Топот копыт! Он стремительно нарастает, вот уже совсем рядом, сейчас налетит!
Альфонсо аж передернулся — хотел уж выхватить клинок, но клинка то не было. Вот он конь — цвета серебристого, с густою; вольно развивающейся на ветру гривой — вылетел он из леса, над которым все с такой же тоскою, глядела на него Луна. А конь в одним прыжком перелетел через дорогу, шагах в десяти перед юношей, и тот остановился, следя за его бегом.
Оказывается, по правую сторону, плавным скатом спускалось поле: шагах в ста оно выпрямлялось. И конь был виден серебристою слезою, быстро катящейся по щеке этого поля, готовую сорваться к звездам. Все меньше становилась эта капелька, вот уж в точку обратилась…
И опять кто-то бежит! Из леса выскочил большой темный пес; несколько раз глуховато, негромко пролаял, и устремился вслед за конем.
— Выходит, они где-то поблизости живут. А конь то — хороший. Ах — а что ж я о коне то не подумал! Ведь, мог бы за день, до восточного побережья доскакать; ну, видно, конь этот чей-то — вот он то мне его и продаст…
Шел он уверенно, так как еще с дороги увидел свою цель. Она была подобна яркой звезде прильнувшей к земле, сияющей теперь спокойно между древесных крон, которые темнели с другой стороны поля.
Взгляд его все перебрасывался на кровавую косу-комету, которая падала острием своим прямо на этот огонек.
— Говорят — это знак Валаров, предупреждающий о беде. Но зло, ведь, в Среднеземье, что ж коса над этим домом висит?
Вскоре он вышел на маленькую, ухоженную дорожку, и перед ним открылся маленький садик, от которого веяло всякими аппетитными запахами; вот заблеяли козы, издала удивленное «М-му?» корова, а навстречу уже бежал с прежним глуховатым и негромким лаем темный пес.
Он остановился пред ним, с таким видом, будто говорил: «Кем бы ты не был — хоть самим императором — не пройдешь, пока мои хозяева тебе не позволят».
Теперь до света оставалось совсем немного, и видно было, что это, конечно, не звезда, но овальной формы окно, ставни которого были распахнуты, а на них вывешена белая занавеска, за которой живо переливалось пламя камина.
Вот беззвучно, словно веко, открылась дверь; и полоса света протянувшись по дорожке, коснулась и лица Альфонсо. И вот девичий голос:
— Сварог — что ты там разлаялся? Что за гость пожаловал к нам?
— Я Альфонсо! — выкрикнул юноша, полагая, что этим именем уж все сказано, потом добавил. — Я бы купил вашего коня, но денег сейчас нет — так что получите их от моего отца…
Сказав так, он уверился, что это дело уже улажено. Дева шла к нему навстречу, а так как свет падал на нее сзади — не было видно ее лица — только густые, длинные локоны, ниспадающие по плечам.
— Отойди, Сварог.
Пес вильнул хвостом подошедшей хозяйке, и послушно отошел, с видом недоверчивым, настороженным.
Дева была не высокого роста, но когда она подошла, Альфонсо подумал, что, встреться она ему пораньше — именно ее избрал он объектом своего почитания, — и это при том, что он только голос ее слышал — и не знал он, как это можно объяснить. А она подхватила его под руку, и повела в дом, где-то совсем рядом лился ее голос, и был подобен нежному пению дождя, и спокойствии ночном:
— Сворог очень умный пес — не обижайтесь, что он так разлаялся; ведь, он только что, с Сребром по полям носился… Проходите, гость дорогой…
Он ступил в горницу, стены которой украшены были полотнами с изображеньями небесных светил. А свет исходил из камина, черного с серебристыми крапинками, словно звездное небо. На камине лежал, урчал большой темный кот.
— Вы любите звездное небо. — утвердил Альфонсо, и взглянул на хозяйку, которая все еще держала его за руку.
Дева подвела его к столу, усадила, а сама захлопотала над ужином, причем, запахи были такие, что и у Альфонсо, привыкшего ко дворцовой кухне, в желудке заурчало.
— Да, я люблю звездное небо. — отвечала она. — А, разве же можно его не любить?… Ах, извините — я еще не представилась, Кэнией меня нарекли…
— А, где ваши родители?
