Сначала мы лишь увеличили суматоху и усилили шум; наконец стали слышны приказы господина Тейлора, и его главенство было немедленно признано; прежде всего он велел всем замолчать, затем отделил наших друзей от новоиспеченных проводников, одних поставил справа, других - слева; они отложили свои объяснения до вечернего привала и пообещали рассчитаться с теми, кто этого заслужил. Талеб попросил нас спешиться и вернуться к старым верблюдам, но господин Тейлор резонно предположил, что подобный маневр не только повлечет за собой потерю драгоценного времени, но еще и подольет масла в огонь. А если прозвучит хоть одни выстрел, прольется хоть одна капля крови - то наши разъяренные противники не пойдут ни на какие уступки. Он ответил, что мы спешимся, когда будет привал, и приказал трогаться в путь. Друзья и недруги повиновались, и две группы, одна по правую, другая по левую сторону от нас, молча двинулись под лучами палящего солнца, но на сей раз обычным аллюром.
Оба вождя ехали рядом, возглавляя караван: Абу- Мансур - со смущенным и угрожающим видом одновременно, Талеб - с насмешливым и высокомерным. Бешара же занял свое привычное место, подле меня, и, как всегда, мешая французские и арабские слова, рассказал мне, что произошло.
В условленное время - иначе говоря, около одиннадцати часов утра - Талеб вместе с эскортом приехал в монастырь и попросил позвать путешественников; монахи сообщили ему, что рано утром мы выехали из монастыря с шейхом Абу-Мансуром и взяли направление на Тор. Тотчас же весь отряд, не теряя ни минуты, устремился нам вслед, самые быстрые из дромадеров мчались впереди, остальные за ними, все, как один, быстроногие и неутомимые. Так, следуя друг за другом на небольшом расстоянии, как некогда Куриации20, первыми появились Арабалла, Талеб и Бешара. Славный малый рассказывал нам все это с гордостью.
Я пообещал ему завтра же непременно пересесть на своего старого хаджина (его вел позади каравана один из арабов), ибо следует чистосердечно признаться: только теперь, познав нового верблюда, я понял, что погорячился, ругая прежнего. Я принес свои извинения Бешаре и просил передать их тому, кому они непосредственно предназначались.
Сделав необходимые разъяснения, Бешара, испытывавший священный ужас перед тишиной, перешел к другому пасторальному сюжету: он поведал мне о счастливых днях, проведенных в своем племени п в кругу семьи. Арабы молоды душой, и их сердца открыты для всех чувств, дарованных нам природой. Бешара подробно посвятил меня во все свои любовные перипетии. В шатрах редко случаются события такого рода, и они мало чем отличаются от тех, что происходили во времена Иакова и Рахили. Влюбленный арабский юноша в походах против соседнего племени желающий проявить либо отвагу, либо ловкость - в зависимости от того, чем наградила его природа - силой льва или хитростью змеи. Последним достоинством и обладал Бешара, способный скорее давать советы, нежели исполнять их. Но если грубая сила Арабаллы первенствовала над его разумом в дни сражений, то стихия Бешары - прелести и развлечения мирной пастушеской жизни. Так благодаря своему красноречию и склонности к поэзии он отыскал путь к сердцу своей Рахили. Он дошел в рассказе до описания внешности своей прекрасной возлюбленной и сравнивал ее глаза с глазами газели, а ее стройный стан - с пальмой, как вдруг, ничем заранее не выдав своих намерений, мой дромадер опустил голову к самым ногам и начал выделывать немыслимые прыжки, подобные тем, что любят делать дети. Я вылетел из седла, а глупое животное начало с наслаждением кататься по песку, к счастью, не там, где я лежал, распростертый. Иначе говоря, результат был бы точно таким же, как если бы я попал под пресс.
Всегда следует воздавать должное людям: Бешара оказался па земле почти одновременно со мной, правда, я очень быстро поднялся, и, когда он подошел, уже стоял на ногах, целый п невредимый, но с несколько ошарашенным видом, поскольку впервые попал в подобный переплет. Развлечение, которому все еще предавался мой верблюд, как мне объяснили, лишь невинная шутка, кстати весьма распространенная среди ему подобных. Впрочем, Бешара заверил меня, что мое падение было на редкость искусным; я упал, как настоящий араб, и даже он сам, будучи, как он любил похваляться, ловким наездником, не мог бы проделать это лучше. Пока я небрежно принимал поздравления Бешары, появился Талеб; он видел мое вынужденное приземление и, пользуясь случаем, опять посоветовал мне пересесть на моего прежнего дромадера, который лучше выдрессирован и не способен на такие дурачества. Я последовал его совету, уселся на старого скакуна и сразу же признал свое седло, отменно набитое с той стороны, где оно прилегает к спине животного.
