После Элиза объяснила всю глубину проблемы. Мы и понятия не имели, что террористическая сеть раскинулась столь широко и что нити тянутся в Пакистан. Элиза просила денег и людей для Службы безопасности; мы незамедлительно выделили и то и другое. С тех пор Служба безопасности раскрыла целый ряд заговоров, однако остается непроясненным вопрос, сколько из них грозили настоящей опасностью. Может, мы и перестраховались, может, зря бросили столько средств на борьбу с терроризмом — лучше бы связи укрепляли; только когда Служба безопасности в подобных обстоятельствах требует ресурсов, надо их дать. Выбора просто нет. Не обеспечишь Службу безопасности — будешь нести ответственность за все теракты.
Недели через две Тони угощал обедом австралийского премьера Джона Говарда. Они находились на втором этаже на Даунинг-стрит, в небольшой столовой. Мне по телефону сообщили о теракте в метро. Я переговорил с Энди Хэйменом, главой антитеррористического комитета; впрочем, Энди было известно очень мало, поэтому я позвонил Тиму О’Тулу, чья помощь оказалась столь же неоценимой, как и в случае с 7 июля. Тим снова предоставил поминутный отчет о событиях. Снова туман войны был непрогляден, снова оставалось тайной количество террористов, в том числе скрывшихся с места преступления. Я прервал обед с Говардом, и мы с Тони поехали в Правительственный центр кризисного реагирования.
Труднее всего премьеру принять решение при угрозе атаки. В 2003 году был раскрыт план расстрела самолета в Хитроу. Мы получили совет привлечь армию — распределить солдат по периметру аэропорта. Ставка была на то, что террористов смутит реальное присутствие военных и они не рискнут атаковать. Мы, конечно, знали — критика за использование армии неизбежна; мы знали также, что, если ничего не предпримем, а теракт состоится и погибнут люди, общественность нас просто в порошок сотрет. Одного только мы не знали (пока по телевизору не увидели) — что военные приедут в бронированных автомобилях. На наш вопрос, к чему такие меры, мы получили исчерпывающий ответ: не ваше дело, мы всегда так работаем. Короче, опасения подтвердились полностью — пресса осудила наше намерение запугать народ, да еще в контексте Афганской войны, а тори метнули свою порцию камней, даром что мы не скрывали от них секретную информацию.
Но самое скверное — это когда поступает угроза от террористов, а премьер решает ничего не предпринимать. В том же году мы получили информацию о готовящемся взрыве в лондонской подземке. Тони собрал сотрудников Центра кризисного реагирования, председательствовал лично. Просил совета. Полиция дать таковой отказалась — дескать, решение, закрывать или не закрывать метро, целиком и полностью на совести премьера. Тони решил не закрывать. В противном случае возникли бы серьезные проблемы с транспортом; вдобавок, если информация о теракте была правдивой, злоумышленники взорвали бы что-нибудь еще. Как ни крути, а мы, закрыв на день метро, позволили бы террористам добиться своей цели — вызвать панику. Тони распорядился усилить полицейское патрулирование станций метро, объявить боевую готовность. Смелое решение; решение, подразумевающее единоличную ответственность. Секретарь Кабинета предупреждал: берегитесь, в случае чего поддержки ждать будет неоткуда. Тони и без предупреждений понимал: если теракт состоится, он, Тони, очень дорого за свое решение заплатит. На выходе из Номера 10 Тони сказал мне, что его дочь завтра возвращается из Парижа, прибывает на вокзал Ватерлоо; я сообщил, что мой сын примерно в это же время уезжает с вокзала Виктория.
