— По какому вопросу? — поморщился генерал.

— Он говорит, по личному.

— Пусть придет позже, сейчас я занят, — отрезал он. — Отошли его, и возвращайся, ты мне нужен.

С начала октября у капитана Савельева, работающего в Службе Безопасности Президента, было новое задание. Несмотря на внешнюю простоту его, оно было окутано пеленой секретности не менее, чем любая из тайн кремлевского двора. Впрочем, к подобной обстановке капитан привык, и где-то в глубине души гордился своей причастностью к высоким интригам государственной механики. Задание же, которое ему выпало, было до обидного простым и, как ему казалось, незначительным. Каждый божий день ему надлежало подменять консьержа в одном из подъездов мидовского дома на 1- й Дубровской, следя за тем, кто подходит к почтовым ящикам, и что он в них опускает. Вечером его сменял другой офицер из Службы Безопасности, а он, очистив от корреспонденции один из порученных его заботам ящиков, маршировал к Самому, докладывая о пришедших письмах, газетах и журналах. Следующим утром он вновь заступал на пост, и так изо дня в день.

Единственное, что радовало его во всей этой ситуации, — частые встречи с Президентом, заканчивавшиеся временами краткой беседой с непременным уверением, что все будет хорошо. Заявлениям этим Савельев и верил, и не верил. Особого улучшения всего и вся он не ожидал, как не ожидал с пионерских лет, что будет жить при коммунизме, но подобная, пусть и служебная, близость, его все-таки обнадеживала. Ведь вступился же за него Сам, когда он, проявив неумеренную бдительность, скрутил подвыпившего молодчика, тыкавшего в почтовый ящик явно неподходящим ключом. А парень возьми, и окажись сотрудником МИДа, да еще и сыном самого Мухановского, живущего, как позже выяснилось, в соседнем подъезде. Думал, после этого скандал будет, ан ничего, Сам работу его одобрил, а кто же против него слово-то скажет?

Капитан Савельев усмехнулся, посмотрел на часы и направился к почтовому ящику. Смена караула намечалась через полчаса, значит, пора было производить выемку. Во время первого инструктажа ему было объявлено, что содержимое объекта наблюдения следует брать незаметно, без лишних свидетелей. В чем заключается смысл подобной операции, капитан мог только догадываться, однако, разумно предположив, что все, о чем надлежит знать, он узнает из инструктажа, он исполнял свой долг со всяческим рвением и тщанием. Однако, как ни мало интересовался капитан этим делом, кое-какие наблюдения на сей счет у него были. Ну, во-первых, хозяев квартиры, которой принадлежал почтовый ящик, в России не было. Как удалось ему узнать из разговоров дипломатических бабушек, глава семейства работал послом где-то в Латинской Америке, и проживал, естественно, там же, вместе с женой и подрастающей дочерью. Во-вторых, если отбросить мысль о том, что Президента интересовали газеты и журналы, приходившие на адрес посла, то, вероятнее всего, речь шла о письмах. Однако, как мог он неоднократно убедиться, все конверты возвращались ему на утро не поврежденными, либо же это были точные копии поданных им пакетов. Как-то раз, для эксперимента, он поставил точку шариковой ручкой под едва отклеившимся уголком конверта. Как и ожидалось, на следующий день точка была на месте.

Сегодняшний улов был не велик. В ящике одиноко, как лермонтовский парус, белело письмо, судя по зайцу с букетом на конверте, поздравительного содержания. Не обольщаясь мнимой цивильностью послания, Савельев ощупал его со всех сторон на предмет посторонних вложений, но, убедившись в полном наличии отсутствия присутствия, кивнул и собрался, было, прятать послание в карман, когда натренированный взгляд опытного охранника отфиксировал странность — судя по штемпелю, письмо было направлено сюда из Вязьмы в конце августа, в Москву же оно пришло только сегодня утром. «Где же оно шлялось все это время?» — усмехнулся он, но, поругав в мыслях работу почты, спрятал пакет и стал дожидаться смены.

