Во времена ГДР, согласно официальной точки зрения, Адольф Гитлер был «главным агентом монополистов, креатурой закулисных воротил бизнеса». Даже его книга «Майн кампф» считалась всего лишь «заказом, полученным от капитанов германской экономики».[111]
Однако уже в ГДР находились авторы, не согласные с подобной точкой зрения. Историки Пецольд и Вайсбекер были уверены, «что фашистский фюрер не был марионеткой, при помощи невидимых нитей управляемой монополиями». Они критиковали чрезмерное акцентирование многими антифашистами всего, что касалось финансирования нацистской партии.[112]
Точно так же неверно трактовать Гитлера как чьего-либо прислужника. Правые политики Веймарской республики считали национал-социализм наименьшим злом из возможных. Однако сам Гинденбург и два последних предшественника Гитлера на посту рейхсканцлера, прежде чем привести к власти лидера партии, имевшей самую мощную фракцию в рейхстаге, старались всеми способами держать его на расстоянии. В конце концов они вынуждены были выбрать его канцлером, но вовсе не из симпатии к национал-социализму, а исходя из убеждения, что «без помощи НСДАП, а тем более действуя против нее практически невозможно далее управлять страной».[113] При желании и с таким же успехом можно сказать, что на президентских выборах 1925 года коммунистическая партия выступала как пособник Гинденбурга. Как пишет Голо Манн, «если бы они не выставили собственного кандидата хотя бы во втором туре выборов, то вместо фельдмаршала мог бы быть избран представитель центра или умеренных левых».[114] Случись подобное, и камарилья Гинденбурга не смогла бы привести к власти Гитлера.
Далее Голо Манн утверждает, что коммунисты желали «победы Гинденбурга, поскольку он разрушал республиканский строй и тем самым постепенно приближал желанный для них час».
Политики центра также не остались в стороне. Канцлер Генрих Брюнинг пробил закон о чрезвычайном положении, для введения которого не требовалось одобрения большинства в парламенте, поскольку было достаточно подписи рейхспрезидента. Тем самым он постепенно начал приучать немцев к мысли, что парламентская демократия отходит в прошлое, и создал для Гитлера удобную возможность захватить власть в свои руки.
Следующий способ объяснения феномена Гитлера и национал-социализма также не может быть признан всеобъемлющим. Он основан на сравнении ужасов коммунизма и нацизма, при котором последний кажется меньшим из зол. Причем несмотря на темную, местами отвратительную программу нацистов, Гитлер якобы был единственной силой, способной противостоять коммунистам. Именно этим и объясняется успех Гитлера не только во внутренней политике, но и на внешнеполитической арене. Многие страны, в том числе Великобритания и даже Соединенные Штаты Америки, не противились Гитлеру не столько из-за какой-либо симпатии к фюреру, сколько из-за того, что якобы считали его бастионом, противостоящим экспансии большевизма. Это убеждение основано на том, что в глазах всей Европы немцы являлись плотиной, которая должна была отделить Восток от Запада и сдерживать бурные воды азиатского потопа, который грозил затопить все кругом и уничтожить западноевропейскую культуру. Позднее Гитлер якобы вынужден был принять на себя грязную, но необходимую миссию и вступить в борьбу с Советским Союзом. Исходя из этого, становится понятным, почему фюрер пользовался доверием, несмотря на многие отталкивающие черты нацизма, которые были видны с самого начала. По мнению Эрнста Нольте, в глазах напуганных реальной опасностью большевизма современников Гитлер был не более чем сорванцом, просто еще одной фигурой в европейской гражданской войне, которая «заполнила мир горем и страхом».
Так, во время выборов в рейхстаг 31 июня 1932 года Союз национал-немецких евреев выступил с лозунгом «Голосуй за немцев!», что могло бы привести к появлению национал-социализма без антисемитизма. Председатель этого союза приветствовал установление национального правительства в январе 1933 года, «несмотря на то что для нас это сулит мало хорошего, мы видим в этом единственное средство».[115] Ослепленные евреи считали, что находятся по одну сторону баррикад с нацистами, которые боролись против коммунистов. Председатель Имперского союза евреев — ветеранов войны капитан Д. Лёвенштейн считал, «что еврейские фронтовики даже после окончания войны боролись против хаоса и большевизма».