На следующий день вышел документ, имеющий историческое значение, — Ирландская республиканская армия отказывалась от дальнейшей вооруженной борьбы. Я записал в дневнике: «Итак, мы перевернули одну страницу летописи терроризма — чтобы читать другую». Бороться с терроризмом всегда трудно, каковы бы ни были цели злоумышленников. Один из методов — переговоры того же формата, что мы вели с ирландскими республиканцами. Новые террористические группировки, по сути, мало от них отличаются. Мудрый премьер должен быть готов к переговорам с талибами и Аль-Каидой, ибо единственная эффективная стратегия против бунтовщиков — та, что сочетает строгие меры безопасности (террористам надо показать невозможность их победы) и диалог, в ходе которого террористы поймут, что существуют политические, бескровные способы удовлетворить их недовольство.
Лидеру следует научиться правильно использовать такой ресурс, как разведка. От разведки бывает много пользы — если, конечно, пропускать информацию через сито собственной логики. Например, у нас в Номере 10 работали два советника; один был ярым сторонником введения евро в Британии, другой — столь же ярым противником этой меры. Я частенько тешился чисто гипотетической ситуацией — будто некое правительство завербовало советника номер 1 — и пребывает в уверенности, что Британия со дня на день перейдет на евро; или же завербован советник номер 2, и вербовщики полагают, что Британия никогда не введет у себя евро. Отсюда вывод: разведданные надо использовать для проверки собственных предположений, а не для создания картины мира, кардинально отличающейся от реальной. Стоит ли говорить, насколько важна осторожность в обращении с «сырой» информацией! До сих пор ни одна страна не изобрела соответствующей инструкции по применению. Мы всегда чрезвычайно гордились своим Объединенным комитетом спецслужб, имеющим доступ ко всем разведданным и выдающим на-гора гомогенизированный продукт, сформированный с учетом всех «с одной стороны» и всех «с другой стороны». Вот у американцев нет такой межминистерской системы доступа к информации, поэтому агентства вразнобой озвучивают свои соображения. Впрочем, и с Объединенным комитетом спецслужб не все так радужно. Он, видите ли, сводит данные к общему знаменателю, делает двойные ставки и никогда не указывает, в каком направлении действовать. Такой подход плохо влияет на качество «продукта»; в результате для политиков предпочтительнее «сырая» информация.
Между Номером 10 и МИДом всегда существовала институциональная напряженность, имеющая тенденцию усугубляться при сильном премьере, который много внимания уделяет внешней политике. Моя деятельность в МИДе совпала со службой моего брата у Маргарет Тэтчер; брат был советником по внешней политике. По утрам я присутствовал на совещании непременных секретарей. Каждый день определенное время бывало посвящено разбору очередного оскорбления со стороны Номера 10 в адрес МИДа; все присутствующие тогда оборачивались в мою сторону и буравили меня взглядами. Помню, Дуглас Херд, тогдашний министр иностранных дел, проводя со мной собеседование на должность помощника личного секретаря, вслух размышлял о «проблеме Пауэлла — Пауэлла» и в итоге принял мудрое решение — взять на это место кого-нибудь другого.
Аналогичные ситуации возникали с Робином Куком и Джеком Стро. Обоих возмущало, что Тони играет первую скрипку во внешней политике, а им не дает развернуться; обоим претило согласовывать решения с Номером 10. В наше время дипломатией занимаются кабинеты глав правительств; советник по внешней политике, премьер-министр и советник по национальной безопасности в Вашингтоне ведут бесконечный разговор. Аналогичная сеть советников действует и в континентальной Европе. Германский канцлер и французский президент также располагают советниками по внешней политике и по делам Европы; понятно, что им нужны братья по разуму в Британии. Вот зачем Номеру 10 старший советник по внешней политике, пользующийся доверием премьер-министра и способный строить отношения со всеми своими коллегами, занимающими аналогичные должности. Гордон Браун снял с Номера 10 функции автора внешней политики; мы потом пожинали горькие плоды этого эксперимента. В 2007 году мы подумывали учредить в Номере 10 должность советника по национальной безопасности, но пришли к выводу, что обязанности такового практически будут дублировать обязанности Дэвида Мэннинга и его преемника на посту посла Великобритании в США Найджела Шейнуолда; вот пускай следующее правительство и заморачивается. Должность мы так и не учредили.