Так как я запустил в работу новый битловский пресс-офис в Лондоне, эти четыре парня стали в нём частыми гостями. Летом 1963 года они нередко заглядывали к нам без предупреждения и приглашения с предложением поесть или выпить после работы. Обед в самую последнюю минуту. У нас был выбор из хороших ресторанов в районе Монмаут-стрит, включая превосходное французское местечко ‘Мон плезир’ через несколько домов от офиса. Не осмеливаясь рисковать, чтобы не оказаться смущёнными, особенно перед Валери, Пол и я предпочитали более низкопробный мясной ресторан вместо того, чтобы проверять наши школьные знания французского. С точки зрения битлов, можно было быть довольным хорошо прожаренным куском филе и большой порцией жареной картошки. Джон, Джордж и Ринго также внезапно заскакивали и проводили время с девушками, которые разбирали их фанатскую почту. Джордж часто неистово флиртовал с девушками из нашей команды, и им это нравилось по-крайней мере так же сильно, как и ему в те старые добрые докомпьютерные дни!
Примерно в то время я обнаружил, что у Пола была особенная причина быть очарованным тем фактом, что мы переняли офис, который прежде занимал Джо Хендерсон. Несколькими годами ранее, когда популярность Хендерсона была на своём пике, и его сингл ‘Спойте вместе с Джо’ располагался высоко в хит-парадах поп-музыки, Пол взял одну свою раннюю подругу по прозвищу ‘Хэррис’, с которой он познакомился в ‘Пещере’, чтобы лично увидеть этого клавишника в театре ‘Эмпайр’ на Ливерпульской Лайм-стрит. Пол смутил свою пассию, спев к её изумлению вместе со звездой во всю свою глотку. Это было почти в конце их красивых отношений. Я и не пытался использовать это в качестве основы какой-нибудь статьи, потому что во-первых, Брайан Эпстайн ненавидел видеть что-либо о подругах ребят в печати, а во-вторых, я не думал, что для имиджа Пола будет хорошо, если открыть, что он является тайным фанатом ‘господина фортепиано’. ‘Хэррис’ – настоящее имя Айрис Колдуэлл – была сестрой Рори Сторма, который был лидером ведущей мерсисайдской группы под названием ‘Ураганы’, и, к зависти своих приятельниц по ‘Пещеру’, встречалась короткие промежутки времени с Джорджем и Полом, хотя ни те ни другие отношения не достигли серьёзной стадии. Позже Айрис вышла замуж за Шейна Фентона, рок-н-ролльщика, который в семидесятые изменил своё имя на Элвин Стардаст и имел хит №1 ‘Ревнивый характер’.
В шестидесятые годы было намного проще хранить нежелательные истории вдали от прессы, чем в наши дни. В те дни редакторы соглашались, что их молодым читателям нужны истории с хорошими новостями об их любимых поп-звёздах, поэтому тогда едва ли была какая-либо из отвратительных историй с копанием в грязи, которые есть сегодня. Флит-стрит помогала, просто не давая ход такого рода личным вещам, которые мы хотели утаить. По настойчивому требованию Брайана Эпстайна мы не признавали, что Джон был женат, и что к маю 1963 года у него был ребёнок – сын по имени Джулиан. Даже когда люди в Ливерпуле видели, как Синтия вполне открыто катит свою коляску по местным магазинам, мы не делали комментариев для газет, а они не прилагали больших усилий, чтобы раскрыть эти факты. Лишь сам Джон виноват в подогревании истории о Синтии и Джулиане. Во время рождения Джулиана, вместо того, чтобы оставаться возле Синтии, он улетел в Барселону с Брайаном Эпстайном на десятидневные каникулы. Это удивило битловское окружение. Джон пресёк всю критику одним предложением: “Я просто подумал, какой же я ублюдок, и поехал”. Мы знали, что Эпстайн серьёзно увлечён Джоном и что он надоедал битлу предложениями уехать с ним на выходные в Копенгаген, Амстердам и даже в Портмейрион в Уэльсе, но то, что эта пара удрала в Барселону сразу после рождения Джулиана, стало шоком. При уединении нашей собственной клики Джон часто очень открыто шутил о заигрываниях Эпстайна и о радости, которую он получал при завлекании бедного мужчины лишь затем, чтобы в одиннадцатом часу отказать ему наотрез. Джон делал абсолютно очевидным для меня, что в этом пути не было двустороннего движения, что Эпстайн ни в малейшей степени не возбуждал его сексуально и не мог. Джон сказал нам, что он знает, что Брайан влюблён в него, и что в Испании ему нравилось наблюдать, как Брайан цепляет парней в попытке заставить его ревновать. После этих каникул Эпстайн поступил так, как поступило бы большинство из нас. Я не сомневаюсь, что для того, чтобы удовлетворить перемигивающихся, подталкивающих друг друга локтями всюду сующих свой нос своих лучших приятелей, или, по крайней мере, тех, что разделяли его сексуальные пристрастия, Брайан хвастался удавшимся сексуальным завоеванием Джона. Путём ясных намёков и слабо завуалированных недосказанностей своим близким приятелям, он запустил ложную откровенную весть, что пока они с Джоном были вдали, он начал то, что обещает стать полноценной любовной связью. Я знал о репутации Джона, как бесстрашного исследователя, когда дело доходило до гетеросексуальных связей. Я не верю, что отношения между Брайаном и Джоном носили физический характер в Испании или где бы то ни было ещё. Я верю версии Джона, что он дразнил Брайана до определённого предела, но тут же останавливался, когда он подходили к краю. Для Джона это, должно быть, было замечательным весельем, для Брайана это, должно быть, было мучительным разочарованием. Ненасытный аппетит Джона к возбуждающим приключениям несомненно заводили его во все укромные уголки и щели его богатого мира секса, но в вопросе гомосексуализма я склонен принять свидетельство Пола. Разделив множество комнат отелей с Джоном во время гастрольных лет Пол клянётся, что его приятель-битл никогда не приставал к нему и не показывал каких-либо признаков того, что является геем. Пол добавляет: “Все годы, что я был рядом с ним, Джон никогда не заигрывал со мной, и я видел, как он заигрывает с дюжинами девушек”.
