— Ты уже слышала, что говорил прокурор, верно?

Ирен кивнула и отвела взгляд в сторону.

Два-три раза в год прокурор округа Крук заново составлял прошение семьи Стенли о пересмотре дела Дэниэла Роббина. Блисс нашла на письменном столе Ирен ровную стопку писем. Прочитав несколько из них, она поняла, почему они разрывают сердце ее матери. Их тон был сухим, сдержанным и бесчувственным, их язык — «в ожидании судебного решения…», «последующая апелляция…», «по мнению судьи…» — лишен какой-либо человечности. Ни в одном не выражалось даже малейшего сожаления и сочувствия. Ни одно не нашло места в материнском сердце, где уже давно поселились горе и ненависть.

— Вот невезуха, — сказала Блисс. — Они даже и намекнуть не желают, почему все это затягивается, верно?

Ирен ничего не ответила, но дочь все поняла. Ее мать жаждет смерти убийцы ее Шэпа, а так как этого все никак не произойдет, ожидание медленно убивает ее саму. Каждый день приносит ей страдания, независимо от того, что кто-то сказал или сделал. Неизвестно даже, кого Блисс ненавидит больше — Дэниэла Роббина за то злодеяние, что он совершил, юристов за их равнодушие или родную мать, для которой Шэп остается самым главным на свете.

Что касается отца, то Бог его любит. Он всегда был ее опорой, к нему она в любой ситуации всегда может обратиться за помощью, но в последнее время было видно, что он сдерживается из последних сил. Она была его «славной девочкой», но какая-то часть ее существа устала воплощать в себе их троих. Наличие отца-полицейского, а особенно такого отца, как он, закрывала ей все возможности. Отцу не хватало терпимости, он не верил никому из ее друзей, кроме Джеффа. Джеффа он любил, на Джеффа он мог всегда положиться.

Как только Блисс вместе с тетей Кэрол вернулась в Карлтон, Джефф сразу же пришел к ней. Он водил ее в кафе пить газировку или на школьные соревнования по бейсболу. Самые обычные дела, без всякой там прилипчивой симпатии. Джефф даже разговаривал с ней о Шэпе, например о том, как однажды все принялись разыскивать его на ферме. Его голос слышали, но никак не могли понять, где он находится. Затем его нашли в цистерне, куда он залез, чтобы спасти попавшую туда козу. Блисс всегда смеялась, когда они говорили о таких вещах. Иногда она чувствовала себя счастливой, причем случалось это в такие мгновения, когда у нее возникали сомнения в том, что вообще когда-нибудь испытает счастье.

Точно так же Джефф держал себя и с ее родителями. Они вернулись в Карлтон после суда — постаревшие и какие-то отчужденные. Это испугало и расстроило Блисс. Но поскольку Джефф был рядом, все наладилось. Особенно для отца, который брал Джеффа на рыбалку или разрешал помогать в ремонте старой машины, стоявшей у них в сарае.

— Джефф как бальзам на душу, — как-то раз сказала мама, и поскольку Блисс подумала, что бальзам на душу — это то, что им нужно, то больше никогда не сомневалась в размеренном характере своих отношений с другом детства.

Как выяснилось, ей понравилось то, чему она научилась возле старого карьера. Поцелуи сначала казались чем-то смешным, затем вкусным. Как любая сладость, они вызвали у нее желание испытать нечто большее. Сначала это были прикосновения, легкие и осторожные. Затем они сделались более продолжительными и сильными. Блисс забавляло, как быстро и крепко восставал его член. Ей было приятно слышать, как Джефф умоляет ее прикоснуться к нему, взять в руку и прочее. Это было приятно, действительно приятно — ощущать себя скверной девчонкой, которую любят.

Поэтому в свой семнадцатый день рождения, под звуки песен Нейла Янга, доносящихся из стереосистемы автомобиля, она отставила в сторону банку с пивом и принялась целовать Джеффа в живот, затем в грудь, шею и губы. С Джеффом было очень легко и приятно. Играть или любить — это не имело никакого значения.

— О господи, Блисс, я люблю тебя. — Его руки скользнули под ее рубашку и сжали ее груди. У них будут красивые светловолосые дети. Веснушчатые, как он, и зеленоглазые, как она.

