Какую сферу жизни средневековых монголов регулировали названные предписания? Речь идет о системе магических запретов, связанных с регулирующей функцией священного Неба. В тюрко-монгольской политической мифологии Небу приписывались регулирующая и карающая функции{66}, что позволяет ввести тему запретов в контекст мироустроительных законов. Монгольские царедворцы, призывая францисканцев соблюдать странные предписания, на самом деле призывали их оказывать почтение священному Небу, которое было покровителем монгольских ханов. Значение символов имперской мифологии осталось для францисканцев тайной за семью печатями. Они осознавали значимость предписаний, но не понимали их смысла.
Францисканцу Вильгельму де Рубруку, странствовавшему по Монголии в 1255 г., удалось установить связь между запретами и небесным гневом. Согласно наблюдению Вильгельма, монголы «одежды никогда не стирают, потому что говорят, что тогда гневается Бог и что будет гром, если их повесить сушить. Они даже бичую г тех, кто стирает, и у них [одежду] отнимают. Они боятся грома сверх меры, тогда прогоняют всех чужих и закутываются в черные войлоки, в которых прячутся, пока не пройдет гроза» (Itinerarium. VII. I). Эту картину подтверждают сведения Рашид-ад-дина об обычаях монголов из местности Баргу: «Если кто-нибудь снимет с ноги войлочный чулок и захочет высушить [erol на солнце, то случится та же самая беда [то есть это вызовет грозу]. Поэтому, когда они сушат [свои] войлочные чулки, то закрывают верхушку шатра и сушат их в шатре. У них эти приметы проверены, и [они] исключительно свойственны этой стране. Так как в этих пределах случаются частые грозы, которые для жителей являются огромным бедствием, то последние это происшествие ставят в связь с каким-нибудь дурным явлением» (Рашид-ад-дин, Т. I. Кн. 1. С. 156–157). Дурные явления вызываются вредоносной магией.
Описание следующей ситуации вносит ясность в наши построения. Даосский монах Чань-Чунь в беседе с Чингис-ханом говорил ему, что слышал, будто подданные его летом не моются в реках, не моют платья, боясь вызвать грозу. Любопытно, что в этой ситуации Чингис-хан задает мудрецу вопрос о громе. «Хан спросил учителя о громе. Он отвечал: “Горный дикарь слышал, что подданные твои, летом, не моются в реках, не стирают платья, не делают войлоков и запрещают собирать на полях грибы; все для того, что боятся небесного гнева; но это не составляет уважения к небу”» (Си ю цзи, с. 333). Чань-Чунь отметил поразительное (с точки зрения китайца) несоответствие между высокой идеей о регулирующей роли Неба и весьма странными бытовыми запретами, увязанными с этой идеей. Кажется очевидным, что даосский мудрец и монгольский император обсуждали не суеверия кочевников, а некие весьма значимые предписания, о соблюдении которых Чань-Чуня, скорее всего, предупредили, так же, как и францисканцев. Император и даос говорили о воле Неба.
Сведения о небесном огне, поразившем табуны царевича Гуюка, реального претендента на монгольский престол, указывали на недолговечность этой политической фигуры, что и обнаружилось в скором времени. Францисканцы не поняли этого намека.
Ретроспективное описание из китайской хроники «Ганму» указывает на злочасную судьбу Гуюка, чьи потомки проиграли своим политическим соперникам. Те, в свою очередь, изобразили полное неприятие Небом фигуры Гуюка. «Восьмое лето, Сюй-шен. В третий месяц монгольский государь Гуюк скончался. Ханша Улухай-эси объявлена правительницей. Гуюк скончался сорока трех лет от рождения в урочище Ханаер; в храме предков назван Дин-цзун. В это время в государстве была великая засуха. Вода в реках совершенно высохла; в степях выгорали травы. Из лошадей и рогатого скота пало более 4/10 частей. Люди не имели средств к пропитанию. Князья и другие владельцы посылали людей в провинции для разных поборов, или в Западный край к хойхорцам требовать жемчуг и дорогие камни, или к Восточному морю за соколами и кречетами. Гонцы один за другим скакали, на станциях ни днем ни ночью не было покою. Силы народа совсем истощились»{67}.
Остается единственный вопрос: Гуюк проиграл своим соперникам, потому что от него отвернулось Небо, или, наоборот, Небо отказало ему в покровительстве, потому что он уступил соперникам?
