…Летний день клонился к вечеру, когда экипажи занимали свои места в кабинах. Все готово. Снаружи доносится хлопок сигнального выстрела. В небе повисает зеленая ракета. Нарастает звенящий рев моторов, и тяжело нагруженные машины через определенные промежутки времени начинают подниматься в воздух. Полевой аэродром для наших тяжелых машин оказался весьма неудобным: грунт ухабистый, вязкий, сразу за краем летного поля начинался лес. Летчикам приходилось взлетать «с подрывом», то есть движением штурвала насильно отрывать машину от поверхности аэродрома. И это было небезопасно, поскольку бомбардировщик еще не набирал нужной скорости. Но недаром такие наши командиры кораблей, как Вериженко, Каинов, Скворцов, Шапошников, летчики других полков Молодчий, Таран, Осипов, Бирюков, Уржунцев, Федоров и многие другие, считались одними из самых искусных мастеров техники пилотирования. Они умело поднимали самолеты в вечернее небо.

Самолеты легли на курс и вскоре уже летели над территорией, занятой противником. Где-то в стороне прошли наши истребители. Но вот они отстали, и тяжелые машины остались одни. С набором высоты они продолжали свой трудный полет, все дальше и дальше углубляясь во вражеский тыл. Проходит час, другой, третий, стрелка высотомера на корабле заместителя командира эскадрильи Героя Советского Союза Александра Молодчего показывает одно из конечных делений.

К Берлину экипаж Молодчего подошел первым. На земле включились зенитные прожекторы, и по небу начали шарить их голубоватые лучи. Они все ближе и ближе. Один скользнул по фюзеляжу корабля, и сразу же на [20] подмогу ему устремился другой, потом третий. Молодчий резко отдал штурвал вперед и направил самолет в спасительную темноту. Правда, при этом пришлось потерять высоту, но зато прожекторы погасли.

Ночь над Берлином была лунная, темный массив затаившегося города хорошо просматривался сверху. Штурман Сергей Куликов вывел самолет на боевой курс. Вскоре послышался его голос:

- Бросаю бомбы!

Серия мощных фугасок отделилась от корабля и устремилась вниз. И вскоре - взрывы: один, второй, третий.

Члены экипажа не успели обменяться впечатлениями, как город вспыхнул огнем прожекторов. Сразу стало светло, как днем, даже светлее. Бомбардировщик оказался в перекрестии ярких лучей. Пространство вокруг запестрело вспышками. Радист Панфилов и стрелок Васильев не успевали предупреждать летчика:

- Разрывы слева… Спереди, справа… Сзади…

- Перестаньте считать, - приказал Молодчий. - Лучше передайте на землю: «Задание выполнили, возвращаемся домой». [21]

«Возвращаемся домой» - легко сказать, но очень трудно сделать. Зенитчики фашистской столицы решили во что бы то ни стало расправиться с дерзкими советскими летчиками. Едва нашим самолетам удавалось вырваться из одного слепящего конуса, как их схватывал другой. Несколько минут продолжалась эта огненная свистопляска, но мужественные летчики выдержали ее. И как же было приятно экипажу Молодчего, выбравшемуся наконец из огня в темноту ночного неба, получить от командования телеграмму, состоящую всего из двух коротких слов: «Все ясно»!

К столице фашистской Германии подходили новые наши самолеты. С разных высот и направлений экипажи заходили на объекты, сбрасывали крупные и средние бомбы, вызывая на земле большие пожары и взрывы. Экипаж Павла Тарана прямым попаданием фугасок в юго-восточной части Берлина взорвал цех артиллерийского завода. Пламя пожара взметнулось в небо. Впоследствии пожар распространился на всю территорию военного предприятия. Экипаж Александра Шапошникова своими фугасами поджег на товарной станции эшелон цистерн с нефтью. Столбы огня и черного дыма стали было подниматься вверх, и вскоре пламя охватило значительную часть станции.