— Вот, что рассказывают: в один ноябрьский день, когда последняя листва уже опала, а над полями повисло облако тепла, которое отдавала небу, нагретая им за лето земля — двое крестьян шли по дороге и увидела, как упала с неба звезда — она упала совсем неподалеку, и вскоре они нашли среди темной, пожухшей травы, место, где росли неведомые им цветы, с лепестками такого цвета будто их выковали из света звезд. Они стали разгребать эти цветы, и вскоре обнаружили, что они окружают люльку, от которой, словно поцелуи, исходило тепло. А в люльке лежала малютка — это была я, нареченная Кэнией. Один из крестьян взял меня в свою семью, но от меня никогда не скрывали, что я пришла из звездного неба, и однажды, собрались и построили для меня этот домик, рядом с тем местом, где нашли меня — ибо чувствую я, что родители в скором времени должны придти за мною…
Увлеченная рассказом, она и не заметила, что пирожки которые она поставила в камин, уже подгорают, и только теперь, когда по горнице разлился густой вишневый дух, она вздохнула: «Ох, извините» — и достала дымящиеся, покрывшиеся черной коркой пироги.
— Вот — такая я рассеянная; ну, ничего — сейчас еще испеку.
— Ну, уж нет. — молвил Альфонсо. — Пожалейте мой желудок — подайте эти пироги, тем более, что подгорели они совсем немного…
И вот она подошла, поставила перед ним эти пирожки, а затем — большую чашу, в которой, казалось, собраны были блики рос в звездном свете, Кэния говорила:
— Выпейте — это роса, которая выступает на лепестках цветов, которые росли на том месте, где нашли мою люльку. Ни в одной из ваших книг ни слова нет про эти цветы…
Альфонсо сделал глоток, и тут почувствовал, что мир расплывается, расширяется; вдруг почувствовал, что он, как во сне, может подниматься на любую высоту, словно дух бестелесный.
Где-то внутри его тела, раздался встревоженный голос Кэнии:
— Ох, извините! Ведь, только я его и пила раньше — у меня совсем не бывает гостей…
Альфонсо достиг потолка, и потолок растекся перед ним, как густой кисель — распахнулось звездное небо. В то же время, часть его находилась в доме Кэнии, и он слышал ее голос:
— Альфонсо — вернись! Пожалуйста!.. Что же я наделала…
Он с неохотой переместил внимание на горницу; вот стены — они качаются, расплываются; вот Кэния — за сильным, звездным светом едва можно различить ее фигурку — едва слышен ее голос:
— Вернись сейчас! Не уходи больше, иначе… будет тяжело вернуться.
А он усмехнулся:
— Почему все хотят меня удержать?! Какой смысл в этих остановках?..
И он, что было сил, рванулся вверх, и больше не оглядывался. Он чувствовал, что движется со скоростью безмерно большей, нежели самый быстрый конь, чем орел Манвэ, но все же — звезды оставались такими же далекими, как и прежде — только вот их стало гораздо больше нежели даже в самые яркие ночи, и Млечный путь вытянулся такими длинными реками, что Альфонсо страстно возжелал разрастись огромной сферой, чтобы вобрать, познать разом все это.
— Нет!.. — едва услышал он далекий крик Кэнии — Вернись, пока еще можно! Пожалуйста, пожалуйста!..
Тут почувствовал Альфонсо, будто устремился, по его следу иной дух, вот-вот догонит- завлечет обратно.
— Нет, вам меня не удержать! — выкрикнул Альфонсо. — Я свободен!
И он, страстно жаждя вырваться, выбрал одну из звезд — она подобна была синей крапинке, и все чувство свое направил на то, чтобы сразу же перенестись к этой звезде.
Что-то замерцало, закружилось вокруг него, а потом нахлынуло сияние столь яркое, что он мгновенно ослеп бы — но, ведь, он был духом, и не мог ослепнуть.
Нахлынул беспрерывный, поглощающий сознание рев. Альфонсо обнаружил, что стремительно несется в сияющую пропасть; шириной большей чем Нуменор. Вдруг стены распахнулись в сферическую залу — Альфонсо закричал, от того сияния, которое изжигало его — но крик его, как былинка, в печи, поглощен ревом.