Что до мифической связи между Эпстайном и Ленноном, то это дело достигло апогея во время пьяной вечеринки на 21-й день рождения Пола 18 июня в шатре, установленном в заднем саду дома его тёти Джин в Хайтоне. Ди-джей ‘Пещера’ Боб Вулер, местный герой для музыкантов мерси-бита, а также фанатов, шутливо загнал Джона в ловушку: “Ну же, Джон, давай, расскажи нам о тебе и Брайане в Барселоне”. Сильно пьяный Джон ударил кулаком Вулера за насмешку над тем, что было или не было, и я оказался разговаривающим посреди ночи с журналистами новостей со Флит-стрит, объясняя это нападение. Когда я, в конечном счёте, добрался до сдавшегося Джона, он сказал мне сердито: “Вулер повёл себя сильно хреново. Он назвал меня чёртовым гомиком, поэтому я и стукнул его. Это не выпивка заставила меня сделать это, я был не настолько бухой. Ублюдок заслужил это. Он разозлил меня, я его ударил кулаком. Конечно, я не стану извиняться”. Я привёл в порядок, смягчил и состряпал ответ Джона в серию менее воинственных цитат для газет, но истории, которые туда попали, по-прежнему несли в себе плохие новости. Специалист по шоу-бизнесу ‘Дэйли миррор’, Дон Шорт, писал: ‘Гитарист Джон Леннон, 22-х летний лидер поп-группы ‘Битлз’, сказал прошлым вечером: “Почему мне пришлось ударить моего лучшего друга? Я был настолько не в себе, что не понимал, что я делаю. Боб является последним человеком в мире, с которым я хотел бы подраться. Я лишь могу надеяться, он понимает, что я был слишком не в себе, чтобы осознавать, что я делаю”’. Сердечный Вулер с готовностью согласился не настаивать на обвинении в нападении, но взял с Леннона 200 фунтов, чтобы замять это непривлекательное дело. Это был мой первый опыт вытаскивания Леннона из неприятностей, но не худший и не последний. Этот эпизод заставил меня понять, как же поверхностны были отношения Джона с Синтией даже в те ранние дни его первой женитьбы. Я знал мало – если вообще знал – отцов, которые предпочли бы улететь на солнечные выходные на двоих с другим мужчиной в тот момент, когда родился его первый сын.
Распланировав кампанию рекламы в средствах массовой информации, которая добудет ‘Битлз’ максимальное количество редакционного пространства в газетах и журналах, я заставлял ребят работать очень напряжённо тем летом, хватая их при каждой возможности и втаскивая их в наш новый офис на целые дни за раз для дачи пресс-интервью. Я часто прочёсывал графики дат, присылавшиеся мне из ливерпульского офиса, в поисках хоть крошечного окна между сессиями звукозаписи или выступлениями на радио, куда я мог бы вставить фотосъёмку или ещё одну порцию телефонных звонков в провинциальные газеты. Я высоко ценил провинциальную прессу, зная, что намного больше миллиона людей читает и доверяет ‘Эхо Ливерпуля’ каждый вечер, а миллионы других по всей стране тратят время больше на заглядывание в свои местные газеты, а не в национальные. Я пытался сделать марафонские телефонные сессии как можно более удобными, оказывая щедрое разнообразное гостеприимство. Бутылки с ‘Кока-колой’ щедро разбавлялись виски. Приносились пироги и бутерброды для частых перерывов на лёгкую закуску. Прежде чем ребята начинали говорить с каждой провинциальной газетой, я выкладывал лист большого формата с именем следующего журналиста, написанным большими буквами, чтобы ребята могли обращаться по имени во время звонка. “Привет, Питер! Как погода? Как поживаете?” “Привет, Энни, у тебя очень сексуальный голос.” Если день тянулся медленно, ребята начинали малевать на своих листках бумаги, давая интервью. Помню, что Джон рисовал ужасных маленьких монстров, Ринго рисовал корабли, Джордж набрасывал круглые головы и изогнутые тела длинноволосых девушек, а Пол любил изображать пейзажи. То, что происходило с этими рисункам в конце дня, было почти преступной расточительностью. Представьте себе, сколько каждый лист самобытного искусства работы битла мог заработать на аукционе в сегодняшнем, сошедшем с ума по памятным вещам мире. Вместо этого, Валери комкала эти листы и выбрасывала их в мусорное ведро вместе с пустыми бутылками из-под ‘Кока-колы’ (и виски) и изогнутыми корками хлеба от бутербродов.