— Помилуй, лое! — взмолился Лю Пи. — Этак нам придется отдать больше четвертой части нашего золота! Будь милостив!
— Новый закон требует, я должен исполнить. Если не наберем денег на войну, всем нам худо будет, дунгане, ограбят всю страну.
Рудокопы замолкли. Они спорили с надзирателем больше для вида, чтобы он думал, что они сдают все золото, и ему не пришло в голову производить обыск, который мог кончиться для них плохо. Золота у них было достаточно припрятано, и уступить надзирателю лишнюю долю из предъявленного было хоть и обидно, но не очень разорительно. Надзиратель же, подозревая, что рудокопы утаили часть золота, но не надеясь на успех обыска, настаивал на своем требовании.
При взвешивании золота лое не преминул присвоить себе еще несколько цынов посредством своих двух фальшивых гирек.
Расчет был закончен около полудня.
— Вот что, Мафу, — говорил Лю Пи, подходя к фанзе. — На моем уступе богатое место уже кончается, на день-другой работы осталось, не больше. У тебя тоже конец скоро придет, потому что уклон у гнезда к нам, а не от нас. Я свой уступ кончу и пойду в Ван-Чжу-Вав-цзе присмотреть новый отвод. Ты поработаешь пока один. Я вернусь, сдадим остаток руды и перекочуем. Здесь уж нового счастья не дождемся, а там — кто знает?
ОХОТА НА АРХАРОВ
Через два дня Лю Пи доработал свой уступ и собрался в путь: сложил в мешок запас сухарей, немного муки и соли, чайник, чайную чашку и табаку; в кисет с табаком запрятал щепотку золота, чтобы платить за новый отвод и дать задаток за фанзу. Свернул валиком свой ватный матрасик и одеяло, привязал их и кирку поверх мешка.
Сделав накануне вечером все распоряжения Мафу и мальчикам, он отправился в путь чуть свет, чтобы пройти свой поселок, никому не попадаясь на глаза и не возбуждая разговоров. До Ван-Чжу-Ван-цзе считали пятьдесят ли, и он рассчитывал быть там уже к обеду. Лю Пи предполагал пробыть в отсутствии около недели, так как не хотел действовать наобум. Нужно было тщательно осмотреть все свободные отводы, поработать день-другой на облюбованных и выбрать самый подходящий.
После ухода хозяина Мафу продолжал работать один. Он был не из трусливых и не боялся оставаться в шахте в полном одиночестве, но мысли о горных демонах, хотя он и не верил в них, временами и ему лезли в голову. Золото шло хорошее, и Мафу вслух похваливал жилу, чтобы задобрить невидимых. Так как руды стало вдвое меньше, то рудоносы спускались в шахту гораздо реже, раза четыре за день, да и то уносили неполные корзины. Мафу каждый раз задерживал их подольше разговорами, а на обед и ужин заказывал им свои любимые кушанья, подробно объясняя, как их вкуснее приготовить.
Так прошло три дня. На четвертый день Мафу заметил, что золота в жиле становится все меньше и меньше.
«Старик прав, — подумал он, — богатое место кончается».
После обеда видимого золота совсем уже не стало. Кварц был такой же чистый и белый, как и раньше, когда он еле окупал усиленный труд рудокопов. Побившись больше часа и убедившись, что золота нет, Мафу бросил забой и до вечера занимался толчением и промывкой припрятанной богатой руды. Он решил не сдавать ни куска ее на мельницу.
«Пусть придет лое и смотрит сам во все глаза. Буду теперь только полдня ковырять ее, а полдня толочь и мыть богатое. Вернется Лю Пи — все будет готово к отъезду».
Так размышлял Мафу, вылезая вечером из шахты. Наевшись досыта и попивая чай, он вдруг сказал мальчикам:
— Вот что я надумал, нахалы: пойдем завтра на охоту.
— А как же шахта? — спросил Пао, считавший себя теперь представителем интересов своего отсутствующего дяди.
— Опять пошла крепкая руда и бедная, мальчик. Лю Пи сказал, уходя: «Когда кончится хорошее место, можешь отдохнуть, Мафу». Вот мы и отдохнем и поохотимся. В Кату пойдем, там архары есть, а нет — так хуан-янга подстрелим. Давно мы уже мяса не ели… А теперь спать ложитесь. Завтра пойдем — еще темно будет. Да приготовьте корзины, чтобы взять с собой чайник, чашки, заварку чаю, сухарей. Я почищу ружье и тоже спать лягу.
