Селиверстов вызвал убийство его тем, что он, проживая в Париже совершенно в качестве частного человека, отправился в 1884 году в парижский суд для слушания проходившего на суде дела о приготовлении в Париже разрывных снарядов, предназначавшихся для отправления в С.-Петербург, — и революционная партия и эмигранты сочли, что присутствие Селиверстова на суде было обставлено возложенною на Селиверстова политическою миссиею от русского правительства, чего в действительности вовсе и безусловно не было.