§ 21. Защита от молний
Османский историк XVI в. Сейфи Челеби в своем сочинении о народах Центральной Азии рассказывает множество занимательных вещей. Почти все его сведения получены от купцов. В числе этих сведений и рассказ о том, зачем китайцам нужна была яшма.
«В Кашгарии добывают яшму. [В этой стране] есть высокая гора, на вершину которой еще никто не восходил. С той горы стекает ручей и превращается у подножия в большую реку. Никто не знает, где находится само месторождение; известно только, что яшма появляется со стороны той горы. У подножия горы (как уже сказано) этот ручей превращается в большую реку. Летом, когда река мелеет, население идет туда искать яшму. Половину найденных драгоценных камней они передают государю, а другую оставляют себе. Яшма бывает семи цветов и оттенков. Большую часть яшмы отправляют в Хитай, ибо без яшмы Хитай был бы разрушен молниями» (Сейфи Челеби, л. 196).
В объяснение вкралась ошибка. Интерес китайцев к яшме был вызван иными причинами.
Классическая китайская яшма — это собственно нефрит (плотный амфибол). Каким бы древним и почитаемым ни являлось в Китае искусство резьбы по нефриту, сам материал был некитайским. Древним источником всего нефрита, употреблявшегося в Китае, был Хотан. Из этого города поступала белая и темно-зеленая его разновидность. Куски драгоценного нефрита поднимали со дна двух рек, сливавшихся возле Хотана, перед их впадением в реку Тарим. Одна из этих рек называлась Каракаш (Черная Яшма), другая — Юрунгкаш (Белая Яшма){68}. В Китае нефрит был связан с представлениями о царях и богах и его употребляли главным образом для ритуальных и магических предметов. Однако арабы и персы полагали, что китайцы использовали этот минерал для защиты от молний.
В сведениях, собранных ал-Бируни, различаются йашм и йашб. Речь идет о разновидностях нефрита: «Йашб — белый камень. В “Китаб ан-нухаб”: это “камень победы”, его употребляют тюрки для достижения победы и чтобы у них не болел желудок от трудно перевариваемых предметов. Гален: желтый йашб люди помещают в ожерелье и на нем рисуют изображение, от которого [отходят] лучи. Я проверил это, и [йашб] без рисунка помог точно так же, как помогает [камень] с изображением. Говорят, что один из видов йашба имеет темно-коричневую окраску, он полезен при утолении жажды, а желтый [йашб] — укрепляет желудок, если повесить его над [желудком]. Ибн Маса: [йашб] — камень с желтым оттенком. Что касается йашма, то его добывают в двух долинах Хо-тана. Одна из них — Каш, здесь добывают белый превосходный [йашм]. Другая — Кара Каш, йашм этой [долины] мутный с черным оттенком, он бывает также черный, подобный гагату. Столица Хотана — Ахма. Он [далее] говорит, что нет доступа к началу долины, откуда добывается йашм. Мелкие [куски йашма] принадлежат подданным, крупные — царю. По-термезски он [называется] йашб, по-бухарски — машб, а также йашб. Это — белый китайский камень» (ал-Бируни. Книга о лечебных веществах. 1113). Сравнив эти сведения с тем, что сообщает Сейфи Челеби, легко убедиться, что его рассказ о яшме не выходит за рамки представлений арабо-персидской минералогии. Купцам принадлежит лишь сообщение об отправке яшмы в Китай, чем, собственно, они и занимались.
Вернемся к вопросу о том, спасал ли нефрит китайцев от молний? В «Минералогии» ал-Бируни продолжает свой рассказ о нефрите: «Говорит Наср о качествах нефрита: он тверже бирюзы, имеет молочный оттенок; потоки приносят его с гор в одну долину в земле тюрок, называемую Су. Он разрезается алмазом, и из него вытачивают поясные пряжки и перстни. Утверждают, что он отражает вред “сглаза” и служит защитой от молний и грома. Что касается “сглаза”, то это народное представление, а что касается молний, то я видел человека, который доказывал воздействие нефрита на молнию тем, что расстилал на куске его тонкую ткань и поверх нее клал пылающий уголь, и он не прожигал ткань. Но этим отличается не только нефрит — стальные зеркала оказывают то же воздействие [на уголь], однако молния ими не отражается, а расплавляет их» (ал-Бируни. Минералогия, с. 184–185). Математик и астроном Насир-ад-дин Туей в «Ильхановой книге редкостей» (сер. XIII в.) пересказывает сведения ал-Бируни{69}.