Через четверть часа в фанзе уже было темно и слышалось только храпенье Мафу, покрывавшее спокойное дыхание мальчиков. Когда молодая луна скрылась за Дарбутинскими горами и стало совершенно темно, через ограду дворика перелез какой-то человек, ползком подкрался к шахте и исчез в ее мраке. Через полчаса он вылез с тяжелым мешком и, так же крадучись, исчез за оградой. Никто не видел ночного гостя.
Когда на востоке чуть заалела заря, мальчики, спавшие беспокойно в ожидании редкого для них праздника, проснулись и разбудили Мафу. Сборы были недолги: они наскоро съели оставшуюся от. ужина лапшу с луком, взяли корзины, ружье с принадлежностями, заперли фанзу висячим замком с замысловатым ключом, который запрятали в щель ограды, и пустились в путь.
Они прошли прямо через пустынную долину Чий Чу, направляясь к горам Кату, тянувшимся вдали мрачной стеной, чуть заметной в утреннем сумраке. Небо было сплошь покрыто мелкими кудрявыми облаками. С запада, с главных высот Джаира, дул довольно прохладный ветерок.
Через полчаса, когда уже было почти светло, путники достигли подножия гор, где скудная растительность пустыни стала немного обильнее: по сухим руслам, оставленным дождевыми потоками, росли более крупные кустики, частью обломанные жителями рудников, приходившими сюда за топливом. В обе стороны, словно обрезанные ножом, уходили крутые откосы хребта, голые, скалистые или покрытые осыпями щебня и обломков однообразно серого цвета.
Поднявшись по крутому конусу гальки и валунов, вынесенных водой из глубины гор, путники пошли вверх по ущелью, представлявшему такую же унылую картину: по узкому дну, усеянному серой галькой и обломками, росли кое-где чахлые кусты; с обеих сторон тянулись вверх скалистые или щебневые склоны, на которых только изредка ютились по рытвинам или между камнями мелкие кустики полыни и эфедры. Между тем на востоке восходящее солнце прорвалось сквозь легкую пелену облаков, и лучи его заиграли высоко на правом склоне, осветив мрачные скалы и гребни серых сланцев, которые заблестели, как стекло.
— Что, далеко еще, Мафу? — спросил Пао, немного уставший от быстрой ходьбы.
— Нет, недалеко. Скоро полезем наверх. Только помните, не разговаривать и итти осторожно! Архары могут быть близко.
Еще минут десять шли по ущелью, поворачивавшему то вправо, то влево и казавшемуся глубоким коридором. С обеих сторон иногда открывались боковые ущелья, круто уходившие вверх. В одно из них вскоре и свернул Мафу. Погрозив мальчикам пальцем, он пошел впереди, держа ружье наготове. Прежде чем поставить ногу, он осматривал почву, чтобы случайно не сбросить свободно лежащий камень или не наступить на сухую ветку. Мальчики старались итти так же бесшумно.
Вдруг Мафу остановился и указал на череп какого-то животного, белевший на дне ущелья, позади большого камня. По обе стороны черепной коробки были видны огромные бурые рога с поперечными выступами и бороздами, закрученные спиралью, с отогнутыми кнаружи острыми концами.
— Архар! — прошептал рудокоп. — Старый самец. Хун щелкнул языком от изумления, а Пао покачал головой.
— Подстрели такого же, Мафу! — сказал Хун топотом.
К вершине ущелье, довольно круто поднимавшееся вверх, стало менее мрачным; склоны были не так круты, пучки пожелтевшей травы чаще; наконец, оно разделилось на несколько ложбин, и в разных местах показались скалистые вершины хребта, освещенные солнцем, еще невидимым для наших путников. Мафу выбрал ложбину, тянущуюся на восток, и стал подниматься по ней с удвоенной осторожностью, по временам останавливаясь и прислушиваясь. Но, кроме легкого свиста ветра в щелях между скалами и шуршанья сухих кустов, ничто не нарушало торжественной тишины горной пустыни.
Ложбина кончилась у широкой седловины, между двумя плоскими вершинами, поднимавшимися еще выше. На их поверхности в разных направлениях тянулись полуразрушенные грядки невысоких скал, а в промежутках все было покрыто плитами того же серого камня, пестревшего пятнами лишаев. В щелях кое-где пробивались пучки травы и засохшие цветы, которые качались под напором ветра, тянувшего здесь уже с востока. Мафу остановился, спустил с плеч корзину и тихо сказал: