Дождавшись, когда бармен обратит на меня внимание, я сделал заказ: две пинты пива и столько же порций орешков. Коричневая папка с меню лежала на стойке бара. Захватив часть нашего заказа, я возвратился к столику, а затем, поставив на деревянную столешницу напитки, пошел за остальным.
– Знакомых встретил? – спросил Фрэнк, беря в руки один экземпляр меню.
– Нет, чуть не помешал интимной беседе. – Я тоже раскрыл тоненькую папку с очень небольшим ассортиментом блюд и глянул на часы. Скоро должна была подойти мисс Форестье. В ожидании девушки мы с Фрэнком обсудили основные моменты предстоящего разговора. Это заняло не более десяти минут. Закончив обсуждение, я посмотрел на входную дверь и почти сразу же увидел Полин. Она не сразу нас заметила, и я махнул ей рукой.
В этот вечер девушка выглядела не очень привлекательно: на ней был обычный, неприметный и блеклый, наряд, в котором она казалась присыпанной грязным песком; мне даже захотелось ее отмыть и переодеть. И я уже даже представил Полин после такого мероприятия и, конечно же, одетой в какой-нибудь яркий наряд с макияжем и стильной прической… Картинка мне понравилась.
Тем временем девушка подошла к нашему столику, и я познакомил ее с Фрэнком; затем помог ей присесть, отодвинув стул в торце столика, – так, чтобы нам с Тодескини было бы удобно с ней разговаривать и наблюдать за ее мимикой: реакция девушки на наши вопросы была, безусловно, важна, а такое ее расположение было самым удобным для этой цели.
– Посмотрите меню. Чем мы вас можем угостить, Полин? – спросил я. – Что бы вы хотели поесть и выпить?
– Я не буду смотреть меню, иногда я здесь бывала. – Она неловко положила свою сумочку на колени, и та упала на пол. Фрэнк быстро исправил оплошность девушки и, подняв важную деталь женского туалета, с улыбкой передал ее Полин. Та еще больше смутилась и, тихо поблагодарив, вновь положила злосчастную сумку на колени. Честно говоря, я, возможно, и не обратил бы внимание на это незначительное происшествие, но мне удалось уловить тень насмешки в глазах Полин, когда она метнула быстрый взгляд на нагнувшегося к полу Тодескини. Хотя, быть может, это была тщеславная улыбка женщины, пред которой падают ниц мужчины? Ведь в реальной жизни мисс Форестье вряд ли были подобные прецеденты.
– Рекомендую вам свинину в сидре, – тоном знатока посоветовала наша дама, похоже, забыв о своей стеснительности. – А выпить… – она покосилась на наши бокалы с пивом и добавила: – Пожалуй, джин с тоником вполне подойдет.
Я оставил их вдвоем, как и было задумано, а спустя несколько минут возвратился к столику с коктейлем для Полин. За время моего отсутствия Тодескини смог рассмешить девушку своими байками. Мисс Форестье оживилась, и нежный румянец чуть тронул высокие скулы ее лица. Все же бледно-розовый оттенок шел девушке больше, нежели землисто-серый. Мне стало понятно, что мой приятель заставил участиться пульс нашей серой мышки, хотя она пыталась завуалировать свой интерес, но сыграть равнодушие ей явно не удавалось, впрочем, судя по всему, девушка не очень-то и старалась выглядеть бесстрастной, по-видимому, решив пуститься во все тяжкие. И я ее понимал: Фрэнком трудно было не увлечься. (Хорошо, что я отношусь к «жестким» гетеросексуалам.)