Это был час, когда в доме на Малой Никитской в один миг умерли все радиотелефоны. И, если бы не стрелки старых будильников, показывавшие глубоко за полночь, жители воочию могли бы убедиться, что не поздоровилось и другим теле- и радио — приборам. Однако, мало кому из них пришла бы в голову мысль связать это странное поветрие со стоящим во дворе микроавтобусом «Хонда» из которого, собственно говоря, и шло мощное электромагнитное излучение, блокировавшее работу электроники.

— М-да, — задумчиво произнес капитан Войтовский, разглядывая привезенное напарником снаряжение, — и все равно, не доверяю я этому 38-му калибру, вот, что хочешь делай, не доверяю! — с этими словами он навернул глушитель на «Беретту-92» и внимательно посмотрел на Ривейраса. — Ну что, пошли?

Вложив ствол в объемистый карман плаща, он прихватил с собой небольшой пластиковый ящичек и направился к стоящему чуть поодаль «Рено-Сафран». Издали ящичек, который нес в своей огромной лапище Войтовский, можно было принять за футляр для ремнабора. Однако это было не так. Совсем не так.

Присев у автомобиля, Михаил расстегнул два миниатюрных замочка на футляре и извлек на свет божий некий предмет, чуть толще пачки польских вафель. Произведя какие-то манипуляции с предметом, он засунул руку под днище, раздался чуть слышный щелчок… и мина была готова к работе.

— Надеюсь, землетрясения в ноябре для Москвы не характерны, — пробормотал он, подымаясь во весь свой двухметровый рост. Действительно, зная принцип действия установленной им адской машины, приходилось уповать на отдаленность российской столицы от сейсмоопасных зон. Ибо ничто так не выводит вибрационный взрыватель из состояния равновесия, как равномерное подрагивание и легкие толчки.

Разобравшись, таким образом, с автомобилем, Войтовский забросил в микроавтобус опустевший футляр и, дождавшись, когда Ривейрас выберется из машины, зашагал к подъезду.

— Послушай, Миша, — догоняя командира, прошептал Владимир. — А дура твоя, часом, не долбанет кого лишнего?

— Может, — согласно кивнул головой капитан. — Если кто решит эту реношку угнать. У нее же пластида — днище пробить, остальное зажигательный заряд. Ладно, приготовься. Сейчас заваруха будет.

Нарбук Тахонга, бедный нигерийский беженец, изможденный политическими преследованиями, занимал убогую пятикомнатную квартиру в доме на Малой Никитской. По бедности он, как уже было известно, делил этот угол с парой охранников, но тут уж, как говорится, нужда заставит. По все той же нищете он не мог себе позволить нормальную дверь из древесноволокнистой плиты, а так и ютился за бронированной дверью с сейфовым замком.

— Дурдом! — оценивающе прошептал Войтовский, глядя на закрытую дверь. — Приступай, я пока отрежу телефон, — он кивнул Ривейрасу, доставшему из кармана универсальную отмычку с подвижными штифтами. — Только смотри же, три минуты. Надо дать им время проснуться.

Владимир вставил отмычку в замочную скважину и начал усердно подбирать нужную комбинацию.

— Готово, — прошептал Ривейрас, поворачивая отполированную до золотого блеска ручку и подавая дверь на себя. — Теперь звони.

За первой дверью, как и ожидалось, была вторая, дубовая. Как только отворилась первая дверь, охранник, чтобы посмотреть в глазок, тут же любезно отворил вторую, что тоже ожидалось.

Ствол «Беретты» нацеленный ему чуть выше переносицы, был последним, что видел он в своей жизни, последним же, что он слышал, был тихий хлопок. В ту самую секунду, когда первый охранник падал мертвым, а второй, страховавший его в конце коридора, приходил в себя от неожиданности, раздался второй хлопок. На этот раз стрелял Ривейрас, перекатом через плечо вошедший в квартиру.

— Ну вот, — вздохнул Войтовский, переступая через труп охранника и прикрывая за собой дверь. — Всегда так!

Следующим в списке клиентов числился сам хозяин бедной пятикомнатной лачуги. Услышав хлопки и шум, он выскочил из постели, куда, по-видимому, лег незадолго до того, и даже пытался схватить револьвер, лежавший в ящике стола, но пуля из «Беретты» капитана Войтовского, вошедшая между большим и указательным пальцем его правой руки, поставила крест на этой бесплодной попытке.