Его губы крепко прижались к ее губам. Он целовал ее, положив спиной на сиденье, а сам потянулся к ремню и принялся неуклюже расстегивать его. Он научил ее тому, что нужно с ним делать. Она крепко брала его член в руку, после чего он по-собачьи тыкался им ей в бедро или живот. Затем через какое-то время оставлял на ее коже липкую густую лужицу, которую она затем вытирала. Он как-то даже заставил ее взять его в рот. Его член был солоноватым на вкус, и в этом было нечто пугающее и запретное, что пробуждало в ней желание испытать все, о чем она подозревала.

— Блисс, о боже, как здорово, Блисс!

Она расстегнула на нем джинсы и приспустила его трусы.

— Прошу тебя, Блисс, давай сделаем это. Мы закончим школу и поженимся. Блисс, ты должна знать, как сильно я хочу тебя!

Он потянулся к ее джинсам, расстегнул молнию и торопливо стащил с нее ставшие мокрыми розовые кружевные трусики. У них будут дети, они станут жить в Карлтоне, и у них все будет не так, как у других. Намного лучше. Так обязательно будет — намного лучше. У них все будет прекрасно. Он опустился ниже и стащил с нее джинсы, после чего принялся целовать ее ногу с внутренней стороны. Вскоре она застонала от наслаждения и даже умоляла его не останавливаться.

— Пожалуйста, да, да, конечно! — Конечно, она любит его, своего Джеффа, своего друга, славного доброго друга.

Затем, на заляпанном пивом сиденье, под свечение вывески пива «Будвайзер» и песню Нейла Янга о золотом сердце, он вошел в нее.

Позже, когда голова Джеффа покоилась на ее груди, Блисс задумалась о том, что может случиться дальше. Самое главное их упущение — они не воспользовались презервативом. Второе — Блисс отчетливо поняла это с нарастающей паникой — ей совсем не хочется замуж за Джеффа Крила. Раньше эта мысль ни разу не приходила ей в голову. Брак с Джеффом по окончании школы представлялся ей совершенно естественным. Более того, ее семья нуждалась в Джеффе куда больше, нежели в ее дипломе и в том, что тот может ей дать в будущем. Джефф был их утешением, отец вместе с ним ходил на рыбалку. Джефф был улыбкой, смехом, дружеской рукой для ее родителей каждый раз, когда они нуждались в таких вещах. Джефф заменил им сына, которого они лишились.

Джефф поднял голову, поцеловал ее грудь и улыбнулся. Блисс потрогала лоб, чувствуя, что у нее вот-вот разболится голова.

Прошла неделя. Блисс и Джефф сидели за кухонным столом и делали уроки. Ирен в это время пекла печенье. Это занятие плюс то, как она двигалась по дому — легко, подняв голову, — означало, что сегодня Ирен Стенли пребывает в наилучшем своем состоянии.

— Что случилось, мам?

На Ирен была бирюзовая блузка, которую ей подарили на день рождения прошлым летом. Блисс раньше никогда не видела, чтобы мать надевала ее.

— Я все время вот о чем думаю, — призналась Ирен, снимая печенье с кулинарной бумаги, — вы оба собираетесь поступать в колледж?

Джефф оторвал голову от учебника математики:

— Вы шутите? Хотите, чтобы мы и дальше забивали голову этой дребеденью? — Он с отвращением показал на тетрадку с домашним заданием. — Или читать книжки…. Что это мы сейчас читаем? — Он вопрошающе посмотрел на Блисс.

— «Большие надежды».

— Вот-вот, точно. «Большие надежды», — насмешливо проговорил Джефф. — Боже, скучища смертная!

Ирен положила несколько печенюшек на тарелку. Она сегодня испекла шоколадное печенье из овсяной муки с добавлением ириса, сливочного масла, жженного сахара и кокосовой стружки. Джефф просто обожал его.

— А ты что скажешь? — Ирен посмотрела на дочь. — Ты собираешься в колледж?

Блисс обводила карандашом положенную на лист ладонь.

— Наверное, — ответила она, однако, поймав взгляд Джеффа, добавила: — Но я не очень хочу, если честно… не очень.

Ирен поставила тарелку на стол.

— Понятно. А какие же у вас двоих планы на будущее, осмелюсь спросить? Вы ведь этой весной заканчиваете школу.