Наш вопрос о Мишель Байю совсем не удивил мисс Форестье. Она сказала, что и не скрывала своего родства с умершей актрисой, но я-то ее об этом и не спрашивал! И она даже не предполагала, что покойный профессор Биггс имел в виду ее тетку. Только девушка не понимала, какое это теперь имеет значение. Когда Мишель умерла, ей было семь лет. Она вообще смутно помнит ее, а та в свою очередь не очень-то жаловала своих родных. Полин знала, что ее тетка ждала ребенка. Об этом мисс Форестье узнала, подслушав разговор сестер: Мишель и своей матери Николь. Затем ее мать сообщила, что ребенок актрисы умер сразу после родов. Кто отец умершей девочки, Полин не знала. До смерти актрисы Полин со своей матерью жили очень нелегко, и Катрин-это второе ее имя – рано стала самостоятельной. От Мишель остался небольшой счет в банке. С похоронами им помогла мадам Оливия Виар. На эти деньги они и вели хозяйство, причем очень экономно. На их счастье, мадам Виар оказалась поклонницей и подругой умершей родственницы; и благородная женщина выразила готовность помочь родным актрисы. Затем мадам Оливия устроила ее мать в частную лечебницу, расположенную неподалеку от Порто, курортного местечка на Корсике. А сама Полин стала учиться в частной школе-интернате недалеко от Корте. После успешного окончания школы руководство учебного заведения предложило ей продолжить обучение в Англии, так как Полин была в восторге от английского языка и знала его на очень хорошем уровне. На мой вопрос: почему она стала учиться именно в нашей медицинской школе, девушка сказала, что в Тауэринг-Хилле проживала дальняя родственница ее матери. О Кристель Ферра Полин ничего не знала, и мне показалось, что в ответе на этот вопрос мисс Форестье не врала. За все время своего пребывания в школе-интернате девушка виделась с мадам Виар очень редко. А Жюльетт Домье стала работать в том учебном заведении, по-видимому, совсем недавно, поэтому Полин услышала ее имя от нас впервые. Живя на Корсике, она часто навещала свою мать. Да и потом, уже учась в Англии, девушка несколько раз в год летала на Корсику. Мы не стали спрашивать мисс Форестье о деньгах, которые ей были необходимы для более – менее нормальной жизни в Великобритании. Полин сама сказала, что на оставшиеся от тетки деньги мадам Виар удачно купила ей акции нескольких компаний, и девушка теперь может себе позволить вести вполне нормальный образ жизни, конечно, при условии рачительного подхода ко всем аспектам своей жизни, к тому же она унаследовала скромный коттедж, в котором сейчас и проживает. С Ларсом Слэйтером она познакомилась здесь, в Тауэринг-Хилле (он занимался ее палисадником). Ничего больше мисс Форестье нам сообщить не смогла. Вела она себя вроде бы естественно, и подозревать ее во лжи не было особых оснований. Но я, не забыв ее прошлой игры, сейчас уже не мог безоговорочно верить Полин.
Нам предстояло еще много работы; очень важно было раскопать побольше информации о Ларсе Слэйтере. У меня не было никаких сомнений, что у парня имеется внушительный «шкаф» для хранения своих «скелетов», и вряд ли он жаждет их демонстрировать. Талантливый «ботаник», похоже, был не так прост, как Полин Форестье. Хотя кое-что в этой тихой, серенькой мышке заставляло меня призадуматься. Интересно, какое мнение составил о ней Фрэнк? Пока его глаза, ставшие почти синими благодаря искусственному освещению, с сочувствующей нежностью и симпатией взирали на предмет моих противоречивых и сложных размышлений. И самое главное, интерес Тодескини к девушке был искренним! Я не мог и не хотел этому верить! Неужели все, окружающие меня личности, включая Клео(!), перманентно лицедействуют? Или мы все так противоречиво устроены?… Проявляем сочувствие к харизматичному преступнику, но можем походя смертельно обидеть близкого человека? Мой мозг вновь попытался устремиться к своему любимому занятию – бесплодному философско-созерцательному «мыслеблудию», но внутренний голос (мой или «шизофренический»?) гаркнул моим нейронам: нет(!), и серое «думающее вещество», по-видимому, испугавшись, вернулось к нашим баранам, то бишь – к Фрэнку и Полин.
Я попросил девушку подробнее рассказать о дневнике профессора Биггса. Хотя ничего нового к той, ранее сказанной и размытой, информации, она не добавила. Но меня грела мысль, что благодаря мисс Форестье у нас теперь есть адрес психиатрической клиники (хотя Полин утверждала, что это не клиника, а пансионат для одиноких людей), где проживала ее мать.
Поев свинину в сидре, оказавшуюся действительно очень вкусной, мы выпили кофе и попросили у девушки разрешения посетить мадам Сорель, ее мать. Мисс Форестье обрадовалась и разрешила, не забыв проинструктировать нас о предпочтениях своей матери в еде.
Как водится, я попросил Полин позвонить, если она еще что-нибудь вспомнить, даже незначительную, на ее взгляд, деталь. Она томно промурлыкала: «Да, да, конечно!». При этом ее повлажневшие глаза неотрывно смотрели в лицо Фрэнка. И что я должен был делать? Принимать этот, почти интимный, стон мисс Форестье (серенькой мышки? или влюбленной кошки?) за согласие мне позвонить… или это было согласие на что-то другое, и, очевидно, связанное не со мной?