Наконец мы достигли подножия горы - именно здесь нам предстояло провести ночь. Оба шейха подали сигналы своим верблюдам, и те, разделяя вражду хозяев, опустились на колени в отдалении друг от друга. Арабы же общими усилиями стали ставить палатки, поскольку ни одна из сторон не желала отказываться от своих законных, по их мнению, прав.
Абдулла тотчас вернулся к своим обязанностям и со всем рвением начал готовить ужин, мы же образовали своего рода судебную палату, чтобы разобраться в происшедшем.
Талеб в качестве истца начал первым: накануне нашего отъезда он получил известие от Абу-Мансура, где сообщалось, что мы задержимся еще на три-четыре дня, поскольку увидели много интересного и хотим продлить свое пребывание в монастыре. В этой прекрасно сочиненной истории настораживала одна неувязка: вместо служителя монастыря, выступающего в подобных обстоятельствах в роли посланника, это известие принес араб того же племени, снискавший себе дурную репутацию; поэтому все это показалось Талебу весьма подозрительным. Шейх, поблагодарив гонца за известие, решил на всякий случай назавтра навестить нас; итак, окажись Талеб менее проницательным, мы безропотно дали бы себя похитить, словно мешки с рисом. И вот наши арабы, кое о чем догадывавшиеся еще до приезда в монастырь, не застав нас на месте, мгновенно от эмоций перешли к действиям и, чтобы догнать нас, пустили своих верблюдов самым быстрым галопом, а поскольку они крупнее тех, на которых ехали мы, то легко справились с этой задачей.
Затем поднялся обвиняемый, явно испытывая неловкость, несмотря на присущую арабам хитрость и изворотливость; из его защитного слова все же можно было понять, что он выступает за неправое дело.
- Я хотел,- сказал он,- применить военную хитрость, но поступил неправильно, мне не стоило идти на обман, раз все права на моей стороне: путешественники не являются собственностью какого-то одного племени, а раз наши племена находятся в дружеских отношениях, то мы должны пользоваться равными правами; если бы путешественников всегда сопровождало одно и то же племя, остальные умерли бы с голоду. Раз Талеб вел вас сюда, я должен вести вас обратно, я пошел на хитрость, но мог бы применить и силу: мои многочисленные воины славятся храбростью, моя отвага всем известна - от Суэца до Рас-Мухаммеда имя мое гремит во всех вади, и нет племени, где не знали бы Мухаммеда Абу-Мансура.
Казалось, эти малоубедительные для европейцев доводы произвели впечатление на арабов, поскольку Бешара взял слово, чтобы ответить Отцу Победы. Ответ его был столь краток, но вместе с тем так хитроумен, что лишь запутал дискуссию, вызвав целый хор реплик; господин Тейлор, боясь повторения утренней сцены, в свою очередь, поднялся, требуя тишины, и заявил, что считает нашим эскортом и нашими проводниками только Талеба и его арабов. Заложники, ждущие нашего возвращения и отвечающие за нас своей головой, принадлежат к племени валеб-саид, поэтому будет справедливым, что, подвергшись риску, оно и будет вознаграждено. И следовательно, он отказывается от услуг Мухаммеда Абу-Мансура, хотя тот и зовется Отцом Победы, поскольку вероломство, которое тот совершил, чтобы завладеть путешественниками, вызвало наше общее возмущение. Толмач перевел этот приговор; обе стороны выслушали его молча и смиренно, но, когда речь была закончена, Бешара, к нашему удивлению, отвел Мухаммеда Абу-Мансура в сторону. Они вернулись, по-видимому придя к полному соглашению, и заявили, что разногласия устранены и оба племени будут сопровождать нас, ибо столь достойные лица вполне заслуживают двойного эскорта; Абу-Мансур со своими арабами будет выступать в качестве почетного караула.