Даже во время войны в России немецкая общественность не только поддержала все жестокие преступления Адольфа Гитлеpa, но и сама приняла в них участие. Немцы видели в Гитлере не беспечного авантюриста, а человека, который мог предвидеть будущее и на основе этого заботился о благе своего народа. В связи с этим Андреас Хильгрубер поставил весьма интересную проблему: разве вермахт, оказывая яростное сопротивление Красной Армии и как можно больше продлевая войну, что позволило нацистам осуществить Холокост, не принес себя в жертву спасению Европы от нашествия большевиков, которые в противном случае полностью захватили бы Запад? Страх перед коммунизмом является самой глубокой психологической причиной успеха Гитлера. Эмигранты из России, которые были вынуждены покинуть родину во время гражданской войны, прекрасно информировали немцев о зверствах большевиков.
Во время этой войны начиная с 1918 года «жестокость стала нормой в отношениях людей. Особенно был силен страх перед коммунистами в граничащих с Восточной Пруссией прибалтийских государствах, где проживало множество немцев. Так, когда 26 декабря 1919 года в освобожденном от красных Дерпте (современный Тарту, Эстония. — Прим. пер.) были обнаружены заложники, захваченные большевиками, оказалось, что они подвергались немыслимым издевательствам, у многих были переломаны кости, а у некоторых даже выколоты глаза».[116]
Нацистская пропаганда на полную мощность использовала любую информацию о преступлениях коммунистов. 6 июля 1942 года Геббельс писал: «Всей человеческой фантазии не хватит для того, чтобы вообразить себе весь тот разгул жестокости и зверства, который бы устроили орды большевиков в Германии и Западной Европе, если бы они смогли сюда прорваться». Двумя месяцами ранее, выступая в зале Берлинхауза, он заявил: «Мария Шаляпина рассказывала о большевистской революции, которую ей пришлось пережить. Это был настоящий ад».
Уже в ходе войны германские войска обнаруживали зверски убитых пленных немецких солдат, которые в первые дни боев попали в руки Красной Армии, что только укрепляло доверие вермахта к Гитлеру. «Русские совершают немыслимые зверства, поэтому они должны быть», — писал в своем дневнике 5 июля 1941 года Геббельс. Уже в самом конце войны 15 апреля 1945 года Гитлер в последний раз обратился к пропаганде жестокостей коммунистов. Он заявил, что еврейско-большевистские силы являются смертельным врагом Германии, которую они стремятся стереть с лица земли вместе со всем немецким народом. «Старики и дети будут убиты. Женщины и девушки попадут в казармы и будут превращены в проституток. Оставшихся в живых пешком отправят в Сибирь».
Однако многие немцы намного больше опасались экспансии западного капитализма, чем русского большевизма. Этот страх был сродни тому чувству, с которым современный человек воспринимает слово «глобализация». Люди боялись того холодного безжалостного мира экономической эксплуатации, в котором их судьбой будет распоряжаться жестокий и расчетливый работодатель. Гитлер же представал как защитник от подобной эксплуатации. Он сам заявлял, что большевизм и капитализм являются не чем иным, как двумя главными ветвями на древе мирового еврейства. Даже те немцы, которые не воспринимали подобные аргументы всерьез, поддерживали Гитлера, поскольку он мог обеспечить для Германии особый, свой собственный путь развития, не похожий ни на большевизм, ни на капитализм. И в этом фюрер их не обманул.
Адольф Гитлер гипнотизировал своих современников требованием «социальной справедливости». Он настаивал на предоставлении одаренной молодежи возможности получить образование вне зависимости от финансовых способностей их родителей. Он протестовал против «огромной разницы в заработной плате», обещал «сократить разрыв доходов» и создать такой социальный порядок, при котором «честные рабочие смогут обеспечить себе уровень жизни, достойный человека и гражданина».