Фрейбург. Милый! Добрый! Чудный! Это мед Гиблы[134] для моей души, высохшей от жажды мести, как деревяшка. Зачем допускать, чтобы эта пустая оболочка высилась на пьедестале, подобно олимпийской богине, и отвлекала нас и нам подобных от христианского храма? Долой ее, в мусорную кучу, чем выше она красовалась — тем ниже падет, пусть все видят, что никакого божества в ней и не бывало.
Георг. Но ради всего святого, скажи ты мне, из-за чего ты к ней полон такой бешеной ненависти?
Фрейбург. О Георг! Человеку ничего не стоит бросить в грязь все, что он называет своим, кроме чувства. Георг, я любил ее, а она была недостойна моей любви. Я любил ее, а она посмеялась надо мной, она была недостойна моей любви. Я скажу тебе одну вещь… Но я бледнею, когда об этом думаю. Георг, Георг! Когда черти становятся в тупик, надо им посоветоваться с тем петухом, что без толку бегал вокруг курочки, а потом вдруг увидел, что она изъедена проказой и ему для забавы не пригодна.
Георг. Но ты не обойдешься с ней не по-рыцарски?
Фрейбург. Нет. Боже упаси. Никакому слуге я не поручу своей мести. Я отвезу ее обратно в Штейнбург к рейнграфу, а там только и сделаю, что сниму с нее шейный платок. Вот и вся моя месть!
Георг. Что? Шейный платок снимешь?
Фрейбург. Да, Георг, и созову народ.
Георг. Ну, а когда это будет сделано, ты…
Фрейбург. Э, тогда я насчет нее пофилософствую. Тогда я выставлю вам по ее поводу метафизическое положение, как Платон, а потом я разъясню его на манер веселого Диогена.[135] Человек есть… Но тише… (Прислушивается.)
Георг. Ну же! Человек есть?..
Фрейбург. По Платону, человек есть двуногое неоперенное существо. Ты знаешь, как это доказал Диоген: кажется, он ощипал петуха и бросил его в толпу… И эта Кунигунда, друг, эта Кунигунда фон Турнек, она, по-моему… Но тише! Не будь я мужчиной, если кто-то не спрыгнул там с коня!
Явление седьмое
Те же и граф фом Штраль, который входит в сопровождении Фламберга. Потом появляется Готшальк и мальчик-угольщик.
Граф фом Штраль (стучится в дверь). Эй вы там, добрые угольщики!
Фламберг. В такую ночь и волков в ущелье о приюте попросишь.
Граф фом Штраль. Можно войти?
Фрейбург (загораживая ему дорогу). Позвольте, господа! Кто бы вы ни были…
Георг. Войти туда вам нельзя.
Граф фом Штраль. Нельзя? А почему?
Фрейбург. А потому что там места нет — ни для вас, ни для нас. Там лежит моя тяжелобольная жена, а в единственном свободном углу поместилась ее прислуга: вы же не выгоните ее оттуда?
Граф фом Штраль. Нет, клянусь честью! Напротив, желаю ей поскорее там поправиться. Готшальк!
Фламберг. Ну, значит, переночуем в гостинице «Под открытым небом».
Граф фом Штраль. Готшальк, я тебя зову!
Готшальк (за сценой). Здесь!
Граф фом Штраль. Подай сюда одеяла. Расположимся тут, под деревьями.
Входят Готшальк и мальчик-угольщик.
Готшальк (принося одеяла, шепотом). Черт знает, что здесь за дела творятся. Парнишка говорит, что в хижине сидит мужчина в доспехах и сторожит благородную девицу, а та лежит связанная и с кляпом во рту, словно теленок, привезенный на бойню.
Граф фом Штраль. Что ты говоришь? Девица благородная? Связанная и с заткнутым ртом? Кто тебе это сказал?
Фламберг. Мальчик! Откуда ты это знаешь?
Мальчик. Тсс! Во имя всех святых! Что вам, господа?
Граф фом Штраль. Поди сюда.
Мальчик. Я сказал: тсс!
Фламберг. Мальчик, кто тебе это сказал? Отвечай!
Мальчик (тихо, оглядевшись по сторонам). Сам видел, господа. Я лежал на соломе, когда ее внесли, говоря, что она больная. А я осветил ее лампой и вижу — она здорова, и щеки у нее не хуже, чем у нашей Лоры. И стонет потихоньку, подмигивает, и руки мне жмет, ну только что не говорит словами, — как умная собака: «Развяжи меня, мальчик, развяжи». Так что я глазами услышал и пальцами уразумел.
Граф фом Штраль. Ну так и сделай это, белобрысый.
Фламберг. Чего медлишь? Что ты делаешь?
Граф фом Штраль. Развяжи ее и пришли сюда.
Мальчик (боязливо). Тсс, говорю вам. Молчите как рыбы. А ну как поднимутся там все трое да придут сюда посмотреть, что тут делается?
Граф фом Штраль. Не бойся, мальчуган, не бойся.
Фламберг. Ничего они не слыхали.
Граф фом Штраль. Они все места ищут, где бы от дождя укрыться.
Мальчик (озираясь). А вы за меня заступитесь?
Граф фом Штраль. Да, не будь я рыцарем, — заступлюсь.
Фламберг. На этот счет не беспокойся.
Мальчик. Ладно! Я скажу отцу. А вы поглядывайте, что я сделаю, — зайду в хижину или нет. (Говорит со старыми угольщиками, стоящими у костра, а затем исчезает в хижине.)
Фламберг. Ну и чудной народ! Рыцари Вельзевула, у которых орденская мантия — черная ночь! Супруги, что на большой дороге сочетались веревками и кандалами!
Граф фом Штраль. Они сказали — больная.
Фламберг. Тяжелобольная! И благодарили за помощь!
Готшальк. Ну, погоди. Уж мы их разведем.
Пауза.
Шауерман (из хижины). Эй! Эй! Скотина!
Граф фом Штраль. Вставай, Фламберг, поднимайся!
Оба истают.
Фрейбург. Что там такое?
Люди бургграфа поднимаются.
Шауерман. Я привязан! Привязан!
Появляется Кунигунда.
Фрейбург. Боги! Что я вижу?
Явление восьмое
Те же и фрейлен Кунигунда фон Турнек, в дорожном платье, с распущенными волосами.
Фрейбург
Георг (удерживая его)
Фрейбург
Граф фом Штраль
Фрейбург
Купигунда
Граф фом Штраль (строго)
134
Мед Гиблы — прославленный в старину сицилийский мед.
135
Тогда я выставлю… метафизическое положение, как Платон, а потом разъясню его на манер веселого Диогена. — Диоген Лаэртский (III в. до н. э.) — автор обзора древнегреческих философских учений «Жизнь и учения людей, прославившихся в философии», рассказывает анекдот о философе Диогене Синопском (ок. 404–323 гг. до н. э.), основателе школы киников. Чтобы высмеять определение Платона: «Человек — двуногое животное, без перьев» — Диоген принес в свою школу ощипанного петуха и, показав его ученикам, сказал: «Вот он — платоновский человек!»