Не совсем удачно сложился полет у майора Вериженко. На маршруте в районе Гданьска его самолет был атакован двухмоторным ночным истребителем Ме-110. Благодаря высокой бдительности экипажа, и прежде всего начальника связи эскадрильи Юрия Мотова, который выполнял в полете обязанности стрелка-радиста, и воздушного стрелка Алексея Тубольцева, истребитель был отогнан дружным огнем турельных и кинжальных пулеметов. Выполняя противоистребительный маневр, экипаж несколько отклонился от курса, потерял высоту и в результате с некоторым опозданием вышел на Берлин. Пришлось, как говорится, в хвосте замыкающей группы бомбардировщиков заходить на объекты удара. Штурман Марк Иванович Ларкин, ориентируясь на огромные пожары, точно вывел корабль на железнодорожную станцию. Фугасные и зажигательные бомбы отделились от самолета и устремились вниз. В эти же секунды десятки мощных прожекторов включились и начали лихорадочно шарить в небе, вспышки снарядов гроздями повисли вокруг [22] бомбардировщика. Экипажу никогда еще не приходилось подвергаться такому сильному обстрелу.

Уйти от лучей прожекторов практически было невозможно. Вериженко поглубже опустил сиденье, включил полный свет в кабине, чтобы не быть ослепленным прожекторами, и повел самолет, ориентируясь только по показаниям приборов. Несколько минут такого полета показались вечностью. И когда наконец самолет вырвался из зоны противовоздушной обороны, все члены экипажа облегченно вздохнули.

Действия нашей авиации по Берлину и во все последующие ночи были массированными и мощными. В них все больше и больше стали принимать участие четырехмоторные тяжелые самолеты, которые брали на борт около восьми тонн крупных и средних бомб, могли вести с помощью бортовых пушек круговую оборону от истребителей, летать в стратосфере, преодолевать огромные расстояния. Летчикам полюбились эти грозные послушные в управлении машины. При виде их они всегда испытывали чувство огромной гордости за свою Родину, которая в труднейших условиях войны сумела построить такие могучие воздушные корабли.

И в один из тех далеких дней майор Додонов пришел со своим экипажем на аэродром, чтобы осмотреть корабль и подготовить его к полету на Берлин. Самолет стоял, опираясь тяжелым телом на толстые и высокие - в рост человека - колеса. Раскинув могучие крылья и сверкая стеклами сетчатой сигарообразной кабины, он был устремлен в солнечное летнее небо.

- Хорош! - точно впервые увидев самолет, восхищенно сказал майор.

- Да, хорош, - подтвердил стоящий рядом борттехник Прокофьев. - Только вот ухода много требует.

- Такому красавцу по всем статьям положен отменный уход, - улыбаясь, заметил штурман Сергей Ушаков.

И Додонову, и Прокофьеву, и радисту Давиду Чхиквишвили шутка понравилась. Все дружно взялись за работу, а ведь было время, когда «красавец» казался недоступным «незнакомцем».

День и ночь экипаж не отходил от самолета. В напряженном труде люди узнавали не только самолет, но и друг друга. Каждый находил свое место в коллективе, [23] спаянном взаимным доверием и строгой требовательностью командира. Но по-настоящему глубоко качества новой машины и каждого воина были проверены в боевых полетах. Экипаж Додонова летал на крупные железнодорожные узлы, аэродромы и сильно укрепленные пункты врага, расположенные в оперативной глубине обороны противника. Додоновцы достигали и таких дальних целей, как Гданьск, Кенигсберг, Тильзит. В порту Гданьск штурман Ушаков крупными бомбами взорвал склад топлива, в другой раз уничтожил причал легких надводных кораблей.

Как- то командир части полковник В. Лебедев вызвал к себе экипаж Додонова. Он объяснил наземную обстановку, которая складывалась так: немецко-фашистское командование готовилось к летнему наступлению, спешно подбрасывало к фронту резервы. На одном из железнодорожных узлов наша разведка обнаружила большое скопление эшелонов с войсками и боевой техникой. Требовалось нанести по этой цели мощный бомбовый удар. Обращаясь к Додонову и Ушакову, полковник сказал:

- Вашему экипажу предстоит идти на задание лидером-осветителем. Требуется в заданное время осветить цель, дать возможность бомбардировщикам прицельно сбросить груз бомб.

- Задание выполним! - твердо заверили Додонов и Ушаков.